И вдруг меня осенило. В одном из углов церкви, недалеко от входа, я увидел старинную купель, а за ней, в глубокой нише – висящие колокольные канаты. «Почему бы, – подумал я, – нам не послать колокольным звоном по всему Лондону сообщение, о том, что есть люди, пережившие катастрофу». Добежав до ниши, я взялся за окованный металлом канат, потянул его и с удивлением обнаружил, что работа звонаря – очень нелегкое занятие. Мне не удалось раскачать язык колокола. Увидев мои бесплодные попытки, лорд Джон бросился ко мне.

– Вы просто молодчина, мой мальчик, – похвалил он меня и, сбросив пальто, принялся помогать мне. – Чертовски интересная мысль. Дайте-ка мне уцепиться получше.

Но даже вдвоем с лордом Джоном мы не смогли расшевелить язык. Только когда к нам присоединились профессора Челленджер и Саммерли, мы услышали высоко над головами металлический рокот, возвестивший нам, что колокол начал вызванивать свою величественную музыку. Мы надеялись, что наше послание, разносившееся над мертвым Лондоном, поможет нам отыскать собратьев по несчастью, переживших удар судьбы. Эта надежда, воплощенная в мощный металлический звон, согревала наши скорбные сердца. Мы еще сильнее налегли на канаты, то взлетая вместе с ними фута на два от пола, то, напрягаясь всем телом, стремительно падая вниз. Челленджер, самый маленький и толстый из нас, старался изо всех сил. Всю свою гигантскую силу он вкладывал в рывки, крякая при каждом усилии. И это кряканья и толстая фигура самого профессора делали его похожим на огромную жабу. Вот когда я пожалел, что среди нас нет художника. Запечатлеть бы эту сцену, когда четыре старых товарища, переживших множество опаснейших приключений, снова дружно выполняют великое предназначенье, ниспосланное судьбой. Попрыгав с полчаса, мы почувствовали, что устаем. Пот лил с нас градом, заливая глаза, руки и спины страшно болели. Перестав звонить, мы вышли на портик. Мы жадно оглядывали мертвые улицы, но все наши усилия оказались тщетными, в ответ на свой призыв мы не услышали ни звука, ни движения.

– Бесполезно! – воскликнул я. – В живых никого нет.

– Мы ничего больше не сможем сделать, – сказала миссис Челленджер. – Джордж, ради Бога, поехали назад в Ротерфилд. Еще час в этом ужасном мертвом Сити и я сойду с ума.

Молча мы влезли в автомобиль, лорд Джон развернулся, и мы направились на юг. Казалось, глава захлопнулась, и больше читать нам было нечего. Не знали мы в тот момент, что пройдет совсем немного времени и перед нами раскроются новые, еще более удивительные страницы.

Глава 6

Великое пробуждение

И вот я подхожу к финалу описания нашего странного приключения, затмевающего своим величием все остальные события, случившиеся не только в наших скромных, маленьких жизнях, но и в жизни всего человечества. В начале своего повествование я уже говорил, что во многовековой всемирной истории существования человеческой расы это необычайное происшествие недосягаемой громадой возвысится над жалкими холмиками всех прочих событий. Нашему поколению предназначена особая судьба – пережить все случившееся. Надолго ли запомнится этот урок, долго ли человечество будет сознавать, сколь оно ничтожно и усмирит ли свою гордыню – не знаю. Это покажет будущее. Думаю, безопасней будет сказать, что человечество никогда не вернется к прошлому. Никому не дано до конца осознать свою беспомощность и невежество, никто не увидит занесенную над ним длань. Всегда незримая, она обнаруживается только в один-единственный момент – когда приближается и прихлопывает забывчивого и самодовольного индивида. Смерть висит над нами постоянно. Гибель неизбежна и может нагрянуть в любую секунду. Мрачное присутствие теней, нависших над нашими жизнями давит на нас, но кто посмеет отрицать, что именно благодаря этим теням воспитываются в человеке здравомыслие и чувство ответственности, серьезное отношение к жизни и искреннее желание стать чище и лучше. Мрачные тени делают и нас, и само наше общество светлее. Ни одна секта, никакая догма не может подвигнуть личность на значительные изменения. Ни религии, ни партии не заставят человека произвести переоценку ценностей. Но все это способна сделать незримая тень. Одно только ощущение ее присутствия заставляет человека понять свое ничтожество и мелочность своих желаний. Влачить наше существование нам дают из милости, и это следует накрепко уяснить. Одно лишь легкое шевеление незримой длани, одно лишь маленькое дуновение холодного ветерка – и мы исчезли. Возможно, происшедшее с нами событие помогло человечеству понять, что его роль в мире – это роль статиста. Хорошо бы, если бы прозрение произошло. Кстати, я далек от мысли, что, став мудрее с пониманием своей незначительности, мы превратились бы в безрадостных созданий, влачащих унылое существование. Мудрость – не синоним печали. Многие согласятся со мной, что скромные сдержанные удовольствия нашего времени говорят о глубине понимания, о мудрости. Они доставляют больше радости, чем шумные бессмысленные застолья прошлых дней, не столь далеких, но уже совершенно нам непонятных. Жизни, бессмысленно растраченные в бесцельных визитах и приемах, в обустройстве домов, громадных и ненужных, жизни, выброшенные ради суетных хлопот, ради приготовлении и поедания изысканных кушаний. Как мне жаль их. Но все это теперь в прошлом. Человечество остепенилось и проводит время не в праздности, свидетельствующей о болезни духа, но в занятиях здоровых – чтении книг, слушании музыки. Люди посвящают больше времени семье, тихим задушевным беседам. Разумное время провождение, делающее человека мудрее, а его развлечения эмоционально богаче. Люди стали здоровее и счастливее, несмотря на то, что налоги существенно увеличились. Зато исчезла бедность, уровень жизни на островах значительно вырос.

