– Это так не похоже на нее… Совершенно не похоже, Хью! Тот человек словно бы околдовал ее. Я всегда считала его весьма опасным… А она? Она ведь была так счастлива – они с Рупертом, казалось, были созданы друг для друга. Не могу понять. Они ведь были счастливы – на самом деле! А вы как считаете?

Я отвечал, видя дело с несколько иной точки зрения: да, по-моему, они были счастливы. Я хотел добавить: «Но иногда одного счастья недостаточно», но боялся, что леди Трессильян меня не поймет…

– Не могу отделаться от мысли, что тот ужасный человек, должно быть, увлек ее, каким-то образом загипнотизировал! Адди не согласна. По ее мнению, Изабелла не способна сделать что-либо под давлением. Я не знаю, просто не знаю…

По-моему, леди Сент-Лу была права.

– Как вы думаете, они поженились? – спросила леди Трессильян. – И где они, по-вашему, сейчас?

Я поинтересовался, сообщила ли Изабелла им что-нибудь о себе.

– Нет. Ни слова, кроме того письма, что она оставила. Оно было адресовано Адди… Изабелла написала: она не ждет, что Адди когда-нибудь ее простит, и, возможно, Адди права. И еще она писала: «Нет смысла просить прощения за ту боль, которую вам причиню. Если бы я чувствовала свою вину, я бы не сделала того, что делаю. Возможно, Руперт меня поймет, но, скорее всего, нет. Я всегда буду любить всех вас, даже если мы с вами больше никогда не увидимся». – Леди Трессильян подняла на меня глаза, полные слез. – Бедный мальчик… Бедный, милый Руперт… мы все так любили его.

– Он, наверное, очень тяжело воспринял известие о бегстве Изабеллы?

После побега я не видел Руперта Сент-Лу. Он уехал на следующий же день. Не знаю, куда он поехал и что делал… Спустя неделю он вернулся в свою часть, в Бирму.

Плача, леди Трессильян покачала головой:

– Он был с нами так добр, так мягок! Но он не хотел говорить о ней. Никто не хочет говорить о ней… – Она тяжело вздохнула. – А мне так хочется узнать, где они и что с ними. Поженятся ли они? Где будут жить?

У леди Трессильян был исключительно женский склад ума: прямой, практичный, занятый событиями повседневной жизни и бытовыми вопросами. Готов был поспорить, она уже рисовала перед своим внутренним взором неясную картину семейной жизни Изабеллы. Свадьба, домик, дети… Она легко простила ее. Она любила Изабеллу. То, что совершила ее любимица, было ужасно, постыдно, недостойно. Она опозорила семью. Но ее поступок был также романтичным, а леди Трессильян могла ценить подобные вещи.

Как я уже говорил, события двух последующих лет почти не отложились у меня в памяти. Были назначены дополнительные выборы, на которых победу при подавляющем большинстве голосов одержал мистер Уилбрэм. Даже не помню, кто был кандидатом от Консервативной партии, – какой-то сельский джентльмен с безупречной репутацией и, видимо, лишенный качеств, привлекающих массы. Без Джона Габриэля политика перестала быть для меня интересной.

Мои мысли тогда все больше были заняты собственным здоровьем. Я лег в больницу, мне сделали несколько операций, в результате которых мне не стало хуже – даже чуточку лучше. Тереза и Роберт остались жить в «Полнорт-Хаус». Три старые леди переехали из замка Сент-Лу в маленький домик в викторианском стиле с премиленьким садиком. Замок на год сняли какие-то люди с севера Англии. Спустя полтора года в Англию вернулся Руперт Сент-Лу. Он женился на американке. Тереза написала мне: как только молодожены получат разрешение, они собираются полностью реставрировать замок. Странно, но эта идея была мне ненавистна.

Куда делись Габриэль и Изабелла и чем занимался Габриэль, никто не знал.

В 1947 году Роберт с успехом провел в Лондоне выставку своих корнуоллских работ.

К тому времени хирургия сделала большой скачок вперед. Европейские хирурги делали буквально чудеса в случаях, похожих на мой. Одно из преимуществ войны состоит в том, что медицина значительно преуспевает в деле облегчения человеческих страданий. Мой лечащий врач в Лондоне оживленно рассказывал о работе, проделанной одним евреем-врачом из Словакии. Во время войны он смело экспериментировал и добился потрясающих результатов. Мой хирург посоветовал мне обратиться к этому врачу, ибо он может сделать то, что не под силу английским хирургам.

Вот почему осенью 1947 года я выехал в Заград для консультации с доктором Крассвичем.

Не стоит вдаваться в подробности моей судьбы. Достаточно сказать, что доктор Крассвич, который показался мне чутким и вдумчивым хирургом, выразил уверенность в том, что в результате операции мое состояние может значительно улучшиться. Он надеялся, что в случае благоприятного исхода я смогу передвигаться на костылях – относительно свободно и самостоятельно, – а не лежать ничком беспомощным обрубком. Было решено, что я лягу к нему в клинику немедленно.

