— Большое спасибо за хлопоты, — сказал Томми.

Таппенс во все глаза уставилась на картину над каминной доской. На небольшом, писанном маслом полотне был изображен бледно-розовый дом, стоявший рядом с каналом, через который был перекинут горбатый мостик. Под мостом, у берега, стояла пустая лодка. Вдали высились два тополя. Пейзаж был довольно милый, но все же Томми удивился, с чего бы вдруг Таппенс так серьезно разглядывает его.

— Как забавно, — сказала Таппенс.

Томми вопрошающе посмотрел на нее. Вещи, которые Таппенс находила забавными, нельзя было, как он знал из долгого опыта, на самом деле описать этим прилагательным.

— Что ты имеешь в виду, Таппенс?

— Забавно. Когда я была здесь, я этой картины не заметила. Но странно то, что этот дом я где-то видела. Или, возможно, видела какой-то дом, похожий на этот. Я помню его довольно хорошо… Смешно, но я не могу вспомнить, когда и где…

— Я полагаю, ты заметила его, на самом деле, даже не заметив, что заметила, — сказал Томми, чувствуя, что довольно неуклюже выбирает слова и повторяется, как Таппенс повторялась со своим «забавно».

— А ты заметил ее, Томми, когда мы были здесь в прошлый раз?

— Нет, но я тогда особенно и не смотрел.

— Ах, эта картина, — заговорила мисс Паккард. — Нет, не думаю, что вы увидели бы ее, когда были здесь в последний раз, потому как я почти уверена, что тогда она над каминной доской не висела. Вообще-то картина принадлежала одной из наших постоялиц, и та подарила ее вашей тете. Мисс Фэншо пару раз похвалила картину, и другая леди подарила ее вашей тете.

— А, понятно, — сказала Таппенс, — так что прежде я ее видеть не могла. Но я по-прежнему чувствую, что этот дом мне знаком. А тебе, Томми?

— Нет, — ответил Томми.

— Ну, сейчас я вас оставлю, — бодро сказала мисс Паккард. — Я к вашим услугам в любое время.

Она с улыбкой кивнула и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

— Пожалуй, мне не нравятся зубы этой женщины, — заметила Таппенс.

— А что с ними такое?

— Да больно их много. Или они слишком большие: чтобы съесть тебя, дитя мое, — как у бабушки Красной Шапочки.

— Ты, похоже, сегодня сама не своя, Таппенс.

— Да, пожалуй. Я всегда считала мисс Паккард очень приятной женщиной, но сегодня почему-то она кажется мне немного зловещей. Ты когда-нибудь чувствовал такое?

— Нет, не чувствовал. Ладно, давай займемся тем, ради чего приехали, — посмотрим, как выражаются законники «движимое имущество» тети Ады. Это и есть тот самый письменный стол, о котором я тебе говорил, стол дядюшки Уильяма. Он тебе нравится?

— Симпатичный столик. Эпоха Регентства[3], я бы сказала. Очень хорошо, что старым людям, которые приезжают сюда жить, разрешается привозить с собой часть своих вещей. Эти набитые конским волосом стулья мне не нужны, но я бы хотела забрать вон тот столик для рукоделия. Это как раз то, что нам нужно в угол у окна, где у нас все свалено в кучу.

— Хорошо, — сказал Томми. — Отмечу эти два предмета.

— Заберем также картину над каминной доской. Удивительно славная картина, и я совершенно уверена, что видела где-то этот дом прежде. Ну, посмотрим драгоценности?

Они открыли ящик туалетного столика. Там лежал набор камней, флорентийский браслет, серьги и перстень с вправленными в него разноцветными камнями.

— Я видела один такой раньше, — сказала Таппенс. — Обычно камни — дар со значением. Из первых букв их названий складываются слова. Иногда «дражайшая». Бриллиант, изумруд, аметист… нет, это не «дражайшая». Просто не могу себе представить, чтобы кто-то подарил тетушке Аде перстень, который означал бы «дражайшая». Рубин, изумруд… трудность в том, что никогда не знаешь, с чего начать. Попробую снова. Рубин, изумруд, еще один рубин, нет, по-моему, это гранат и аметист и еще один розовый камень, на этот раз, должно быть, рубин и небольшой бриллиант в середине. О, ну конечно! Это же «уважение»[4]. Право, довольно мило. Так старомодно и сентиментально.

Она надела перстень на палец.

— Пожалуй, Дебора с удовольствием возьмет его, — сказала она. — И флорентийский гарнитур. Она без ума от викторианских вещиц. Впрочем, многие сегодня от них без ума. Ну, а теперь, я полагаю, нам лучше заняться одеждой. Это всегда очень неприятно, по-моему. Ах, это меховая накидка. Думаю, весьма ценная. Мне она, пожалуй, не нужна. Интересно, нет ли здесь кого-нибудь, кто был особенно добр к тете Аде, или какой-то близкой ее подруги? Если есть, мы могли бы предложить накидку ей. Это настоящий соболь. Мы спросим у мисс Паккард. Остальные вещи можно отдать благотворительным учреждениям. Стало быть, все улажено? Пойдем поищем мисс Паккард. До свидания, тетя Ада, — заметила она вслух, обращая взор на кровать. — Я рада, что мы приехали повидать вас в тот, последний, раз. Мне жаль, что я вам не понравилась, но если вам было приятно выказывать нерасположение ко мне и грубить, я не держу на вас зла. Надо же вам было как-то развлекаться. И мы вас не забудем. Мы будем вспоминать вас, глядя на стол дядюшки Уильяма.

