— Вам лучше? — спросил он из-за повозки. — Я слышал, вы больны и лежите в постели.

— Вы, должно быть, что-то перепутали, — ответила Мэри. — Я была занята по дому там, в Норт-Хилле, и гуляла в саду. Но ничем особенным не болела, разве что возненавидела все вокруг.

— Говорят, вы собираетесь обосноваться там и стать компаньонкой миссис Бассат. По-моему, это больше похоже на правду. Во всяком случае, осмелюсь заметить, жить вам с ними будет довольно приятно. Люди они неплохие, особенно когда их получше узнаешь.

— Бассаты были добрее ко мне, чем кто-либо в Корнуолле с тех пор, как умерла моя мать, а для меня важно только это. Но все равно я не останусь в Норт-Хилле.

— Да ну?

— Представьте себе. Я возвращаюсь домой, в Хелфорд.

— Что же вы там будете делать?

— Попробую снова завести ферму или хотя бы для начала работать и копить, ведь денег у меня пока нет. Но у меня там есть друзья, и в Хелстоне тоже, они и помогут мне поначалу.

— А где вы будете жить?

— Нет такого дома в деревне, который я не могла бы назвать своим, если бы захотела. Знаете, у нас на юге относятся друг к другу по-добрососедски.

— У меня никогда не было соседей, стало быть, я не могу с вами спорить, но мне всегда казалось, что жить в деревне — все равно что жить в стойле. Вы суете нос через калитку в чужой огород, и если там картошка крупнее вашей, начинаются пересуды и ссоры. Сами знаете: если у вас на ужин кролик, то ваш сосед учует его запах у себя на кухне. Черт возьми, Мэри, это не жизнь.

Она засмеялась, потому что его нос сморщился от отвращения, а потом окинула взглядом его нагруженную повозку и царящий в ней беспорядок.

— А вы куда направляетесь? — спросила она.

— Я возненавидел все вокруг, так же как и вы, — сказал Джем. — Я хочу убраться подальше от запаха торфа и болота, не видеть Килмар там, вдалеке, это безобразное лицо, которое хмурится на меня от заката до рассвета. Вот мой дом, Мэри, все, что у меня когда-нибудь было, здесь, в тележке, и я возьму его с собой и поставлю где угодно, там, где мне больше понравится. Я ведь с детства был скитальцем: никогда не имел никаких связей, ни корней, ни длительных привязанностей. Полагаю, я так и умру скитальцем. Только такая жизнь мне по душе.

— В странствиях нет мира. Джем, и нет покоя. Господь свидетель, само наше существование — это достаточно долгое путешествие, и ни к чему увеличивать бремя. Настанет время, когда тебе захочется собственного кусочка земли, и собственных четырех стен, и крыши, и места, куда бы ты мог сложить свои бедные усталые кости.

— Вся страна принадлежит мне, Мэри, если на то пошло, с небом вместо крыши, и землей вместо постели. Ты не понимаешь. Ты женщина, и дом — твое царство, как и все эти знакомые повседневные мелочи. Я никогда так не жил и не собираюсь. Одну ночь я проведу на холмах, другую — в городе. Мне нравится искать удачу повсюду, то тут, то там, водить компанию с незнакомцами и дружбу со случайными прохожими. Сегодня я встречаю на дороге человека и путешествую с ним вместе час или год; а завтра он уже навсегда исчез из моей жизни. Мы с тобой говорим на разных языках.

Мэри по-прежнему гладила лошадь, ощущая ладонью влажное тепло ее плоти, а Джем наблюдал за ней с тенью улыбки на лице.

— Куда ты поедешь? — спросила девушка.

— Куда-нибудь к востоку от Тамара, мне все равно, — ответил Джем. — Я больше не вернусь на запад, пока не состарюсь и не поседею, и не позабуду о многом. Я думал двинуться на север за озеро Ганнис и отправиться в центральные графства. Люди там богатые, и толковый человек может поймать удачу за хвост. Может быть, когда-нибудь у меня будут деньги в карманах, и я стану покупать лошадей для собственного удовольствия, а не воровать.

— В центральных графствах безобразная черная земля, — сказала Мэри.

— Мне неважно, какого цвета земля, — ответил Джем. — Ведь торф с пустошей тоже черный, правда? И дождь, когда он льется в твои свинарники в Хелфорде, — тоже. Какая разница?

— Тебе лишь бы поспорить, Джем. В том, что ты говоришь, нет никакого смысла.

