— Кажется, у тебя хорошее настроение? — спросил он, пытливо на нее посмотрев.

— Да, — ответила Алике. — Голова перестала болеть. — Она села на свое обычное место и улыбнулась мужу, опустившемуся в кресло напротив. Она спасена. Сейчас только двадцать пять минут девятого. До девяти Дик успеет прийти.

— Мне не очень понравился кофе, который ты мне налила. Очень уж горький, — посетовал Джеральд.

— Это новый сорт. Больше не буду его покупать, раз тебе не нравится, милый.

Алике взялась за вышивание. Джеральд начал читать. Прочитав несколько страниц, он посмотрел на часы и отложил книгу:

— Половина девятого. Пора идти в подвал и приниматься за работу.

Пяльцы выскользнули из рук Алике.

— О, еще рано. Давай подождем до девяти.

— Нет, девочка моя. Уже половина девятого — я наметил это время. Да и ты сможешь раньше лечь спать.

— Но мне хочется еще повышивать.

— Ты же знаешь, что я всегда делаю все вовремя. Идем, Алике. Я не собираюсь ждать ни одной минуты.

Алике взглянула на него, и ее охватил ужас. Джеральд сбросил маску. Руки его подергивались, глаза возбужденно блестели, он то и дело облизывал пересохшие губы. Он Уже и не пытался скрыть свое возбуждение. «И правда, — подумала Алике, — он не может ждать, он словно одержимый». Джеральд подошел к ней и, взяв ее за плечи, резко поднял на ноги.

— Ну же, моя девочка, — не то я сам отнесу тебя туда.

Он произнес эти слова веселым тоном, но в голосе его прозвучала жестокость, которая ее ужаснула. Невероятным усилием она вырвалась из его рук и, съежившись от страха, прислонилась к стене. Она была совершенно беспомощна. Она не могла убежать, не могла ничего сделать, а он уже снова подходил к ней.

— Ну, Алике…

— Нет-нет!

Она вскрикнула и судорожно вытянула вперед руки, пытаясь защититься.

— Джеральд… постой… я должна тебе кое-что сказать… признаться…

Он и вправду остановился.

— Признаться? — В его голосе прозвучало любопытство.

— Да, признаться.

Она выдумала это сию секунду — от отчаянья, стараясь заинтриговать его.

— Наверное, бывший любовник, — презрительно усмехнулся он.

— Нет. Другое. Ты бы назвал это… да, ты бы назвал это преступлением.

Она сразу же поняла, что попала в точку, что его заинтересовали ее слова, и успокоилась. Она опять почувствовала себя хозяйкой положения.

— Ты бы лучше снова сел, — спокойно сказала она, пересекла комнату и села в свое кресло.

Она даже нагнулась и подняла пяльцы. Но, сохраняя внешнее спокойствие, она лихорадочно думала о том, что говорить дальше, потому что ее рассказ должен удерживать его здесь до того момента, когда подоспеет помощь.

— Я говорила тебе, — медленно начала она, — что пятнадцать лет работала стенографисткой. Это не совсем так. Дважды я бросала работу. В первый раз я это сделала, когда мне было двадцать два года. Я встретила человека, пожилого, с небольшим капиталом. Он влюбился в меня. Я приняла его предложение, Мы поженились. — Она сделала паузу. — Я уговорила его застраховать свою жизнь.

Тут Алике увидела, что Джеральд слушает ее не просто с интересом, — он ловит каждое ее слово. Она продолжала с большей уверенностью:

— Во время войны я некоторое время работала в аптеке при госпитале. Там я имела доступ к редким лекарствам и ядам.

Она замолчала, как бы задумавшись. Теперь уже не было сомнений, что он нетерпеливо ждет продолжения. Убийца наверняка заинтересуется убийствами. Она блестяще сыграла на этом. Она украдкой взглянула на часы — было без двадцати пяти девять.

— Существует такой яд, в виде мелкого белого порошка. Маленькая щепотка — и нет человека. Кстати, ты что-нибудь знаешь о ядах?

Она с тревогой ждала ответа. Если он разбирается в ядах, ей нужно быть осторожнее.

— Нет, — ответил Джеральд. — Очень мало.

Она облегченно вздохнула.

— Ты, конечно, слышал о гиосциамине? Этот яд не оставляет никаких следов. Любой врач поставит диагноз «острая сердечная недостаточность». Я достала его немного и держала у себя.

Она снова замолчала, собираясь с силами.

— Продолжай, — сказал Джеральд.

— Нет. Я боюсь. Я не могу рассказать тебе. В другой раз.

— Нет, сейчас, — нетерпеливо возразил ей Джеральд.

— Мы были женаты уже месяц. Я очень хорошо относилась к своему престарелому мужу, была добра и заботлива. Он расхваливал меня всем нашим соседям. Все знали, какая я была преданная жена. По вечерам я всегда сама делала ему кофе. Однажды вечером, когда мы были одни, я положила в его чашку щепотку смертоносного порошка…

Алике замолчала, сосредоточенно вдевая в иголку новую нитку. В этот момент она могла поспорить с величайшими актрисами мира, хотя в жизни не играла на сцене. Сейчас же она просто на ходу вживалась в роль хладнокровной убийцы.

— Все прошло как по маслу. Я сидела и наблюдала за ним. Он начал задыхаться, сказал, что ему не хватает воздуха. Я открыла окно. А потом он сказал, что никак не может встать со стула. И через несколько минут он был мертв.

