— Да, очень состоятельный джентльмен. Когда приезжает сюда отдыхать, ни в чем себе не отказывает. Останавливается только в лучших номерах, заказывает только порционные блюда и самые дорогие вина — в общем, все самое лучшее.

Мистер Престкотт слегка постучал в дверь, и женский голос тут же ответил:

— Войдите.

Управляющий вошел первым, за ним Престкотт и все остальные. Сидевшая у окна женщина обернулась.

— Прошу меня простить за беспокойство, миссис Джефферсон, — сказал извиняющимся тоном мистер Престкотт, — но эти джентельмены из полиции. Им необходимо поговорить с мистером Джефферсоном. Полковник Мелчетт, старший инспектор Харпер, инспектор Слэк.

Миссис Джефферсон вежливо кивнула.

Сначала она показалась полковнику Мелчетту чуть ли не дурнушкой. Но когда заговорила и на губах ее появилась едва заметная улыбка, он тут же изменил свое мнение. У нее был удивительно мягкий обворожительный голос, а глаза… ясные карие глаза были прекрасны… Одета она была неброско, но с большим вкусом, на вид лет тридцать пять.

— Мой свекор спит, — сказала она, — он и так неважно себя чувствует, а ночная трагедия была для него страшным ударом. Пришлось вызвать доктора, и он назначил успокоительное. Я уверена, как только он проснется, непременно захочет с вами встретиться. Может быть, пока я могу вам чем-то помочь? Пожалуйста, присаживайтесь.

Мистер Престкотт, которому очень хотелось поскорее исчезнуть, с надеждой обернулся к Мелчетту:

— Я больше не нужен?

Получив разрешение уйти, он с радостью ретировался.

2

Как только за ним закрылась дверь, все почувствовали себя гораздо комфортнее. Аделаида Джефферсон умела создавать вокруг себя непринужденную, дружелюбную атмосферу. Она была из тех женщин, которые, отнюдь не обладая даром красноречия, располагают вас к доверительному разговору, в чьем присутствии вы чувствуете себя легко и спокойно. Вот и сейчас она сразу же задала правильный тон.

— Это ужасное происшествие потрясло нас всех. Мы много времени проводили с этой бедняжкой. Просто непостижимо. Мой свекор страшно расстроен. Он так любил Руби.

— Насколько я понимаю, — заметил полковник Мелчетт, — это он сообщил в полицию об ее исчезновении?

Ему было любопытно, как она прореагирует на его вопрос, и от его глаз не укрылась едва уловимая перемена в выражении глаз. Что это было? Досада? Сочувствие? Но что-то определенно было. Ей явно пришлось сделать над собой усилие — как бы собраться с духом перед неприятной обязанностью — прежде чем она заговорила вновь:

— Да, это так. Он инвалид, и его очень легко выбить из колеи — совсем нервы расшатаны. Мы старались его уговорить, доказывали, что нет причин для беспокойства, что все уладится, и что для самой Руби вмешательство полиции также нежелательно. Но он настоял, — и слегка разведя руками, она продолжала: — и, как видите, оказался прав.

Мелчетт спросил:

— Насколько хорошо вы знали Руби, миссис Джефферсон?

Она задумалась.

— Трудно сказать. Мой свекор любит молодежь, ему нравится видеть, когда вокруг юные лица. Руби не была похожа на других — этим и была ему интересна. Он любил слушать ее беззаботную болтовню. Она много времени проводила с нами, свекор даже брал ее на автомобильные прогулки.

Слушая ее, Мелчетт вдруг подумал, что она очень боится наговорить лишнего, а могла бы сказать гораздо больше…

— Не расскажете ли, как развивались события прошлой ночью? — попросил он.

— Конечно, но едва ли я смогу рассказать более того, что вам уже известно. После обеда, когда мы сидели в гостиной, пришла Руби. Она оставалась с нами даже когда начались танцы. Мы собирались сыграть партию в бридж и ждали Марка, то есть мистера Гаскелла, который должен был написать несколько важных писем — вы, конечно, знаете, что он был женат на дочери мистера Джефферсона — и ждали Джози. Она должна была стать четвертым игроком.

— Она часто с вами играла?

— Довольно часто. Джози очень мила и здорово играет. Мой свекор обожает играть в бридж и всегда старается заполучить четвертым игроком Джози, а не какого-нибудь случайного человека. Поскольку в ее обязанности входит организовывать партии в бридж, она не может играть только с нами, но, если есть возможность, она всегда отдает предпочтение нам. А так как мой свекор оставляет в отеле массу денег, — в глазах ее снова вспыхнула улыбка, — то управляющий даже рад, что она старается потрафить мистеру Джефферсону.

— Вам нравится Джози? — спросил Мелчетт.

— Да. У нее всегда хорошее настроение, она неплохо справляется со своими обязанностями и, видимо, получает от этого удовольствие. Она умна, хотя не очень образована и — как бы это сказать — всегда естественна. Она ведет себя непринужденно и просто.

— Продолжайте, пожалуйста, миссис Джефферсон.

