— Не беспокойтесь, викарий, я открою, — сказала она.

— Пожалуйста, будьте так добры.

В холле послышались приглушенные голоса, и мисс Блай вернулась, сопровождая крупную женщину в неотрезном платье и следовавшего за ней очень высокого худого мужчину с трупным цветом лица. Таппенс вытаращилась на него: на плечи накинут черный плащ, а худое и изможденное лицо казалось лицом из другого века. Можно подумать, решила Таппенс, что оно только что с полотна Эль Греко.

— Очень рад вас видеть, — сказал викарий и повернулся. — Позвольте представить вам сэра Филиппа Старка, мистер и миссис Бересфорд, мистер Айвор Смит. Ах! Миссис Боскоуэн! Не видел вас целую вечность… Мистер и миссис Бересфорд.

— С мистером Бересфордом я знакома, — отвечала миссис Боскоуэн. Она посмотрела на Таппенс. — Здравствуйте, — сказала она. — Рада с вами познакомиться. Я слышала, вы попали в аварию.

— Да. Но я уже совершенно здорова.

После представления гостей друг другу, Таппенс села обратно на свой стул. На нее нахлынула усталость. Таппенс решила, что это результат сотрясения. Полузакрыв глаза и притихнув, она, тем не менее, внимательно разглядывала всех присутствующих. К разговору она не прислушивалась, она только смотрела. У нее возникло чувство, что некоторые персонажи драмы — драмы, в которую она столь опрометчиво ринулась, собрались здесь, как они могли бы собраться в какой-нибудь драматической сцене. Все обстоятельства и дела как бы стягивались вместе, образуя что-то вроде компактного ядра. С появлением сэра Филиппа Старка и миссис Боскоуэн вдруг предстали два дотоле не известных персонажа. Они как бы присутствовали там все время, но находились, так сказать, за пределами круга, и вот они вошли в него. Они тоже каким-то образом были связаны с этим делом, втянуты в него. Они пришли сюда сегодня вечером, но зачем? — гадала Таппенс. Их кто-нибудь пригласил? Айвор Смит? Он приказал им явиться или только настоял на этом? Она подумала про себя: «Все началось в „Солнечном кряже“, но „Солнечный кряж“ не является центром всего этого дела. Сердцевина его всегда была здесь, в Саттон Чанселлоре. Тут много чего происходило. Пусть и довольно давно, почти наверняка не в последнее время. Давным-давно творились всякие дела, не имеющие никакого отношения к миссис Ланкастер, но миссис Ланкастер — по недоразумению — оказалась в них втянутой. Так где же миссис Ланкастер сейчас?»

По всему телу Таппенс пробежала легкая холодная дрожь.

«Мне почему-то кажется, — подумала Таппенс, — что она, вероятно, умерла».

Выходит, считала Таппенс, она потерпела поражение. Почувствовав, что миссис Ланкастер грозит опасность, Таппенс отправилась на ее поиски, вознамерившись отыскать, защитить ее.

«А если она еще не умерла, — подумала Таппенс, — я найду ее!»

Саттон Чанселлор… Вот где все началось, вот откуда пошла угроза. И частью ее был Дом на канале. А может, Дом оказался в центре всего этого, если не сам Саттон Чанселлор. Место, где люди жили, куда приезжали, откуда уезжали, убегали, пропадали, исчезали и где появлялись вновь. Как сэр Филипп Старк.

Не поворачивая головы, Таппенс перевела взгляд на сэра Филиппа Старка. Кроме того, что выдала ей миссис Копли в своем монологе, Таппенс о нем ничего не знала. Спокойный, ученый человек, ботаник, промышленник, или, во всяком случае, человек, которому принадлежит изрядный куш в промышленности. Стало быть, человек богатый, причем любящий детей… Ну вот, опять она туда же. Опять дети. Дом на канале и птица в дымоходе, а из дымохода вывалилась детская кукла, кем-то туда засунутая. Детская кукла, набитая бриллиантами, — следствие преступления. Это был один из штабов крупного синдиката преступников. Но ведь есть преступления более зловещие, чем просто грабежи. Миссис Копли сказала: «Мне всегда казалось что он мог это сделать».

Сэр Филипп Старк. Убийца? Из-под смеженных век Таппенс изучала его, ясно сознавая, что изучает его, чтобы определить, подходит ли он каким-либо образом под ее концепцию убийцы, причем убийцы детей.

«Сколько же ему лет? — подумала она. — По меньшей мере семьдесят. Может, чуть больше. Истощенное лицо аскета. Да, лицо определенно аскетическое, лицо мученика. Эти большие темные глаза. Глаза Эль Греко. Изнуренное тело.

Почему он пришел сегодня сюда?»

Ее взгляд переместился на мисс Блай. Беспокойно сидит на стуле, иногда встает, чтобы пододвинуть кому-нибудь стул, предложить подушку, переставить коробку с сигаретами или спичками. Нервничает, ей не по себе. Смотрит на Филиппа Старка. Каждый раз, когда она немного расслабляется, ее взгляд обращается к нему.