Она улыбнулась. Было без четверти девять. Теперь-то Дик наверняка успеет.

— Сколько ты получила по страховому полису?

— Около двух тысяч фунтов. Я играла на бирже и потеряла все. Вернулась на свою работу. Но я не собиралась там долго задерживаться. Я встретила другого человека. Фамилия у меня была снова девичья, он не зная, что я уже была замужем. Он был помоложе первого, выглядел довольно хорошо и был богат. Мы поженились в Сассексе[20]. Он не хотел страховать свою жизнь, зато составил завещание в мою пользу. Он, как и первый муж, любил, чтобы я сама готовила ему кофе. — Алике задумчиво улыбнулась. — Я делаю очень хороший кофе. — Затем продолжала: — В деревне, где мы жили, у меня было несколько друзей. Они очень жалели меня — когда однажды после обеда мой муж внезапно умер от сердечного приступа. Не знаю даже, зачем я вернулась на свою прежнюю работу. Второй муж оставил мне около четырех тысяч фунтов. На этот раз я не играла на бирже; я выгодно поместила свой капитал. Потом, видишь ли…

Ей пришлось остановиться. Джеральд, с лицом, налитым кровью, задыхаясь, нацелил на нее трясущийся палец:

— Кофе! Боже мой! Кофе!

Она удивленно на него уставилась.

— Теперь я понимаю, почему он был горьким! Ты дьявольское отродье! Снова взялась за свои фокусы! — Он схватился за ручки кресла, готовый броситься на нее. — Ты меня отравила!

Алике отбежала к камину. В ужасе от такого обвинения, она хотела все отрицать, но — остановилась. В следующее мгновение он схватит ее! Она собрала все силы и не отрывала глаз от его лица.

— Да, — сказала она. — Я отравила тебя. Яд уже действует. Сейчас ты уже не сможешь встать с кресла, не сможешь двигаться…

Если б ей удалось продержать его в кресле хотя бы несколько минут!.. А! Что это? Шаги на тропинке. Скрип калитки. Вот шаги уже у самого дома. Открылась входная дверь.

— Ты не можешь двинуться с места, — властно повторила она.

Потом она промчалась мимо него, выскочила из комнаты и, почти теряя сознание, упала на руки Дика Виндифорда.

— Боже мой, Алике! — воскликнул он и обернулся к высокому здоровяку в полицейской форме: — Пойдите и посмотрите, что там происходит.

Он осторожно положил Алике на кушетку и склонился над ней.

— Маленькая моя, — проговорил он. — Моя бедная маленькая девочка. Что с тобой хотели сделать?

Веки ее затрепетали, а губы прошептали его имя…

Дик пришел в себя, когда полицейский тронул его за руку.

— Там ничего не происходит, сэр. Только… в кресле мужчина. Похоже, он…

— Что?

— Он… мертв, сэр.

Они оба вздрогнули, услышав голос Алике. Глаза ее все еще были закрыты, но она четко произнесла:

— И через несколько минут… он был мертв. — Словно цитировала чьи-то слова.

Девушка в поезде

— Ну и ну, — раздраженно пробормотал Джордж Роулэнд, глядя на угрюмое серое здание, из которого он только что вышел.

Всем своим основательным солидным видом оно воплощало могущество Денег — и могущество это в лице Уильяма Роулэнда, дядюшки Джорджа, только что вполне определенно заявило о себе. Роулэнду-старшему потребовалось всего десять минут, чтобы молодой человек, которого ожидала блестящая карьера, наследник всех его богатств, стал одним из многочисленной армии безработных.

«Если я в этом костюмчике заявлюсь на биржу, они не дадут мне даже жалкого пособия по безработице, — мрачно подумал мистер Роулэнд. — А кропать сентиментальные стишки, пытаясь всучить их приличного вида прохожим „сколько сможете, леди!“ — я попросту не сумею».

Костюм Джорджа действительно являл собой истинный шедевр портновского искусства. Он был очень нарядным и при этом безупречно элегантным. Великолепие самого Соломона[21] с его лилиями померкло бы в соседстве с Джорджем. Но одежда не может прокормить человека — если он, конечно, не портной и не модельер. «Печально, но факт», — со вздохом констатировал мистер Роулэнд.

«И все из-за этой вчерашней дурацкой вечеринки», — мысленно с грустью добавил он.

Под «дурацкой вечеринкой» имелся в виду вчерашний бал в Ковент-Гарден[22]. Мистер Роулэнд вернулся с него несколько поздно — или слишком рано — честно говоря, он вообще не мог вспомнить, как он попал домой. Роджерс, дворецкий его дяди, был толковый малый и смог дать ему наутро исчерпывающие объяснения по этому поводу. Голова, раскалывающаяся от боли, и чашка крепкого чая… Появление на службе без пяти двенадцать вместо половины десятого предвещало катастрофу. Мистер Роулэнд-старший, который уже в течение двадцати четырех лет сквозь пальцы смотрел на проказы племянника, а теперь еще и платил ему жалованье (как и положено любимому родственнику), неожиданно прозрел, и все предстало перед ним в новом свете. Бессвязность ответов Джорджа (голова у него все еще отчаянно болела, будто ее сжимали каким-то чудовищным обручем средневековой инквизиции) неприятно поразила его благодетеля. В нескольких крепких выражениях Уильям Роулэнд отправил своего племянника плыть по воле житейских воли, а сам снова погрузился в отчеты о нефтяных промыслах Перу.