— Как я уже сказала, Джози занималась подбором четверок для бриджа, а Марк дописывал письма, поэтому Руби сидела с нами в тот вечер дольше обычного. Затем подошла Джози, а Руби отправилась исполнять свой первый танец с Реймондом — он профессиональный танцор и теннисист. Она вернулась к нам, когда пришел Марк. Потом она пошла танцевать с каким-то молодым человеком, а мы начали играть.

Она замолкла и беспомощно развела руками.

— И это все, что я могу рассказать. Случайно подняв глаза от карт, я заметила, что она с кем-то танцует, но бридж — игра азартная, и я уже почти не глядела в зал. В полночь к Джози подошел Реймонд, очень обеспокоенный, и спросил, где Руби. Джози, естественно, шикнула на него, но…

— Почему «естественно», миссис Джефферсон? — с невозмутимой миной поинтересовался Харпер.

— Ну, видите ли… — Она медлила, и Мелчетт заметил, что она немного смущена. — Джози не хотела, чтобы все узнали, что Руби нет на месте. Она все-таки за нее отвечала. Джози сказала, что Руби, видимо, у себя в комнате, так как жаловалась на головную боль. Думаю, она это придумала, чтобы как-то выгородить Руби. Реймонд отправился ей звонить, но ему никто не ответил, он снова подошел к нам, уже порядком взвинченный — артистический темперамент, сами понимаете. Джози сразу его увела и постаралась успокоить. В общем, кончилось тем, что она пошла с ним танцевать второй танец сама. Это было благородно с ее стороны. Потом у нее разболелась нога, это было очень заметно. Оттанцевав, она вернулась к нам и принялась успокаивать мистера Джефферсона. К тому времени он уже начал нервничать. Мы уговорили его пойти спать, сказав, что Руби, должно быть, поехала с кем-нибудь кататься на машине, и в пути у них что-то сломалось. Он лег в страшном беспокойстве, а утром поднял тревогу. — Она помолчала. — Остальное вы знаете.

— Благодарю вас, миссис Джефферсон. У меня к вам еще один вопрос: у вас есть какие-нибудь соображения относительно того, кто мог это сделать?

— Не имею ни малейшего представления, — не колеблясь, ответила она. — К сожалению, тут я ничем не смогу вам помочь.

— Может быть, Руби что-нибудь вам рассказывала? — продолжал допытываться Харпер. — Что кто-то ее ревнует? Или она кого-нибудь опасается? Или с кем-то близка?

При каждом вопросе Аделаида Джефферсон мотала головой. По-видимому, ей действительно больше нечего было сказать.

Харпер предложил побеседовать пока с юным Джорджем Бартлеттом, а потом снова вернуться в номер мистера Джефферсона. Полковник Мелчетт не возражал, и все трое отбыли, заручившись обещанием миссис Джефферсон позвать их, как только мистер Джефферсон проснется.

— Приятная женщина, — заметил полковник, когда они закрыли за собой дверь.

— Целиком с вами согласен, полковник, — улыбнулся Харпер, — очень приятная.

3

Джоржд Бартлетт был худой долговязый молодой человек с выступающим кадыком, совершенно неспособный что-либо прояснить. Он был в таком смятении, что от него невозможно было добиться ни одной толковой фразы.

— Просто ужасно, не так ли? О таком можно прочесть только в воскресных газетах. Но это что — прочел, и будто ничего и не было.

— К сожалению, все это было на самом деле, мистер Бартлетт, — сказал старший инспектор Харпер, — можете нам поверить.

— Понимаю, понимаю. Все равно, странная какая-то история. Все произошло довольно далеко отсюда, в каком-то загородном доме… как я слышал, это чье-то поместье, так ведь? Все только об этом теперь и говорят… да.

— Хорошо ли вы знали убитую, мистер Бартлетт? — с ходу спросил полковник.

Джордж Бартлетт заволновался.

— Да я ее почти совсем не знал, сэр. Вряд ли вообще можно сказать «знал». Так, танцевали раза два, иногда болтали о том о сем, играли в теннис, ну, в общем, как обычно на отдыхе.

— Насколько я понимаю, вы последний, кто видел ее живой?

— Выходит, что так — звучит зловеще, не правда ли? Но тогда с ней было все в порядке, уверяю вас.

— В котором часу это было?

— Точно не знаю, я никогда не смотрю на часы, но можете не сомневаться, это было совсем не поздно, можно даже сказать, довольно рано.

— Вы танцевали с ней?

— Да, как бы вам сказать, ну, в общем, да. Хотя это было в самом начале вечера. A-а, вот когда это было — сразу же после танца с ее партнером… танцором. Должно, часов так в десять или в половине одиннадцатого… или в одиннадцать.

— Время мы и без вас выясним. Расскажите лучше, как все происходило.

— Ну, я не знаю, мы просто танцевали. Танцор из меня никакой…

— Как вы танцуете, нас не интересует, мистер Бартлетт.

Джордж Бартлетт бросил на полковника затравленный взгляд и, запинаясь, продолжал:

— Нет, к-к-конечно н-нет, зачем вам это. Так вот, мы танцевали, кружились по кругу. Я говорил, а Руби все больше молчала и даже позевывала. Я же сказал, что танцую неважно, и поэтому понимаете… девушки стараются от меня… как можно скорее смыться… Руби сказала, что у нее разболелась голова. Я понял намек, сказал ей «ясненько» и ретировался. Вот и все.