— Да ничего. — Человек рассмеялся. — У американца был револьвер. Они даже не успели его схватить, как он открыл пальбу. Те перепугались и удрали, а полиция, как всегда, опоздала.

— Ясно, — произнес седой господин и, без всяких признаков беспокойства, продолжил свою ночную прогулку.

Перейдя Сену, он попал в квартал побогаче и минут через двадцать остановился возле дома на тихой аристократической улице.

Магазин, а это был магазин, выглядел весьма скромно. Деметриус Папополус, антиквар, был настолько известен, что не нуждался в рекламе, да и большинство его сделок огласки не требовало.

Мосье Папополус жил в прекрасных апартаментах с видом на Елисейские поля[5]. Казалось бы, ни малейшей надежды застать его в магазине в такой час быть не могло, однако седой господин, предусмотрительно оглядевшись по сторонам, уверенно нажал на кнопку звонка.

Его уверенность была не напрасной. Дверь открылась, и в проеме возникло смуглое лицо с золотыми кольцами в ушах.

— Добрый вечер, хозяин здесь?

— Хозяин-то здесь, но ночью он случайных посетителей не принимает, — прорычал в ответ слуга.

— Меня, думаю, он принять не откажется. Скажите ему, что это его друг, господин Маркиз.

Слуга приоткрыл дверь чуть пошире и впустил ночного гостя.

Объясняясь с ним, человек, назвавшийся господином Маркизом, прикрывал лицо рукой. Когда же слуга вернулся с известием, что мосье Папополус будет рад принять гостя, в облике посетителя появились некоторые изменения. Слуга был ненаблюдателен или отлично вышколен — так или иначе, он ничем не выдал своего удивления при виде черной шелковой маски, скрывавшей лицо пришельца. Проследовав к двери в конце холла, он открыл ее и почтительно возвестил: Moncier Lе Marquis[6].

Человек, поднявшийся навстречу столь необычному гостю, выглядел вполне внушительно: в облике мосье Папополуса было нечто патриархальное — высокий лоб, окладистая белоснежная борода. Всем своим благостным видом он напоминал священнослужителя.

— Мой дорогой друг, — приветствовал гостя мосье Папополус.

Он говорил по-французски, бархатным раскатистым голосом.

— Примите мои извинения за столь поздний визит, — сказал гость.

— Ну что вы, что вы, — возразил мосье Папополус, — такая увлекательная ночь. Вечер, думаю, у вас был не менее увлекательный.

— У меня — нет, — ответил господин Маркиз.

— У вас — нет, — повторил мосье Папополус. — У вас, конечно, нет. А есть новости? — И он смерил гостя острым, отнюдь не благостным взглядом.

— Новостей нет. Попытка сорвалась. Впрочем, ничего другого я и не ожидал.

— Понятно… — процедил мосье Папополус. — Грубая работа.

Он махнул рукой, словно показывая свое отвращение к грубости в любом ее проявлении. И в самом деле, ни в облике мосье Папополуса, ни в делах, которые он вел, не было решительно ничего грубого. Он был хорошо известен при дворе во многих европейских странах, и монархи дружески называли его просто Деметриусом. Он имел репутацию человека исключительно осторожного и благоразумного. Это, а также благородная внешность не раз помогали ему выпутаться из довольно сомнительных ситуаций.

— Прямая атака, — покачал головой мосье Папополус, — иногда оправдывает себя — но очень редко.

Его собеседник пожал плечами.

— Это экономит время, — заметил он, — и ничем не рискуешь. Почти ничем. Следующая попытка не сорвется.

— Да? — Антиквар испытующе посмотрел на гостя.

Тот утвердительно кивнул.

— Я питаю чрезвычайное доверие к вашей, э… репутации, — сказал он.

Господин Маркиз улыбнулся.

— Смею вас заверить, — сказал он, — доверие ваше не будет обмануто.

— У вас уникальные возможности, — сказал его собеседник с ноткой зависти в голосе.

— Я ими воспользуюсь, — заверил господин Маркиз.

Он встал и снял со спинки стула свой плащ.

— Я буду держать вас в курсе дела, мосье Папополус, по обычным каналам, но сами вы инициативы не проявляйте…

— Помилуйте, я сам никогда не проявляю инициативы, — обиженно сказал он.

Гость улыбнулся и, не простившись, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Мосье Папополус на минуту задумался, поглаживая свою благообразную седую бороду, а затем направился к двери напротив, которая открывалась вовнутрь.

Стоило ему повернуть ручку, как молодая женщина, которая явно только что прижималась ухом к замочной скважине, влетела в комнату. Мосье Папополус не выразил ни удивления, ни недовольства. Очевидно, это было в порядке вещей.

— Что, Зиа?

— Я не слышала, как он ушел, — сказала Зиа.

Это была красивая, статная молодая женщина с блестящими темными глазами, настолько похожая на мосье Папополуса, что нетрудно было догадаться — его дочь.

— Вот досада! — продолжала она с раздражением. — Через замочную скважину невозможно смотреть и слушать одновременно.