Они отправились разыскивать мисс Паккард. Томми обещал ей договориться, чтобы за письменным столом и за столиком для рукоделия заехали и доставили по их адресу, и сказал, что местные аукционеры сплавят остальную мебель. И если мисс Паккард не возражает, он предоставляет ей право самой выбрать благотворительные общества, которые хотели бы принять одежду.

— Не знаю, есть ли тут кто-нибудь, кто хотел бы взять ее соболиную накидку, — заговорила Таппенс. — Она довольно хорошая. Может, у нее была какая-то подруга? Или, может, одна из нянечек, которая особенно угождала тете Аде?

— Вы очень добры, миссис Бересфорд. Боюсь, у мисс Фэншо тут не было особенно близких подруг. Но мисс О’Киф, одна из нянечек, действительно очень много для нее делала и была особенно добра и предупредительна. Я думаю, получить этот палантин будет для нее и радостно, и почетно.

— И еще эта картина над каминной доской, — сказала Таппенс. — Я хотела бы забрать ее, но, возможно, женщина, которой она принадлежала и которая подарила ее мисс Фэншо, пожелает получить ее обратно. Я думаю, нам следует спросить ее…

Мисс Паккард прервала ее:

— Ах, прошу прощения, миссис Бересфорд, боюсь, это невозможно. Подарила ее мисс Фэншо некая миссис Ланкастер, а она уже у нас не живет.

— Не живет?! — удивленно спросила Таппенс. — Некая миссис Ланкастер? Та, которую я видела, когда была здесь в прошлый раз, — с белыми волосами, зачесанными назад? Она еще пила молоко в гостиной внизу. Она уехала, говорите?

— Да. Это произошло довольно неожиданно. Одна из ее родственниц, некая миссис Джонсон, увезла ее с неделю назад. Миссис Джонсон вдруг вернулась из Африки, где жила последние четыре или пять лет. Сейчас она в состоянии ухаживать за миссис Ланкастер в своем собственном доме, поскольку она и ее муж купили дом в Англии. Не думаю, — продолжала мисс Паккард, — что миссис Ланкастер хотелось уезжать от нас. Она стала такой… так ко всему привыкла, со всеми очень хорошо ладила и была счастлива. Она уезжала в тревоге и страхе — но что можно было сделать? Ее особенно не спрашивали, потому что, разумеется, за ее проживание здесь платили Джонсоны. Я попыталась намекнуть, что ей здесь хорошо…

— Сколько времени миссис Ланкастер жила у вас? — спросила Таппенс.

— О, по-моему, почти шесть лет. Что-то около того. Вот почему она считала, что это ее дом.

— Да, — сказала Таппенс. — Да, я могу это понять. — Она нахмурилась и бросила нервный взгляд на Томми, а затем решительно вздернула подбородок. — Мне жаль, что она уехала. Когда я беседовала с ней, у меня было такое чувство, будто я встречала ее раньше — ее лицо показалось мне знакомым. Впоследствии я вспомнила, что встречала ее с одной своей подругой, некой миссис Бленкинсон. Я подумала, что, когда в следующий раз приеду сюда проведать тетю Аду, то узнаю у нее, так ли это на самом деле. Но, разумеется, если она вернулась к своей родне, это уже другое дело.

— Я прекрасно вас понимаю, миссис Бересфорд. Если кто-то из наших жильцов может связаться со старыми друзьями или со знакомыми родственников, это много для них значит. Я не помню, чтобы она когда-нибудь упоминала какую-то миссис Бленкинсон, но ведь это ни о чем не говорит.

— Вы не можете рассказать мне о ней побольше? Кто были ее родственники, и как она попала сюда?

— Рассказывать-то почти нечего. Как я говорила, лет шесть назад мы получили письмо от миссис Джонсон с запросом о нашем приюте, после чего миссис Джонсон приехала сама и все осмотрела. Она заявила, что слышала о «Солнечном кряже» от одной своей подруги, расспросила об условиях, и все такое, потом уехала. А неделю или две спустя мы получили письмо от одной лондонской фирмы адвокатов, с новыми расспросами, и наконец они написали нам, прося принять миссис Ланкастер и сообщая, что миссис Джонсон привезет ее сюда примерно через неделю, если у нас есть свободная комната. Так уж вышло, что место тогда у нас было; миссис Джонсон привезла сюда миссис Ланкастер; и той, вроде бы, понравилось здесь. Миссис Джонсон сказала, что миссис Ланкастер хотела бы привезти с собой кое-какие вещи. Я согласилась, потому что это обычное дело, и людям так больше нравится. Так что все было улажено ко всеобщему удовлетворению. Миссис Джонсон объяснила, что миссис Ланкастер — родственница ее мужа, не очень близкая, но что они тревожатся из-за нее, поскольку собираются уехать в Африку, по-моему, в Нигерию. Ее муж получил туда назначение, и, весьма вероятно, они вернутся в Англию только через несколько лет, а поскольку дома у них нет, они хотят устроить миссис Ланкастер в приют, где та будет по-настоящему счастлива.