Агата Кристи - Тайна «Голубого поезда»

Пуаро покачал головой.

— Это не первое убийство на совести Маркиза. Он — убийца по своей природе. Кроме того, он всегда считал, что не следует оставлять за собой улик и свидетелей. Мертвые молчат.

У Маркиза была огромная страсть к знаменитым и историческим драгоценностям. Услышав, что вы собираетесь приобрести рубины, он разрабатывает план: устраивается к вам секретарем, поручив одновременно своей помощнице получить место горничной у вашей дочери, для которой, как он предполагал, предназначались эти рубины. Этот хорошо обдуманный план не помешал ему, однако, натравить на вас в Париже пару апашей как раз в ту самую ночь, когда вы купили драгоценности. Попытка не удалась, что, я думаю, его вряд ли удивило. Основной же план был, по его мнению, абсолютно надежен и безопасен. Ни тени подозрения не могло пасть на Ричарда Клайтона. Но, подобно всем великим людям, а Маркиз был в своем роде великим человеком, он имел свои слабости. Он не на шутку влюбился в мисс Грей и, подозревая, что она отдает предпочтение Дереку Кеттерингу, не смог устоять против искушения взвалить на него это убийство, когда представилась такая возможность. А теперь, месье Ван Альдин, я хочу рассказать вам кое-что любопытное. Мисс Грей отнюдь нельзя назвать мистически настроенной особой, однако она твердо убеждена в том, что однажды, после долгого разговора с Клайтоном в парке у казино в Монте-Карло, она увидела призрак вашей покойной дочери, которая, как показалось мисс Грей, пыталась ей что-то сказать. Катарина вдруг поняла, что Рут Кеттеринг хотела назвать имя своего убийцы — Ричард Клайтон! Эта мысль показалась мисс Грей настолько фантастической, что она не рассказала о происшедшем никому. Однако она так была убеждена в правоте своих подозрений, что стала действовать на свой страх и риск — необдуманно, как тогда казалось. Она всячески поощряла ухаживания Клайтона и притворялась, что абсолютно убеждена в виновности Дерека Кеттеринга.

— Сверхъестественно, — промолвил Ван Альдин.

— Да, это так. Никто не может объяснить подобных явлений. Кстати, одна небольшая деталь долгое время ставила меня в тупик. Ваш секретарь явно хромал — следствие раны, полученной на войне. А у Маркиза никакой хромоты не было. Это было главным камнем преткновения. Но мисс Ленокс как-то упомянула, что хирурги, лечившие майора Клайтона в госпитале, организованном ее матерью, были страшно удивлены его хромотой. По их убеждению, она должна была полностью исчезнуть уже через несколько месяцев после операции. Эта хромота — намеренный камуфляж. В Лондоне я посетил одного из этих хирургов и убедился в правильности своих подозрений. Позавчера я упомянул имя этого хирурга в присутствии Клайтона. Самым естественным с его стороны было заметить, что он лечился у этого хирурга во время войны, но Клайтон этого не сделал и тем самым укрепил меня в моей версии. Мне также помогла мисс Грей, показавшая мне газетную вырезку, в которой сообщалось о краже драгоценностей в госпитале леди Темплин как раз в то самое время, когда там находился Клайтон. То, что я иду с ней по одному пути, мисс Грей поняла, когда я направил ей письмо из отеля «Риц» в Париже.

Там в результате различных расспросов я узнал, что Ада Мэйсон приехала в эту гостиницу наутро после убийства, а не вечером предшествующего дня.

Наступило долгое молчание, затем миллионер встал и протянул Пуаро руку.

— Я полагаю, месье Пуаро, вы понимаете, что все это значит для меня, — хрипло проговорил он. — Завтра утром я вышлю вам чек, но никакой чек не сможет до конца оплатить то, что вы для меня сделали. Вы — великий человек, месье Пуаро. Воистину, вы — великий человек.

Пуаро также поднялся, выпятив грудь.

— Я всего лишь Эркюль Пуаро, — скромно произнес он. — К все же я очень рад, что сумел оказать вам услугу. А теперь я иду исправлять вред, нанесенный моему костюму путешествием. Увы! Я не взял с собой моего верного Джорджа!

В холле гостиницы маленький бельгиец наткнулся на своего друга месье Папополуса с дочерью.

— Я считал, что вы уже покинули Ниццу, месье Пуаро, — сказал грек, дружелюбно пожимая протянутую ему руку.

— Дела вынудили меня вернуться, месье Папополус.

— Дела?

— Да, дела. Кстати, о делах. Вы, надеюсь, уже поправили свое здоровье, месье Папополус?

— В значительной степени, да. Завтра мы возвращаемся в Париж.

— Рад это слышать. Разрешите выразить надежду, что вы не разорили окончательно бывшего премьер-министра Греции.

— Я?

— Я слышал, что вы продали ему великолепный рубин, который, строго entre nous[76], носит теперь мадемуазель Мирей, известная танцовщица?