— Да, мне это тоже не раз мешало, — простодушно заметил мосье Папополус.

— Так вот он какой, господин Маркиз, — проговорила Зиа. — Он всегда носит маску, папа?

— Всегда.

Последовала пауза.

— Рубины, я полагаю? — спросила Зиа.

Отец кивнул утвердительно.

— Ну, что скажешь, душенька? — поинтересовался он с веселым блеском в черных круглых, как бусины, глазах.

— О господине Маркизе?

— Да.

— По-моему, — медленно сказала Зиа, — очень редко чистокровный англичанин так хорошо говорит по-французски.

— Ты полагаешь?

Как всегда, он был сдержан, но в его взгляде сквозили ласка и одобрение.

— Кроме того, — добавила Зиа, — у него голова какой-то странной формы.

— Массивная, — сказал ее отец, — слишком массивная. Но это может быть из-за парика.

Они переглянулись, очень довольные друг другом.

Глава 3

«Огненное сердце»

Руфус ван Олдин вошел через вращающуюся дверь отеля «Савой»[7] и направился к портье.

— Рад видеть вас вновь, мистер ван Олдин, — улыбнувшись, сказал портье.

Американец-миллионер небрежно кивнул.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, сэр. Майор Найтон уже наверху, в номере.

Ван Олдин снова кивнул.

— Почта есть?

— Ее уже отнесли. Ах нет, секундочку.

Портье протянул ему письмо.

— Только что пришло, — пояснил он.

Руфус ван Олдин взял письмо. Стоило ему узнать стремительный женский почерк на конверте, как в лице его произошла разительная перемена. Смягчились суровые черты, исчезла жесткая складка возле рта. Он, улыбаясь, направился к лифту.

В гостиной его люкса за письменным столом сидел молодой человек и разбирал корреспонденцию с той легкостью и сноровкой, что достигаются долгой практикой. При виде ван Олдина он вскочил.

— Хелло, Найтон!

— С возвращением, сэр! Хорошо провели время?

— Более или менее, — невозмутимо ответил миллионер. — Париж превратился в совершеннейшую провинцию. Впрочем, я получил то, за чем ездил. — Мрачная улыбка скользнула по его губам.

— Ну еще бы, разве могло быть иначе, — рассмеялся секретарь.

— Не могло. — Ван Олдин говорил об этом как о само собой разумеющемся.

Он снял тяжелое пальто и подошел к письменному столу.

— Что-нибудь срочное?

— Нет, сэр. В основном обычные дела. Но я еще не все просмотрел.

Ван Олдин молча кивнул. Он был из тех, кто не затрудняет себя упреками или похвалами. Способ, каким он нанимал на работу, был предельно прост. Он назначал претендентам испытательный срок, после чего тут же увольнял тех, кто не справился. Выбирал он людей весьма своеобычно. С Найтоном, к примеру, он познакомился случайно в Швейцарии два месяца назад. Ему понравился молодой человек, прошедший войну[8], прихрамывающий после ранения. Найтон не скрывал, что ищет работу, и даже отважился спросить миллионера, нет ли у него чего-нибудь на примете. Ван Олдин вспоминал с мрачным весельем, как потрясен был молодой человек, получив место личного секретаря у такой важной особы, как сам ван Олдин.

«Но… но я совсем не сведущ в бизнесе». — Он даже стал заикаться.

«Не беда, — ответил ван Олдин. — У меня есть три секретаря, которые отлично знают свое дело. Но ближайшие полгода я собираюсь провести в Англии, и мне нужен именно англичанин, который знал бы все ходы и выходы и мог бы связать меня с нужными людьми».

Пока что ван Олдин своим выбором был доволен. Найтон оказался умен, сообразителен, находчив, а главное — весьма обаятелен.

Секретарь показал на несколько писем, сложенных на краю стола.

— Было бы неплохо, если бы вы их просмотрели, сэр, — сказал он. — Верхнее — от Колтона — по поводу договора.

Но Руфус ван Олдин протестующе поднял руку.

— Сегодня — никаких дел, — заявил он. — Все эти письма могут подождать до утра. Только не это, — прибавил он, посмотрев на письмо, которое держал в руке. И снова мягкая улыбка преобразила его лицо.

Ричард Найтон понимающе улыбнулся.

— Миссис Кеттеринг? — пробормотал он. — Она звонила вчера и сегодня. Ей нетерпится увидеться с вами, сэр.

— Еще бы!

Улыбка исчезла с лица миллионера. Он вскрыл конверт и вынул из него письмо. По мере чтения лицо его темнело, уголки губ угрожающе опустились, брови зловеще сдвинулись — таким его знали на Уолл-стрит[9]. Найтон тактично отвернулся и продолжал разбирать почту, а миллионер выругался и стукнул кулаком по столу.

— Так дальше продолжаться не может, — пробормотал он себе под нос. — Бедная девочка! Слава Богу, у нее есть старик отец, который не даст ее в обиду.

Грозно нахмурив брови, он стал мерить шагами комнату, а затем резко остановился и сдернул со спинки стула пальто.