Точный момент великого пробуждения и по сей день вызывает среди ученых споры. Официально принято считать, что если отбросить в сторону неточность хода часов, то на действие яда оказало сильное влияние условия местности. Как это ни странно, но в разных местностях воскресение всех жителей произошло одновременно. Многочисленные свидетели клянутся, что пробуждение нашей нации произошло в шесть часов десять минут. Доказательством служит время, показываемое в тот момент часами на башне Биг Бен. Однако астрономы из Королевской обсерватории заявляют, что точным временем является шесть часов двенадцать минут по Гринвичу. Подающий большие надежды астроном из восточной Англии Лерд Джонсон, со своей стороны, указывает на шесть двадцать. На Гебридах же воскресение произошло не раньше семи. Лично у меня на этот счет нет никаких сомнений – в тот момент я сидел в кабинете Челленджера, часы висели недалеко от меня и я заявляю со всей ответственностью – воскресение имело место ровно в шесть часов пятнадцать минут.

Настроение у меня в ту минуту было крайне подавленным. Перед моими глазами мелькали душераздирающие картины, увиденные нами во время поездки в Лондон. Человек физически сильный и крепкий духом, я редко поддаюсь унынию. Кроме того меня обычно спасало чисто ирландское чувство юмора, даже в кромешной тьме несчастий я ухитрялся находить проблески смешного. Теперь же и оно не выручало меня, казалось, мрак окутал нас навеки. Остальные находились внизу, строили планы на будущее. Подперев ладонью щеку, я сидел у окна, обдумывая наше бедственное положение. Постепенно я пришел к самым главным вопросам. А имеет ли смысл жить в подобной ситуации? Можно ли вообще жить среди мертвецов? Не произойдет ли с нами то, что по законам физики происходит с телами малой массы? Не почувствуем ли мы непреодолимое притяжение со стороны человечества, исчезнувшего в неведомом? Какой будет наша смерть? Появится ли на земле снова жизнь и из чего она возникнет? Уж, не из мифических ли продуктов распада? Последней моей мыслью было – не сойдем ли мы с ума от постоянной необходимости существовать среди погибшего мира и тысяч мертвецов? Вот уж будет замечательно – стайка обезумевших людей на мертвой планете. Последнее предположение окончательно расстроило меня, я понурил голову и долго сидел так. Из задумчивости меня вывел едва слышимый скрип. Я вскинул голову, посмотрел на дорогу и глаза мои раскрылись от изумления. Старая тощая кляча волокла кэб прямо к дому профессора Челленджера.

В тот же миг я услышал щебет птиц, чей-то кашель во дворе дома, посмотрел вдаль и везде увидел шевеление. И, тем не менее, пробуждение ассоциируется в моей памяти именно со старой клячей. Я снова посмотрел на нее, она медленно продолжала путь вверх по холму. Я перевел взгляд на сидевшего впереди кэбмена, затем на молодого человека, высунувшегося из окна кэба. Он был явно взволнован и что-то кричал кэбмену, размахивая рукой. Поразительно, но все они – и древний одр, и кэбмен, и юноша, и те многие, что мгновение назад недвижимо лежали, были живы. Очевидно и вызывающе живы.

Мир снова был жив! Я подумал, не мерещится ли мне все это? А, может быть, и вход Земли в отравленный пояс, и гибель человечества – всего лишь яркий причудливый сон, очень похожий на реальность? На секунду я, огорошенный происшедшим воскресением, был готов поверить в это, но посмотрев на свою ладонь, увидел небольшую ссадину, это колокольный канат стер мне кожу. Ранка убедила меня в том, что я не сплю, и что ничего мне не кажется, все происходит на самом деле. И мир, действительно, воскресал, жизнь возвращалась на планету. Продолжалось это очень недолго, всего один миг. Когда я снова посмотрел в окно, жизнь везде била вовсю, причем, продолжилась она именно с того момента, на котором оборвалась. Вот, например, игроки в гольф. Они, как ни в чем не бывало, продолжали игру, словно навеки запомнили, на чем они ее закончили. Этот факт меня очень удивил. И, тем не менее, совсем недавно лежавший у столбика игрок отряхнулся и ударил по мячу, а другие игроки, рванулись вперед. Крестьяне неторопливо шли на поле, заканчивать работу. Нянька шлепнула одного из своих питомцев и пошла вперед, толкая перед собой коляску. Все восстали и продолжили делать то самое занятие, которое прервала их временная смерть.