Кто задумчиво глядит в темнеющую даль,

И видит тьму, идущую как тучу —

Не есть ли ее облик — голос ее — совершенно осязаемый

и громкий? [24]

Но что это! — оно идет — оно доносит

Музыку с собою — то быстрый шорох крыл —

Миг Перерыва — и потом плывучая, падучая волна

Напевная — и вот Нэзасэ вновь в своих чертогах.

От дикой силы своевольной торопливости

Щеки ее заалели, и губы ее приоткрыты;

Пояс, что обвивался вокруг ее чарующего стана

Порвался от тяжелого биения ее сердца.

Посредине этого чертога, чтоб вздохнуть,

Она приостановилась и вострепетала, Занте! вся

В волшебном свете, что целовал ее золотые волосы,

И хотел бы остаться там, но мог лишь мерцать.

Юные цветы шептали напевно [25]

Счастливым цветам этой ночью — и дерево дереву: —

Брызгами водометы роняли музыку

На многие звездами озаренные могилы, или луной

озаренный дол;

Молчание все же снизошло на все телесное —

На красивые цветы, на искристые водопады,

и на ангельские крылья —

И звук один, что от духа возник,

Нес привев чарованью девой пропетому: —

«Под голубым колокольчиком или сиянием северным

Или под разросшимся диким побегом,

Что отклоняет от дремлющего

Лунный луч [26] —

Осиянные созданья! вы, что размышляете,

С полузакрытыми глазами,

О звездах, вашим чудом

Привлеченных с небес,

Пока не засверкают они сквозь тень, и

Не снизойдут на ваше чело

Как очи девы,

Что взывает к вам ныне —

Восстаньте! от своей дремоты

В беседках из фиалок,

Долг дабы свершить приличествующий

Этим звездно-озаренным часам —

И стряхните с кос ваших,

Отягченных росой,

Дыхание тех поцелуев,

Что тяготят их еще —

(О, как без тебя, Любовь!

Могли бы ангелы быть благословенными?)

Те поцелуи истинной Любви,

Что к покою вас убаюкали!

Восстаньте! — Отряхните с крыл ваших

Всякую помеху: —

Роса ночная —

Она бы обременила ваш полет: —

И истинной любви ласки —

О! покиньте их!

Легки они на косах,

Но сердцу — свинец.

Лигейя! Лигейя!

Красивая моя!

Самая смутная мысль о которой

Обратится в напев,

О! твоя ли это воля

Носиться на ветерках?

Или все еще в причуде,

Как одинокий Альбатрос, [27]

Нависши на ночи

(как он на воздухе)

Следит с восторгом

За гармонией там?

Лигейя! где бы

Ни был твой лик,

Нет чар, чтоб отъяли

От тебя твою музыку.

Ты оковала много глаз

В дремотном сне —

Но звуки еще встают,

Что твое бодрствование блюдеть —

Звук дождя,

Что сбегает к цветку

И пляшет опять

В ритме ливня —

Шепот, что исходит [28]

От прорастания травы —

Это музыка вещества —

Но слепков лишь, увы! —

Так дальше, милая,

Ты дальше лети

К ручьям, что покоятся ясные

Под лунным лучом —

К одинокому озеру, что улыбается

В дреме своей глубокого покоя,

К сонму звезд-островов,

Что украшают, как драгоценность, его лоно —

Где дикие цветы, расстилаясь,

Переплели свою тень,

На берегу его спит

Многое множество дев —

Иные покинули прохладную прогалину, и

Спали с пчелой [29] —

Пробуди их, дева моя,

На болоте и на лугу —

Иди! вдохни в их дремоту,

Тихонько, на ухо,

Музыкальные числа,

Они задремали, чтобы услышать их —

Ибо, что, разбудить может

Ангела, так скоро,

Чей сон зачался

Под холодной луной,

Если не чара, которую никакая дремота

Колдовства не ввергнется в испытанье,

Ритмическое число

Что убаюкало его и усыпило?»

