Хенет, стоя на коленях, вцепилась ему в ноги и нарочито, на виду у всех утирала слезы радости.

— Счастлив видеть тебя, Хенет. Ты здорова? Никто тебя не обижает? Верна мне, как всегда, что не может не радовать душу… И Хори, мой превосходный Хори, столь искусный в своих отчетах и так умело владеющий пером! Все в порядке? Уверен, что да.

Затем, когда приветствия завершились и шум замер, Имхотеп поднял руку, призывая к тишине, и громко возвестил:

— Сыновья и дочери мои! Друзья! У меня есть для вас новость. Уже много лет, как вам известно, я жил одиноко. Моя жена, а ваша мать, Яхмос и Себек, и моя сестра — твоя мать, Ипи, — обе ушли к Осирису давным-давно. Поэтому вам, Сатипи и Кайт, я привез новую сестру, которая войдет в наш дом. Вот моя наложница Нофрет, которую из любви ко мне вы все должны любить. Она приехала со мной из Мемфиса в Северных Землях и останется здесь с вами, когда мне снова придется уехать.

С этими словами он вывел вперед молодую женщину. Она стояла рядом с ним, откинув назад голову и высокомерно сощурив глаза, — юная и красивая.

«Она совсем еще девочка, — с изумлением смотрела на нее Ренисенб. — Ей, наверное, меньше лет, чем мне».

На губах Нофрет порхала легкая улыбка, в ней сквозила скорей насмешка, чем желание понравиться.

Черные брови юной наложницы были безукоризненно прямой формы, кожа на лице цвета бронзы, а ресницы такие длинные и густые, что за ними едва можно было разглядеть глаза.

Семейство хозяина дома в растерянности молча взирало на нее.

— Подойдите, дети, поздоровайтесь с Нофрет. — В голосе Имхотепа звучало раздражение. — Разве вам не известно, как следует приветствовать женщину, которую отец избрал своей наложницей?

Они один за другим приблизились к ней и, запинаясь, произнесли положенные слова приветствия.

Имхотеп, чтобы скрыть некоторое замешательство, преувеличенно радостным тоном воскликнул:

— Вот так-то лучше! Сатипи, Кайт и Ренисенб отведут тебя, Нофрет, на женскую половину. А где короба? Короба не забыли снести на берег?

Дорожные короба с круглыми крышками переносили с ладьи на берег.

— Твои украшения и одежды доставлены в сохранности. Пригляди, чтобы их аккуратно выложили.

Затем, когда женщины все вместе направились к дому, он обратился к сыновьям:

— А как дела в хозяйстве?

— Нижние поля, которые в аренде у Нехте… — начал было Яхмос, но отец его перебил:

— Сейчас не до подробностей, дорогой Яхмос, С этим можно повременить. Сегодня будем веселиться. А завтра мы с тобой и Хори займемся делами. Подойди ко мне, Ипи, мой мальчик, я хочу, чтобы ты шел до дома рядом со мной. Как ты вырос! Ты уже выше меня!

Себек, хмуро шагая вслед за отцом и Ипи, прошептал на ухо Яхмосу:

— Украшения и одежды, слышал? Вот куда ушли доходы от наших северных владений. Наши доходы.

— Молчи, — предостерег его Яхмос, — не то отец услышит.

Как только Имхотеп вошел в свои покои, тотчас появилась Хенет, приготовить ему воду для омовения. Она вся сияла.

Имхотеп, отбросив показную веселость, озабоченно спросил:

— Ну, Хенет, что скажешь про мой выбор?

Хотя он был настроен вести себя самым решительным образом, тем не менее отлично сознавал, что появление Нофрет, вызовет бурю, по крайней мере на женской половине дома. Иное дело Хенет, полагал он. И верная Хенет не обманула его ожиданий.

— Красавица! Необыкновенная красавица! — восторженно воскликнула она. — Какие волосы, как сложена! Она достойна тебя, Имхотеп, иначе и не скажешь. Твоя покойная жена будет рада, что такая женщина скрасит твое одиночество!

— Ты так думаешь, Хенет?

— Я уверена, Имхотеп. Ты столько лет оплакивал жену, пора тебе наконец снова вкусить радости жизни.

— Да, ты ее хорошо знала… Я тоже чувствую, что заслужил право жить, как подобает настоящему мужчине. Но вряд ли мои снохи и дочь будут довольны этим решением, а?

— Еще чего! — возмутилась Хенет. В конце концов, разве они не зависят от тебя?

— Истинная правда, истинная правда, — согласился Имхотеп.

— Ты их щедро кормишь и одеваешь. Их благополучие — плод твоих усилий.

— Несомненно, — вздохнул Имхотеп. — Ради них я вечно в труде и заботах. Но порой меня одолевают сомнения: понимают ли они, чем обязаны мне?

— Ты должен напоминать им об этом. Я, покорная и преданная тебе Хенет, никогда не забываю о твоих благодеяниях. Дети же порой бездумны и себялюбивы, они слишком много мнят о себе, не понимая, что лишь выполняют твои распоряжения.

— Истинная правда, — подтвердил Имхотеп. — Я всегда знал, что ты умная женщина, Хенет.

— Если бы и другие так думали, — вздохнула Хенет.

— А что? Кто-то плохо к тебе относится?

— Нет, нет, то есть никто этого нарочно не делает… Просто я тружусь не покладая рук, что, по правде сказать, делаю с радостью, но.., признательность и благодарность — их так не хватает!