Наши с ним надежды оправдались. По истечении шести месяцев, как он и обещал, я уже мог передвигаться на костылях. Я не в состоянии передать, насколько операция изменила мою жизнь! На время я остался в Заграде, поскольку несколько раз в неделю мне нужно было ходить в клинику на процедуры. Однажды, летним вечером, я медленно, с трудом тащился по главной улице Заграда. Добравшись до маленького уличного кафе, я присел выпить пива.

Вдруг за одним из столиков я заметил Джона Габриэля!

Я испытал настоящий шок. На некоторое время я совсем позабыл о нем и представления не имел о том, что и он тоже находится в данной части мира. Но больше всего меня поразил его внешний вид.

Очевидно, он совершенно опустился. Черты его лица, и прежде грубоватые, огрубели настолько, что его едва можно было узнать: одутловатое лицо, нездоровая кожа, налитые кровью глаза… Тут же я понял, что он слегка навеселе.

Он поднял глаза, заметил меня, встал с места и неверной походкой направился к моему столику.

– Вот это да! – сказал он. – Вы только посмотрите! Вот уж кого не ожидал встретить…

Больше всего на свете мне хотелось как следует двинуть ему по физиономии, но, помимо того, что мои бойцовские качества оставляли желать лучшего, мне не терпелось узнать об Изабелле. Я пригласил его присесть ко мне и выпить.

– Спасибо, Норрис, я выпью. Ну, как поживает Сент-Лу, пряничный замок и три старые сплетницы?

Я сообщил, что уже давно не был в Сент-Лу, что замок сдали, а три старые леди переехали.

– Да, пришлось-таки вдове проглотить горькую пилюлю! – воскликнул он.

Я возразил, что переезд, по-моему, решился как нельзя кстати, так как Руперт Сент-Лу объявил о своей женитьбе.

– На самом деле, – заметил Габриэль, – оказалось, что все произошедшее для всех только к лучшему.

Мне удалось сдержаться и промолчать. Я заметил, как знакомая ухмылка искривила его губы.

– Ладно вам, Норрис! Хватит сидеть словно аршин проглотили! Ну же, спросите о ней. Ведь вам именно о ней хочется узнать, верно?

Враждовать с Габриэлем всегда было трудно, потому что он предпочитал вести войну на вражеской территории. Я признал свое поражение.

– Как Изабелла? – спросил я.

– Хорошо. Я не стал поступать как все соблазнители и не бросил ее на чердаке.

Мне еще сильнее захотелось врезать ему. Он и всегда умел быть агрессивным, а теперь, когда начал опускаться, стал вести себя еще более вызывающе.

– Она здесь, в Заграде? – спросил я.

– Да. Вы лучше сами сходите и навестите ее. Ей будет приятно повидаться со старым знакомым и услышать новости из Сент-Лу.

Действительно ли ей будет приятно? Я не знал. Может, мне показалось, но в голосе Габриэля слышались садистские нотки.

Чувствуя себя неловко, я поинтересовался:

– Вы… женаты?

На его губах заиграла поистине дьявольская улыбка.

– Нет, Норрис, мы не женаты. Можете вернуться в Сент-Лу и передать это старой ведьме.

(Удивительно, но воспоминания о леди Сент-Лу до сих пор не дают ему покоя!)

– Я не собираюсь обсуждать с ней подобную тему, – холодно заявил я.

– Здорово, правда? Изабелла опозорила семью. – Он отодвинул свой стул назад. – Господи, хотелось бы мне взглянуть на их рожи в то утро, когда обнаружилось, что мы сбежали!

– Ну и свинья же вы, Габриэль! – Я начинал терять контроль над собой.

Однако он вовсе не обиделся.

– Все зависит от точки зрения, – заявил он, – вас, Норрис, всегда отличала узость мышления.

– По крайней мере, некоторые порядочные инстинкты у меня сохранились, – резко парировал я.

– Вы такой англичанин! Надо мне представить вас тому космополитическому кругу, в котором вращаемся мы с Изабеллой.

– А вид у вас не блестящий.

– Все из-за того, что я слишком много пью, – быстро ответил Габриэль. – Сейчас я немного навеселе. Да не унывайте! – продолжал он. – Изабелла не пьет. Не знаю почему, но не пьет. У нее все еще вид школьницы. Непременно приходите к ней – получите удовольствие.

– Мне хотелось бы повидаться с ней, – медленно проговорил я, но на самом деле был не так уж уверен, что мне этого хочется. Вдруг, кроме боли, я ничего не почувствую? А она? Захочется ли ей увидеть меня? Наверное, нет. Знать бы только, как она ко мне отнесется…

– Вам наверняка будет приятно узнать, что никаких незаконнорожденных детишек у нас нет, – бодро заявил Габриэль.

Я молча посмотрел на него. Он негромко спросил:

– Ведь вы ненавидите меня, да, Норрис?

– По-моему, у меня есть на то все основания.

– Я смотрю на вещи по-другому. Там, в Сент-Лу, вы немало развлекались, общаясь со мной. Да-да! Возможно, интерес к моим делам удержал вас от попытки самоубийства. Я бы на вашем месте непременно покончил с собой. Что толку ненавидеть меня только из-за того, что вы влюблены в Изабеллу? Да, не спорьте со мной! Вы и тогда были в нее влюблены, и сейчас. Вот почему вы сейчас притворяетесь дружелюбным, а сами готовы меня на куски разорвать.