– Думаю, – сказал мистер Саттерсуэйт, – что мы сможем с комфортом добраться туда на самолете. Из Антиб.

– Наверное, это стоит совсем недешево, – резко заметила герцогиня. – Выясните, пожалуйста, хорошо?

– Ну конечно, герцогиня.

Мистер Саттерсуэйт все еще находился под влиянием ее лести, хотя было понятно, что его роль сводилась к роли шикарного курьера.

Узнав стоимость перелета, герцогиня решительно отбросила эту идею.

– Пусть не ждут, что я уплачу такие деньги за сомнительное удовольствие прокатиться на одной из их опасных штучек.

Поэтому они воспользовались пароходом, и следующие десять часов мистер Саттерсуэйт провел в условиях полного отсутствия какого-либо комфорта. Все началось с того, что, узнав, что пароход отходит в семь вечера, мистер Саттерсуэйт почему-то решил, что на борту их накормят обедом. Но ни о каком обеде речь не шла. Пароход был крохотным, а море – неспокойным. Ранним утром следующего дня мистер Саттерсуэйт был доставлен в Аяччо скорее мертвым, чем живым.

В отличие от него, герцогиня выглядела абсолютно свежей. Она ничего не имела против дискомфорта, если это позволяло ей сэкономить деньги. Она с энтузиазмом изучала берега залива, заросшие пальмами и освещенные светом восходящего солнца. Казалось, все население острова высыпало на берег, чтобы понаблюдать за прибытием парохода. Спуск трапа сопровождался взволнованными криками и массой рекомендаций.

– On dirait, – сказал грузный француз, который стоял рядом с ними, – que jamais avant on n’a fait cette manoeuvre là![62]

– Моя горничная всю ночь страдала от морской болезни, – пожаловалась герцогиня. – Эта девица – полная дура.

Мертвенно-бледный мистер Саттерсуэйт слабо улыбнулся.

– Я называю это бесполезным переводом приличной еды, – грубовато продолжила герцогиня.

– А она что, что-нибудь ела? – поинтересовался мистер Саттерсуэйт с завистью.

– Я случайно захватила с собой несколько бисквитов и плитку шоколада, – пояснила герцогиня. – Когда стало понятно, что обеда мы не получим, я отдала все это ей. Эти низшие классы обычно так возмущаются, когда остаются без пищи…

Триумфальные крики возвестили о том, что трап наконец спущен. Толпа, похожая на хор разбойников из голливудского мюзикла, хлынула на палубу и стала предлагать прибывшим свои услуги, силой отбирая у них ручную кладь.

– Пойдемте, Саттерсуэйт, – скомандовала герцогиня, – мне необходимы кофе и горячая ванна.

Мистер Саттерсуэйт был с ней полностью согласен. Однако ему опять не повезло. В гостинице их встретил беспрерывно кланяющийся владелец, который провел их в комнаты. В номере герцогини существовала собственная ванная комната. А вот мистера Саттерсуэйта провели в ванную, которая находилась в чужой спальне. После этого ожидать, что в гостинице будет горячая вода в такое время суток, было совершенно бессмысленно. Позже ему удалось выпить невероятно крепкий черный кофе, который ему подали в кофейнике без крышки. Ставни и окна в его номере были распахнуты, и комната была наполнена чистым, до скрипа, утренним воздухом, полным упоительных ароматов. День состоял из ослепительных оттенков синего и зеленого цветов.

Официант жестами привлек его внимание к видам за окном.

– Аяччо, – произнес он торжественно, – le plus beau port du monde[63]! – И неожиданно исчез.

Любуясь глубокой синевой залива, раскинувшегося на фоне гор со снежными вершинами, мистер Саттерсуэйт готов был с ним согласиться. Он допил кофе, лег в постель и мгновенно уснул.

За завтраком герцогиня была в очень хорошем настроении.

– Это именно то, чего вам так не хватало, Саттерсуэйт, – сказала она. – Поможет вам изменить свое пронафталиненное чопорное поведение. – Она обвела лорнетом комнату. – Клянусь, вон сидит Наоми Карлтон-Смит.

Она указала на девушку, которая в одиночестве сидела за столом у окна. У нее были сутулые плечи, и она сидела вся согнувшись. Казалось, что ее одежда сшита из какого-то подобия коричневой мешковины. Черные волосы были не прибраны.

– Художница? – спросил мистер Саттерсуэйт. Он всегда легко определял профессии людей.

– Вот именно, – кивнула герцогиня. – По крайней мере считает себя таковой. Я знаю, что она обретается в каком-то богом забытом месте. Бедна, как церковная крыса, горда, как Люцифер, и жуткая зануда, как и все Карлтон-Смиты. Мы с ее матерью кузины.

– Значит, она относится к ноултонской ветви?

Герцогиня кивнула.

– Худший враг самой себе, – заметила она. – Но большая умница. Связалась с совершенно недопустимым молодым человеком, одним из этих обитателей Челси. Писал то ли стихи, то ли пьесы, то ли что-то еще в этом роде. Естественно, что они не были никому нужны. А потом украл какие-то драгоценности и попался на этом. Не помню, сколько ему дали – лет пять, наверное… Неужели не помните? Это случилось прошлой зимой.