«Собачья преданность, — подумала Таппенс. — По-моему, когда-то она была влюблена в него. Да и сейчас еще по-своему любит его. Из-за того только, что человек постарел, любить ведь не перестанешь. Это молодежь, вроде Дерека и Деборы, думает, что перестаешь. Им трудно себе представить, что влюбленный может быть немолод. А мне кажется… мне кажется, она любит его безнадежной, преданной любовью. Сказал же кто-то — миссис Копли или викарий, — что в молодости она была его секретарем и что она по-прежнему присматривает здесь за его делами.

«Впрочем, продолжала размышлять Таппенс, это вполне естественно. Секретарши часто влюбляются в своих боссов. Ну что ж, предположим Гертруда Блай любила Филиппа Старка. Что это нам дает? Заподозрила ли мисс Блай, что за спокойной аскетической внешностью сэра Филиппа Старка кроется ужасное сумасшествие? Он всегда так любил детей».

«Я всегда считала, слишком уж он любит детей», — сказала миссис Копли, — «жизнь и впрямь берет человека в оборот подобным образом. В этом-то, возможно, и кроется причина того, что он кажется таким измученным».

«Если только человек не патолог, не психиатр и не психоаналитик, он ничего не знает о сумасшедших убийцах, — размышляла Таппенс. — Почему им хочется убивать детей? Откуда возникает в них это побуждение? Сожалеют ли они об этом впоследствии? Испытывают ли отвращение, горе, ужас?»

Тут она заметила, что его взгляд упал на нее. Его глаза встретились с ее глазами и, казалось, оставили какое-то послание.

«Вы думаете обо мне, — сказали эти глаза. — Да, то, что вы думаете, правда. Я человек с привидениями».

Да, эта фраза как раз к нему подходит… Он человек с привидениями…

Таппенс перевела взгляд на викария. Викарий ей нравился. Он душка. Знает ли он хоть что-нибудь? Может, и знает, подумала Таппенс, а может, он опутан каким-то злодейским клубком, о котором даже не подозревает. Вокруг него творится много всяких дел, но он, вероятно, ни сном ни духом о них не знает, поскольку обладает весьма тревожным свойством невинности.

Миссис Боскоуэн? Но о миссис Боскоуэн Таппенс почти ничего не знала. Женщина средних лет, личность, как заявил Томми, но этого явно не достаточно. Как будто Таппенс позвала ее, миссис Боскоуэн вдруг встала на ноги.

— Вы не возражаете, если я поднимусь наверх и умоюсь? — сказала она.

— Ах, ради бога! — мисс Блай вскочила на ноги. — Я отведу вас наверх. Можно, викарий?

— Я и сама отлично знаю дорогу, — отрезала миссис Боскоуэн. — Не беспокойтесь… Миссис Бересфорд?

Таппенс слегка подпрыгнула.

— Я покажу вам, где что находится, — сказала миссис Боскоуэн. — Идемте со мной.

Таппенс послушно, как ребенок, встала. Вряд ли бы она признала, что дело обстояло именно так. Но она поняла, что ей приказывают, а когда приказывает миссис Боскоуэн, вы повинуетесь.

Миссис Боскоуэн прошла в дверь, ведущую в холл, и, когда уже стала подниматься по лестнице, Таппенс догнала ее.

— Свободная комната на лестничной площадке, — сказала миссис Боскоуэн. — Ее всегда держат наготове. Из нее есть дверь в ванную.

Она открыла дверь наверху лестничной площадки, прошла в комнату, включила свет, и Таппенс вошла вслед за ней.

— Я очень рада, что нашла вас здесь, — сказала миссис Боскоуэн. — Я надеялась, что найду. Я переживала за вас. Ваш муж говорил вам?

— Насколько я поняла, вы говорили что-то такое, — ответила Таппенс.

— Да, переживала. — Она закрыла за ними дверь, чтобы можно было спокойно говорить. — Вы хоть вообще почувствовали, — спросила Эмма Боскоуэн, — что Саттон Чанселлор — опасное место?

— Для меня оно оказалось опасным, — сказала Таппенс.

— Да, я знаю. Хорошо, что не произошло ничего худшего, а впрочем… да, я думаю, я могу это понять.

— Вы что-то знаете, — сказала Таппенс. — Вы ведь что-то обо всем этом знаете, правда?

— Да как сказать? — ответила Эмма Боскоуэн. — В некотором роде — знаю, а в некотором — нет. У человека бывают инстинкты, чувства, вы знаете. Когда они подтверждаются, это тревожит. Все это дело с бандой преступников — оно кажется таким неординарным. Оно, похоже, не имеет ничего общего с… — Она резко замолчала, потом продолжала:

— Я хочу сказать, такое всегда имеет место… такое всегда имело место, явно. Только теперь все поставлено на деловую основу. Ничего по-настоящему опасного, вы знаете, нет, во всяком случае, в уголовной части этого дела. Важно другое, а именно: понимание того, где таится опасность и как от нее защититься. Вам нужно быть поосторожней, миссис Бересфорд, право, поосторожней. Вы ведь из тех, кто бросается в дело сломя голову, а это небезопасно. Только не здесь. Таппенс неторопливо заговорила:

— Моя старая тетя — вернее, не моя, а тетушка Томми… кто-то сказал ей в том приюте для престарелых, где она умерла… что там был убийца.

Эмма медленно кивнула головой.

— Там было две смерти, — продолжала Таппенс, — в истинной причине которых доктор не убежден.