— В этом ты можешь положиться на меня, — великодушно пообещал Имхотеп. — И твой дом здесь, запомни.

— Ты слишком добр, господин. — Помолчав, она добавила:

— Рабы ждут тебя, вода уже согрета. А потом, когда они тебя омоют и оденут, тебе предстоит пойти к своей матери, она зовет тебя.

— Кто? Моя мать? Да, да, конечно…

Имхотеп чуть заметно смутился, но тут же поспешил скрыть смущение, воскликнув:

— Конечно, конечно. Я и сам собирался навестить ее. Скажи Изе, что я тотчас приду.



2

Иза, в праздничном одеянии из полотна, заложенного в мелкую складку, встретила сына язвительной усмешкой:

— Добро пожаловать, Имхотеп! Итак, ты вернулся домой — и не один, как мне донесли.

Собравшись с духом, Имхотеп спросил:

— Ты уже знаешь?

— Разумеется. Все только об этом и говорят. Я слышала, девушка очень красивая и совсем юная…

— Ей девятнадцать… И она недурна собой. — Иза рассмеялась — злым коротким смешком.

— Что ж, седина в бороду, а бес в ребро.

— Дорогая Иза, я решительно не понимаю, о чем ты.

— Ты всегда был глуп, Имхотеп, — невозмутимо проговорила Иза.

Имхотеп вновь собрался с духом и рассердился. При том что он обычно был преисполнен самомнения, матери всякий раз ничего не стоило сбить с него спесь. В ее присутствии ему всегда было не по себе. Ехидная насмешка в ее подслеповатых глазах приводила его в замешательство. Мать, отрицать не приходилось, никогда не была большого мнения о его умственных способностях. И хотя сам он не сомневался в собственной значительности, отношение матери к нему тем не менее каждый раз выводило его из равновесия.

— Разве мужчина не может привести в дом наложницу?

— Почему же? Может. Мужчины вообще в большинстве своем дураки.

— Тогда в чем же дело?

— Ты что, не понимаешь, что появление этой девушки нарушит покой в доме? Сатипи и Кайт будут вне себя и распалят своих мужей.

— А какое им до этого дело? Какое у них право быть недовольными?

— Никакого.

Имхотеп разгневанно зашагал вдоль покоев.

— Почему я не могу делать, что хочу, в собственном доме? Разве я не содержу своих сыновей и их жен? Разве не мне они обязаны хлебом, который едят? Разве я не напоминаю им об этом ежедневно?

— Чересчур часто напоминаешь, Имхотеп.

— Но это же правда. Они все зависят от меня. Все до одного.

— И ты уверен, что это хорошо?

— Разве плохо, когда человек содержит свою семью?

Иза вздохнула.

— Не забывай, что они работают на тебя.

— Ты хочешь, чтобы я позволил им бездельничать? Естественно, они работают.

— Они взрослые люди. Яхмос и Себек, по крайней мере.

— Себек мало смыслит в делах и все делает не так, как надо. К тому же он часто ведет себя крайне нагло, чего я не намерен терпеть. Вот Яхмос хороший, послушный мальчик.

— Он уже далеко не мальчик, — вставила Иза.

— Однако мне нередко приходится по несколько раз ему объяснять, прежде чем он поймет, что от него требуется. Я и так вынужден думать обо всем, поспевать всюду. Мне приходится, будучи в отъезде, присылать сыновьям подробные наставления… Я не знаю ни отдыха, ни сна! И сейчас, когда я вернулся домой, заслужив право хоть немного пожить в мире и покое, меня снова ждут неприятности. Даже ты, моя мать, отказываешь мне в праве иметь наложницу, как подобает мужчине. Ты сердишься…

— Нет, я не сержусь, — перебила его Иза. Мне даже интересно посмотреть, что будет твориться в доме. Это меня развлечет. Но я тебя предупреждаю, Имхотеп, когда ты снова задумаешь отправиться в Северные Земли, возьми девушку с собой.

— Ее место здесь, в моем доме. И горе тому, кто посмеет с ней дурно обращаться.

— Дело вовсе не в том, посмеют или не посмеют с ней дурно обращаться. Помни, что в иссушенной жарой стерне легче разжечь костер. Когда в доме слишком много женщин, добра, говорят, не жди. — Помолчав, Иза не спеша добавила:

— Нофрет красива. А мужчины теряют голову, ослепленные женской красотой, и в мгновение ока превращаются в бесцветный сердолик.

И глухим голосом проговорила строку из гимна:

— «Начинается с ничтожного, малого, подобного сну, а в конце приходит смерть».

Глава 4

Третий месяц Разлива, 15-й день


1

В зловещем молчании слушал Имхотеп доклад Себека о сделке с лесом. Лицо его стало багровым, на виске билась жилка.

Вид у Себека был не столь беззаботным, как обычно. Он надеялся, что все обойдется, но, увидев, как отец все больше мрачнел, начал запинаться.

— Понятно, — наконец раздраженно перебил Имхотеп, — ты решил, что разбираешься в делах лучше меня, а потому поступил вопреки моим распоряжениям. Ты всегда так делаешь, когда меня здесь нет и я не могу за всем проследить. — Он вздохнул. — Не представляю, что стало бы с вами без меня!

— Появилась возможность заключить более выгодную сделку, — упрямо стоял на своем Себек, — вот я и пошел на риск. Нельзя вечно осторожничать.