– Прошлую зиму я провел в Египте, – пояснил мистер Саттерсуэйт. – В конце января я подхватил жуткий грипп, и врачи настояли, чтобы я уехал в Египет. Поэтому я много чего пропустил. – В его голосе слышались нотки искреннего сожаления.

– Эта девушка выглядит совсем убитой, – герцогиня еще раз подняла свой лорнет. – Этого я допустить не могу.

При выходе она остановилась и похлопала девушку по плечу.

– Наоми, ты что, не узнаешь меня?

Девушка нехотя встала.

– Почему же, герцогиня. Я увидела вас, когда вы только входили. Мне показалось, что как раз вы меня не узнаете.

Совершенно равнодушная, она медленно растягивала слова.

– Когда закончишь ланч, приходи, поговорим – я буду на террасе, – велела герцогиня.

– Очень хорошо, – и Наоми зевнула.

– Жуткие манеры, – сказала герцогиня Саттерсуэйту, выходя на террасу. – Этим отличаются все Карлтон-Смиты.

Кофе они пили на солнце. Минут через шесть к ним присоединилась Наоми Карлтон-Смит. Она плюхнулась на стул и некрасиво вытянула перед собой ноги.

Странное лицо, с выступающим подбородком и глубоко посаженными серыми глазами. Умное и несчастное – ему не хватало самой малости, чтобы его можно было назвать красивым.

– Ну, Наоми, – энергично спросила герцогиня, – и что же ты с собой делаешь?

– Не знаю. Наверное, просто убиваю время.

– Рисуешь?

– Немного.

– Покажи нам свои работы.

Наоми ухмыльнулась. Этот приказ не испугал, а, напротив, развлек ее. Она прошла в гостиницу и вернулась с папкой.

– Вам они не понравятся, герцогиня, – заранее предупредила девушка. – Но можете говорить все, что хотите, – мне это все равно.

Мистер Саттерсуэйт придвинулся поближе. Ему было интересно. Через минуту его интерес значительно вырос. Герцогиня же была откровенно разочарована.

– Не могу понять, с какой стороны на все это надо смотреть, – пожаловалась она. – Боже милостивый, дитя, море не бывает такого цвета – и небо тоже.

– Я их так вижу, – невыразительно произнесла Наоми.

– Боже, – произнесла герцогиня, рассматривая следующий рисунок. – У меня мурашки бегут по телу.

– Так и должно быть, – сказала девушка. – Сами того не подозревая, вы только что сделали мне комплимент.

Это был странный натюрморт в стиле вортицизма[64], на котором была изображена опунция[65], которую трудно было распознать с первого взгляда. Она была серо-зеленого цвета с яркими цветочными пятнами в тех местах, где плоды блестели, как драгоценные камни. Водоворот зла, готовая лопнуть чувственность. Мистер Саттерсуэйт вздрогнул и отвернулся.

Он увидел, как Наоми следит за ним, покачиванием головы показывая, что понимает его чувства.

– Знаю, – произнесла она, – выглядит это непристойно.

Герцогиня прочистила горло.

– Мне кажется, что в наши дни стать художником не составляет большого труда, – ее мнение звучало уничтожающе. – Для этого совсем не нужно что-то изображать: просто бросаете краску на холст – не знаю только чем, но точно не кистью…

– Шпателем, – подсказала Наоми, широко улыбнувшись.

– И чем больше – тем лучше – продолжила герцогиня, – этакими кусками. Вот и всё! И все сразу же говорят: «Гениально!». У меня терпения не хватает на такие произведения. Я бы с большим удовольствием посмотрела на…

– …картинку лошади или собаки кисти Эдвина Ландсира[66].

– А почему бы и нет? – не уступала герцогиня. – Что плохого в Ландсире?

– Ничего, – ответила Наоми. – С ним все в порядке. И с вами тоже. На вершине все всегда выглядит гладким, чистым и отполированным. Я вас уважаю, герцогиня – в вас есть сила. Вы честно боролись в этой жизни и поднялись на самую вершину. Но те люди, которые внизу, видят изнанку жизни, и, знаете ли, по-своему это тоже интересно.

Герцогиня пристально посмотрела на девушку.

– У меня нет ни малейшего представления, о чем ты сейчас говоришь, – объявила она.

Мистер Саттерсуэйт все еще рассматривал наброски. Он сразу заметил то, чего не могла заметить герцогиня, – безукоризненную технику рисовавшего. И она его приятно удивила и обрадовала. Мистер Саттерсуэйт посмотрел на девушку.

– А вы не продадите мне один из ваших рисунков, мисс Карлтон-Смит? – спросил он.

– Можете взять любой за пять гиней, – равнодушно ответила Наоми.

Поколебавшись несколько минут, мистер Саттерсуэйт выбрал натюрморт с опунцией и алоэ. На переднем плане виднелся широкий мазок желтой мимозы, в центре то появлялся, то исчезал кроваво-красный цветок алоэ, и все это безжалостно подчеркивалось математически выверенными продолговатыми листьями опунции и похожими на шпаги листьями алоэ.