— Да, — пробормотал месье Папополус. — Да, это действительно так.

— Рубин, чем-то напоминающий знаменитое «Сердце огня».

— Да, они чем-то похожи, — неохотно согласился грек.

— У вас легкая рука на драгоценности, месье Папополус. Я поздравляю вас. Мадемуазель Зия, какая жалость, что вы возвращаетесь в Париж! Я очень надеялся, что теперь, когда мои дела завершены, я смог бы часто видеться с вами.

— Не будет ли нескромным с моей стороны спросить, что это были за дела? — осведомился месье Папополус.

— Совсем нет. Мне удалось заарканить Маркиза.

Лицо месье Папополуса приняло отсутствующее выражение.

— Маркиз? — переспросил он. — Почему это имя кажется мне таким знакомым? Нет, не могу вспомнить.

— Это и не удивительно. Маркиз — знаменитый преступник, охотник за чужими драгоценностями. Его недавно арестовали за убийство английской леди, миссис Кеттеринг.

— В самом деле? Как интересно!

Последовало вежливое прощание, и, когда Пуаро удалился, месье Папополус повернулся к дочери.

— Зия, — с чувством произнес он. — Этот человек — дьявол!

— Но мне он нравится.

— Мне тоже, — признался месье Папополус. — Но все равно, он — дьявол!

Мимозы уже почти отцвели. Запах увядших цветов едва ли можно было назвать приятным. Розовые герани украшали баллюстраду на вилле леди Темплин. Многочисленные гвоздики насыщали атмосферу приятным, но чересчур густым ароматом. Средиземное море отдавало яркой синевой.

Пуаро сидел на террасе виллы «Маргерит» рядом с Ленокс Темплин. Он рассказывал ей ту же историю, что и Ван Альдину два дня назад. Ленокс слушала его с напряженным вниманием, изредка хмуря брови.

Когда он закончил, она спросила его:

— А Дерек?

— Его вчера освободили.

— И он… уехал?

— Да. Он выехал из Ниццы вчера вечером.

— В Сент Мэри Мид…

— Да, в Сент Мэри Мид.

Наступило молчание.

— Я не понимала Катарину, — вдруг произнесла Ленокс. — Я думала, что она его не любит.

— Она очень скрытная и никому не доверяет.

— Мне она все же могла бы довериться, — с горечью заметила Ленокс.

— Да, могла, — мрачно согласился Пуаро, — но мадемуазель Катарина в течение почти всей своей жизни вынуждена была только слушать. А тем, кто привык только слушать, не так-то просто говорить. Они держат в себе и радость, и печаль, и никому ни о чем не говорят.

— Я была просто дурой, — призналась Ленокс. — Я была уверена в том, что она любит Клайтона. Мне следовало бы знать ее лучше. Может быть, я думала так потому… потому, что мне хотелось так думать.

Маленький детектив взял ее за руку и по-дружески пожал.

— Мужайтесь, мадемуазель, — нежно произнес он.

Ленокс смотрела прямо на море, а ее обычно застывшее, неприятно жесткое лицо стало вдруг трагически красивым.

— Да, конечно, — отозвалась она наконец. — Этого не могло не произойти. Я слишком молода для Дерека, а сам он подобен ребенку, который никогда не становится взрослым. Ему нужно внимание настоящей женщины, настоящей мадонны.

После долгого молчания Ленокс резко повернулась к Пуаро и импульсивно произнесла:

— Но ведь я помогла вам, месье Пуаро? Это правда, я помогла?

— Да, мадемуазель. Именно вы подсказали мне мысль о том, что убийце совсем не обязательно было встречаться с миссис Кеттеринг в Париже. До этого я не мог понять, как было совершено преступление.

Ленокс глубоко вздохнула.

— Я рада. Во всяком случае, хоть чем-то смогла вам помочь.

Вдалеке раздался протяжный гудок локомотива.

— Опять этот проклятый «Голубой поезд»! — воскликнула Ленокс. — Поезда безжалостны, не правда ли, месье Пуаро? Люди в них умирают, их там убивают, а поезда продолжают идти как ни в чем не бывало. Я болтаю чепуху, но вы наверняка меня понимаете.

— Да, да, понимаю. Жизнь подобна поезду, мадемуазель. Она вечна. И хорошо, что это так.

— Почему?

— Потому что поезда в конце концов приходят на станцию своего назначения. Об этом есть хорошая пословица на вашем языке, мадемуазель.

— «Путешествия кончаются встречей влюбленных», — произнесла Ленокс и горько засмеялась. — Эта пословица не для меня.

— Нет, тут вы не правы. Вы еще молоды, мадемуазель. Моложе, чем вы сами думаете. Доверяйте поезду жизни. Доверяйте ему, ибо его направляет le bon Dieu[77].

Вдали снова прогудел локомотив.

— Доверяйте этому поезду, мадемуазель, — повторил маленький бельгиец. — И доверяйте Эркюлю Пуаро. Он знает.