— А когда это ты осторожничал, Себек? Ты всегда стремителен и безрассуден, а потому и принимаешь неверные решения.

— Разве у меня была когда-нибудь возможность принять решение?

— На этот раз, например, — сухо отпарировал Имхотеп. — Вопреки моему приказу…

— Приказу? Почему я должен подчиняться приказам? Я уже взрослый человек.

Потеряв терпение, Имхотеп перешел на крик:

— Кто тебя кормит? Кто одевает? Кто заботится о твоем будущем? Кто постоянно думает о твоем благополучии, о твоем и всех остальных? Когда уровень воды в Ниле упал и нам угрожал голод, разве не я присылал вам с севера еду? Тебе повезло, что у тебя такой отец, который печется обо всех вас! И что я требую взамен? Только чтобы вы прилежно трудились и следовали моим наставлениям…

— Разумеется, — возвысил голос и Себек, мы должны работать на тебя, как рабы, чтобы ты мог дарить своей наложнице золотые украшения!

Вконец разъяренный, Имхотеп двинулся на Себека.

— Наглец! Как ты смеешь так разговаривать с отцом? Берегись, не то я выгоню тебя из дому! Пойдешь куда глаза глядят!

— Берегись и ты, не то я сам уйду! У меня есть мысли.., отличные мысли, как можно разбогатеть, если бы я не был связан по рукам и ногам твоими распоряжениями.

— Все сказал? — угрожающе спросил Имхотеп. Себек, немного поостыв, сердито пробормотал:

— Да, больше мне нечего сказать.., пока.

— Тогда иди и присмотри за скотом. Нечего бездельничать.

Себек резко повернулся и зашагал прочь. Когда он проходил мимо Нофрет, оказавшейся неподалеку, она искоса взглянула на него и засмеялась. Кровь бросилась Себеку в лицо, и он рванулся было к ней. Она стояла неподвижно, глядя на него презрительным взглядом из-под полуопущенных век.

Себек что-то невнятно пробурчал и двинулся в прежнем направлении. Нофрет снова рассмеялась и неспешным шагом приблизилась к Имхотепу, обратившему теперь свое внимание на Яхмоса.

— Почему ты позволил Себеку делать глупости? — напустился он на Яхмоса. — Ты обязан был помешать ему. Тебе что, неизвестно, что он совсем не сведущ в торговых делах? Он заранее уверен, что все непременно получится так, как он задумал.

— Ты не представляешь, отец, как мне трудно, — начал оправдываться Яхмос. — Ты сам велел поручить эту сделку Себеку. Мне оставалось предоставить ему возможность решать самостоятельно.

— Решать самостоятельно? Он этого не умеет. Его дело — следовать моим распоряжениям, а ты обязан смотреть за тем, чтобы он их выполнял.

— Я? По какому праву?

— По какому праву? По тому, которым я тебя оделил.

— Будь я законным совладельцем, у меня было бы право…

Он умолк, потому что подошла Нофрет. Зевая, она мяла в руках алый цветок мака.

— Имхотеп, не хочешь ли пройти в беседку на берегу водоема? Там прохладно, и я велела подать туда фрукты и пиво. Ты уже покончил с делами?

— Повремени, Нофрет, повремени немного.

— Пойдем сейчас, — тихо произнесла Нофрет. — Я хочу, чтобы ты пошел сейчас…

На лице Имхотепа появилась смущенная улыбка. Яхмос поспешил сказать:

— Давай сначала закончим разговор. Это очень важно. Я хочу попросить тебя…

Нофрет, оставив без внимания слова Яхмоса, произнесла, обращаясь к Имхотепу:

— Ты не можешь в собственном доме поступать, как тебе хочется?

— В другой раз, сын мой, — решительно проговорил Имхотеп. — В другой раз.

И ушел вместе с Нофрет, а Яхмос, глядя им вслед, остался стоять на галерее.

Из дома появилась Сатипи.

— Ну, поговорил? — спросила она. — Что он сказал?

Яхмос вздохнул.

— Наберись терпения, Сатипи. Время было не совсем.., подходящим.

— Ну, конечно! — воскликнула Сатипи. — Вечно у тебя неподходящее время. Каждый раз ты этим отговариваешься. А если по правде, просто ты боишься отца. Ты, как овца, только блеять умеешь, а не разговаривать, как мужчина! Ты что, не помнишь, что обещал поговорить с отцом в первый же день его приезда? А что получается? Из нас двоих я больше мужчина, чем ты, так оно и есть.

Сатипи остановилась, но только чтобы перевести дух.

— Ты не права, Сатипи, — мягко сказал Яхмос. — Я начал было говорить, но нас перебили.

— Перебили? Кто?

— Нофрет.

— Нофрет! Эта женщина! Твой отец не должен позволять наложнице вмешиваться в деловой разговор со своим старшим сыном. Женщинам не положено вмешиваться в дела мужчин.

Возможно, Яхмосу хотелось посоветовать Сатипи придерживаться того правила, которое она так решительно провозглашала, но он не успел раскрыть и рта.

— Твой отец должен немедленно дать ей это понять, — продолжала Сатипи.

— Мой отец, — сухо отрезал Яхмос, — не выказал ни малейшего неудовольствия.

— Какой позор! — вскричала Сатипи. — Твой отец совсем потерял голову. Он позволяет ей говорить и делать все, что она хочет.

— Она очень красива… — задумчиво произнес Яхмос.

— Да, она недурна собой, — фыркнула Сатипи, — но не умеет себя вести. Плохо воспитана. Грубит нам и даже не извиняется.

— Может, это вы грубы с ней?