Духи по крыльям, и ангелы на вид,

Тысячи серафимов устремились чрез Горнее небо,

Юные грезы еще реяли на дремотном порханья их —

Серафимы во всем, кроме «Веденья», свет пронзающий,

Что упадал, преломленный, за грани твои, далеко,

О, Смерть! от ока Бога над той звездой: —

Сладостно было это заблуждение — сладостнее еще та

смерть —

Сладостно было то заблуждение — даже у нас дыханье

Знания делает мутным зеркало нашей радости —

Для них, то был бы Самум, истребительный —

Ибо какая польза (им) знать,

Что Истина есть Обман — или что Благословение есть

Скорбь?

Сладостна была их смерть — для них умереть значило

созреть.

Последним восторгом насыщенной жизни —

За пределами этой смерти нет бессмертия —

Но сон самоуглубленный, и нет там «быть» —

И там — о! да пребудет там усталый дух мой

Вдали от Вечности Небес — и однако как далеко от Ада! [30]

Какой преступный дух, в какой смутной заросли

Не услышал волнующие призывы этой песни? —

Только два: они пали: ибо Небо не дарует милости

Тем, кто не слушает биение своих сердец.

Дева-ангел и ее любовник-серафим —

О! где (и можете искать по всему небесному простору)

Любовь была, слепая, близь трезвого Долга ведома?

Необузданная Любовь пала — средь «слез совершенного

стона» [31]

Благой он дух был — он, что пал: —

Блуждатель у ключа одетого мхом —

Высматриватель светов, что сияют там высоко —

Сновидец в лунном луче близ любви своей:

Какое чудо в том? ибо каждая звезда там окоподобна,

И ласково так глядит сверху на волосы Красоты —

И оне, и каждый одетый мхом ключ были священны

Его сердцу, любовью одержимому и печалью.

Ночь обрела (для него ночь скорби)

На горном утесе юного Анджело —

Нависнув, она наклонилась через все торжественное небо,

И нахмурилась на звездные миры, что под ней покоились.

Здесь сидели он со своей любовью — свое темное око

приковав

Взором орла вдоль небосвода: —

Вот обратил его к ней — но тут же —

Содрогнувшись — снова к кругу Земли.

«Янтэ, милая, смотри! как дышет тот луч!

Какая в том чара, смотреть далеко туда!

Она не чудилась такой, в то осеннее повечерье,

Когда я покинул пышные ее чертоги — не оплакивая,

что покидаю,

Тот вечер — тот вечер — я должен бы помнить —

Солнечный луч упадал, в Лемносе, как ворожба,

На арабески резные золоченого чертога,

Где пребывал я, и на ткани стен —

И на веки мои — О, тяжелый свет!

Как дремотно навис он на них, погружая и в ночь!

По цветам, раньше, и по мгле, и по любви они блуждали

С Персиянином Саади в его Гулистане: —

Но, О, свет тот! — Я заснул — Смерть между тем

Проскользнула над чувствами моими на этом чарующем

острове

Так бережно, что ни единый шелковый волос

Не проснулся, как спал — не узнал, что там был он.

«Последним место на Шаре Земли, где я ступал,

Был гордый храм, именуемый Парфеноном. [32]

Более красоты ютилось вкруг его стен украшенных

колоннами,

Чем даже в горячей груди твоей бьется [33]

И когда старое Время крыло мое расчаровало,

Тогда устремился я оттуда — как орел с своей башни,

И годы оставил я позади в один час.

Тем временем как над ее воздушными пределами я висел,

Половина сада на ее шаре метнулась,

Развернувшись как свиток пред моим взором —

Необитаемые города пустыни также!

Янтэ, красота столпилась предо мною тогда,

И почти я возжелал быть снова одним из людей».

«Мой Анджело! зачем же быть одним из них?

Более яркое жилище здесь для тебя —

И зеленее поля, чем в том мире вверху,

И чары женщины — и страстная любовь».

«Но слушай! Янтэ! Когда воздуха такого нежного

Не стало мне, и мой крылатый дух мчался ввысь,

Быть может, мозг мой закружился — но мир,