— Как я могу быть разумным, когда ты прислонилась к моей лошади, и твои буйные растрепанные волосы смешались с ее гривой, а я знаю, что минут через пять-десять буду там, за холмом, уже без тебя, лицом к Тамару, а ты пойдешь обратно в Норт-Хилл пить чай со сквайром Бассатом?

— Тогда отложи свое путешествие и тоже приходи в Норт-Хилл.

— Не будь дурой, Мэри. Ты можешь себе представить, как я пью чай со сквайром и качаю на коленях его детей? Я человек другого класса, и ты тоже.

— Я это знаю. И потому возвращаюсь в Хелфорд. Я тоскую по дому, Джем. Я хочу снова вдыхать запах реки и ходить по своей земле.

— Тогда ступай! Повернись ко мне спиной и иди прямо сейчас. Миль через десять ты выйдешь на дорогу, которая приведет тебя в Бодмин, а из Бодмина — в Труро, а из Труро — в Хелстон. Ну, а в Хелстоне ты найдешь своих друзей и поживешь у них, пока твоя ферма не будет готова.

— Ты очень груб сегодня и жесток.

— Я груб с лошадьми, когда они упрямятся и не слушаются; но от этого я люблю их не меньше.

— Ты никогда в жизни никого не любил, — сказала Мэри.

— Я не слишком часто пользовался этим словом, вот в чем дело, — ответил Джем.

Он обошел повозку сзади и вышиб из-под колеса камень.

— Что ты делаешь? — спросила Мэри.

— Уже за полдень, я должен быть в пути. Я тут и так с тобой заболтался. Если бы ты была мужчиной, я бы попросил тебя поехать со мной, и ты бы закинула ноги на сиденье, сунула руки в карманы и водила бы со мной компанию, пока не надоест.

— Я бы согласилась, если бы ты отвез меня на юг, — сказала девушка.

— Да, но я направляюсь на север, и ты не мужчина, ты всего лишь женщина, и ты бы это почувствовала на своей шкуре, если бы поехала со мной. Сойди с дороги, Мэри, и не крути поводья. Я поехал. До свиданья!

Джем взял ее лицо в ладони и поцеловал, и Мэри увидела, что он смеется.

— Когда ты будешь старой девой в митенках, там, в Хелфорде, то вспомнишь об этом, и это воспоминание будет сопровождать тебя до конца твоих дней. «Он воровал коней, — скажешь ты себе, — и ему было наплевать на женщин; и если бы не моя гордость, я бы была сейчас с ним».

Джем забрался в повозку и посмотрел на нее, пощелкивая кнутом и зевая.

— До вечера я проделаю пятьдесят миль, — сказал он, — и потом буду спать, как кутенок, в палатке на обочине. Я разведу огонь и поджарю бекон на ужин. Ты будешь думать обо мне или нет?

Но Мэри не слушала; она стояла лицом на юг, колеблясь и стиснув руки. За этими холмами холодные пустоши превратятся в пастбища, а пастбища — в долины и ручьи. Мир и покой Хелфорда ждал ее у бегущей воды.

— Дело не в гордости, — сказала она ему. — Как ты не понимаешь, что это не гордость; мое сердце изнывает от тоски по дому и по всему, что я потеряла.

Джем не сказал ничего, но взял в руки вожжи и свистнул лошади.

— Подожди, — сказала Мэри. — Подожди, придержи ее и дай мне руку.

Парень отложил кнут, наклонился, подхватил ее и усадил рядом с собой на козлы.

— И что теперь? — спросил он. — И куда ты хочешь, чтобы я тебя отвез? Ты ведь сейчас сидишь спиной к Хелфорду, знаешь?

— Знаю, — ответила Мэри.

— Если ты поедешь со мной, тебе предстоит трудная жизнь, Мэри, иногда бурная, без крыши над головой, без покоя и отдыха. Мужчины — скверные товарищи, когда они не в духе, а я, ей-богу, худший из них. Ты мало что получишь взамен фермы и вряд ли дождешься мира, которого так жаждешь.

— Я рискну. Джем, хоть у тебя и скверный характер.

— Ты меня любишь, Мэри?

— Похоже что так, Джем.

— Больше, чем Хелфорд?

— Я никогда не смогу ответить на этот вопрос.

— Тогда почему ты сидишь рядом со мной?

— Потому что я так хочу; потому что я должна; потому что так решила раз и навсегда, — сказала Мэри.

Услышав это, Джем засмеялся и взял ее за руку. Он дал Мэри вожжи, и она больше не оглядывалась назад, направив повозку в сторону Тамара.