— Я сама вежливость. Мы с Кайт оказываем ей должное почтение. Во всяком случае, у нее нет оснований жаловаться на нас твоему отцу. Мы ждем своего часа.

Яхмос пристально взглянул на нее.

— Что значит «своего часа»?

Сатипи многозначительно рассмеялась.

— Это чисто женское понятие, тебе его не постичь. У нас есть свои возможности и свое оружие. Нофрет следовало бы держаться поскромнее. В конце концов, жизнь женщины проходит на женской половине, среди других женщин. В ее голосе прозвучала угроза.

— Твой отец не всегда будет здесь, — добавила она. — Он снова уедет в свои северные владения. Вот тогда посмотрим!

— Сатипи…

Сатипи рассмеялась громко и весело и исчезла в глубине дома.



2

У водоема резвились дети: два сына Яхмоса, здоровые, красивые мальчики, больше похожие на мать, чем на отца; трое детишек Себека, включая младшую крошку, едва научившуюся ходить, и четырехлетняя Тети, хорошенькая девочка с печальными глазами.

Они смеялись, кричали, подбрасывали мячи, порой ссорились, и тогда раздавался пронзительный детский плач.

Сидя рядом с Нофрет и не спеша отхлебывая пиво, Имхотеп заметил:

— Как любят дети играть возле воды. Сколько я помню, всегда было так. Но, клянусь Хатор[11], какой от них шум!

— Да, а здесь могло бы быть так покойно, — тотчас подхватила Нофрет. — Почему бы тебе не сказать, чтобы их сюда не пускали, пока ты здесь? В конце концов, следует быть почтительными к хозяину дома и дать возможность ему отдохнуть. Разве не так?

— Видишь ли… — не сразу нашелся что ответить Имхотеп. Мысль эта была новой для него, но приятной. — По правде говоря, они мне не мешают, — неуверенно закончил он. И добавил с сомнением в голосе: Дети привыкли играть на берегу водоема.

— Когда ты уезжаешь, разумеется, — быстро согласилась Нофрет. — Но, по-моему, Имхотеп, принимая во внимание все, что ты делаешь для семьи, им полагалось бы проявлять к тебе больше почтительности, больше уважения. Ты слишком снисходителен, слишком терпелив.

— Я сам во всем виноват, — мирно проговорил Имхотеп со вздохом. — Я никогда не требовал особого почтения.

— И посему эти женщины, твои снохи, пользуются твоей добротой. Им следует дать понять — когда ты возвращаешься сюда на отдых, в доме должны быть тишина и покой. Я сейчас же пойду к Кайт и скажу ей, чтобы она увела отсюда своих детей, да и остальных тоже. Тогда сразу станет тихо.

— Ты очень заботлива, Нофрет, и добра. Ты всегда печешься о том, чтобы мне было хорошо.

— Раз хорошо тебе, значит, хорошо и мне, — отозвалась Нофрет.

Она поднялась и направилась к Кайт, которая стояла на коленях у воды, помогая своему младшему сыну, капризному, избалованному мальчишке, отправить в плавание игрушечную деревянную ладью.

— Уведи отсюда детей, Кайт, — требовательно сказала Нофрет.

Кайт непонимающе уставилась на нее.

— Увести? О чем ты говоришь? Они всегда здесь играют.

— Но не сегодня. Имхотепу нужен покой. А дети чересчур шумят.

Грубоватое, с крупными чертами лицо Кайт залилось краской.

— Не выдумывай, Нофрет! Имхотеп любит смотреть, как дети его сыновей здесь играют. Он сам говорил.

— Но не сегодня, — повторила Нофрет. — Он велел передать, чтобы ты увела всю эту свору в дом. Он хочет побыть в тишине.., со мной.

— С тобой… — Кайт не договорила, поднялась с колен и подошла к беседке, где полусидел, полувозлежал Имхотеп. Нофрет последовала за ней.

Кайт не стала деликатничать.

— Твоя наложница говорит, что детей надо увести. Почему? Что они делают плохого? За что их прогоняют отсюда?

— Потому что так желает господин, разве этого не достаточно, — ровным голосом произнесла Нофрет.

— Вот именно, — раздраженно подхватил Имхотеп, — Почему я должен объяснять? Кому принадлежит этот дом, в конце концов?

— Потому что она так захотела. — Кайт повернулась к Нофрет и смерила ее взглядом.

— Нофрет заботится о том, чтобы мне было удобно, хочет сделать мне приятное, — сказал Имхотеп. — Больше никому в доме нет до этого дела, кроме, пожалуй, Хенет.

— Значит, детям больше нельзя здесь играть?

— Когда я возвращаюсь домой на отдых, нет.

— Почему ты позволяешь этой женщине, — вдруг гневно вырвалось у Кейт, — настраивать тебя против твоей собственной плоти и крови? Почему она вмешивается в давно заведенные в доме порядки?

Имхотеп счел нужным показать свою власть и заорал:

— Порядки в доме завожу я, а не ты! Вы все тут заодно поступаете, как хотите, устраиваетесь, как вам удобно. И когда я, хозяин этого дома, возвращаюсь из странствий, никто не уделяет должного внимания моим желаниям! Позволь тебе напомнить, что здесь хозяин я! Я постоянно думаю о вас, забочусь о вашем будущем — и где благодарность, где уважение к моим нуждам? Их нет. Сначала Себек ведет себя нагло и непочтительно, а теперь ты, Кайт, пытаешься меня в чем-то упрекать. Почему я обязан вас содержать? Поостерегись так разговаривать со мной, иначе я перестану вас кормить. Себек заявляет, что он уйдет. Вот и скажи ему, пусть уходит и прихватит с собой тебя и детей.