— И вот эти последние, мистер Бересфорд, меня не удовлетворяют, а две из них — определенно. Они были вполне вероятны, они не были неожиданны, но я могу и заявить, что они были маловероятны. Во всяком случае, по зрелому размышлению после проведенных исследований, это не те случаи, которыми я полностью удовлетворен. Приходится принять возможность, какой бы невероятной она ни казалась, что есть кто-то в «Солнечном кряже», кто — скорее всего по психическим мотивам — является убийцей. Убийцей, которого совершенно не подозревают.

Последовала короткая пауза. Томми вздохнул.

— Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы мне сообщили, — заговорил он, — и все же, если честно, мне это кажется невероятным. Подобные вещи… да разве такое может случиться?

— О да, — мрачно возразил доктор Марри, — еще как может. Возьмите несколько патологических случаев. Женщина, которая работала прислугой, кухаркой в различных домах. Милая, добрая, приятная с виду женщина, она верно служила своим хозяевам, хорошо стряпала, получала радость от того, что живет с ними. Однако рано или поздно что-нибудь случается. Обычно тарелка с сандвичами. Иногда еда для пикника. Без всякого явного мотива туда добавлялся мышьяк. Два или три отравленных сандвича среди остальных. Очевидно, просто случай диктовал, кому их взять и съесть. Казалось бы, нет никакой личной злобы. Иногда не происходило никакой трагедии. Случалось, та же самая женщина бывала в услужении в семье три или четыре месяца, и ничего не происходило, никто не болел. А потом она перешла на новую работу, и там два члена семейства умерли в пределах трех недель, съев бекон за завтраком. Поскольку все это происходило в разных концах Англии, причем с нерегулярными интервалами, прошло довольно много времени, прежде чем полиция напала на ее след. Разумеется, каждый раз она действовала под разными именами. Столько приятных женщин средних лет умеют хорошо стряпать, что отыскать ее оказалось нелегко.

— Почему она это делала?

— Этого, по-моему, никто не узнал. Ходило несколько различных теорий, особенно, разумеется, выдвинутых психологами. В некотором роде она была набожной женщиной, и кажется вполне вероятным, что какая-то форма религиозного умопомешательства заставляла ее считать, будто она получила божественное указание избавить мир от некоторых людей, хоть и непохоже, чтобы она испытывала к ним какую-то личную неприязнь.

Или взять эту француженку, Жанну Геброн, которую называли Ангелом Милосердия. Она так расстраивалась, когда у ее соседей заболевали дети, что тут же спешила выхаживать их. Преданно сидела у их кроваток. И снова прошло какое-то время, прежде чем люди обнаружили, что дети, за которыми она ходила, никогда не выздоравливали. Они все умирали. И опять: почему? Когда она сама была молодой, у нее умер собственный ребенок. Она, похоже, была сама не своя от горя. Возможно, именно в этом и кроется ее карьера преступницы. Если ее ребенок умер, так пусть умрут дети и других женщин. Правда, некоторые считали, что и ее ребенок пал жертвой.

— У меня от ваших рассказов мурашки по спине забегали, — признался Томми.

— Я беру наиболее мелодраматические примеры, — сказал доктор. — А бывают и случаи гораздо проще. Помните дело Армстронга? Любого, кто каким-то образом обидел или оскорбил его, или даже, если он просто считал, что кто-то оскорбил его, — так вот, этого человека незамедлительно приглашали на чай и угощали сандвичами с мышьяком. Нечто вроде повышенной чувствительности и обидчивости. Его первые преступления были обыкновенными преступлениями ради собственной выгоды.

Унаследовать деньги. Убрать жену, чтобы можно было жениться на другой женщине.

Затем была еще медсестра Уорринер, заправлявшая приютом для престарелых. Они передавали ей все свои сбережения, какие там у них были, а им гарантировали уют до самой смерти… Только смерть особенно не заставляла себя ждать. Там тоже вводился морфий — очень добрая женщина, но совершенно бессовестная… Я полагаю, она считала себя благотворительницей.

— И вы не имеете представления — если ваша логика верна — кто бы это мог быть?

— Нет. Вроде бы ничего определенного нет. Если принять точку зрения, что убийца, вероятно, страдает умопомешательством, так безумство в некоторых его проявлениях распознать очень трудно. Может статься, это женщина, которая не любит стариков, потому что, как она считает, старики ее обидели или даже разбили ее жизнь. А может, у нее собственные представления о милосердии, и она считает, что всех людей, которым больше шестидесяти лет, следует из сострадания милостиво отправлять на тот свет. Разумеется, это может оказаться кто угодно. Пациентка? Или член коллектива — нянечка? Уборщица?

Я весьма подробно обсудил эту проблему с Миллисент Паккард, которой принадлежит это заведение. Она женщина в высшей степени компетентная, деловая, проницательная, зорко следит как за пациентами, так и за персоналом. Она утверждает, что у нее нет абсолютно никаких догадок и подозрений, и я уверен, что она не врет.

— Но почему вы пришли ко мне? Я-то что могу сделать?

— Ваша тетушка, мисс Фэншо, прожила там несколько лет. Она была женщиной весьма умной, хотя зачастую прикидывалась дурочкой, дряхлой старушкой — уж так она веселилась. На самом же деле с разумом у нее был полный порядок. Мне вот что от вас нужно, мистер Бересфорд, — от вас и от вашей жены… Может, мисс Фэншо когда-нибудь что-то сказала, обронила какой-нибудь намек, который бы натолкнул нас на отгадку… Нечто такое, на что она обратила внимание, что кто-то ей сказал или что она сама считала странным. Старые женщины многое видят и примечают, а уж по-настоящему проницательная женщина, вроде мисс Фэншо, наверняка знала бы удивительно много о том, что происходит в таком заведении, как «Солнечный кряж». Этим старушкам нечем особенно заняться, у них уйма времени, и они делают дедуктивные выводы — порой поспешные, которые кажутся фантастическими, но зачастую на удивление верны.

Томми покачал головой.

— Я понимаю, о чем вы… Но ничего подобного не припоминаю.

— Насколько я понял, ваша жена в отъезде. Вы не думаете, что она могла бы вспомнить что-то такое, что совершенно бы поразило вас?

— Я спрошу у нее, хотя сомневаюсь. — Он поколебался, потом решился:

— Послушайте, одно дело действительно не давало покоя моей жене, оно связано с одной из старушек — с некоей миссис Ланкастер.

— Миссис Ланкастер? Да?

— Жена вбила себе в голову, будто миссис Ланкастер совершенно неожиданно увезли куда-то, так называемые дальние родственники. Дело в том, что миссис Ланкастер подарила моей тетушке одну картину, и жена пыталась связаться с миссис Ланкастер, чтобы узнать, не желает ли та, чтобы картину ей вернули.

— Ну я считаю, это весьма учтиво со стороны миссис Бересфорд.

— Только жена обнаружила, что связаться с нею очень трудно. Ей сообщили адрес отеля, где те якобы должны проживать — миссис Ланкастер и ее родственники, но там под такой фамилией никто никогда не проживал и даже не заказывал номеров.

— О-о? Довольно странно.

— Да. Таппенс тоже решила, что это весьма странно. В «Солнечном кряже» они не оставили никакого адреса для пересылки корреспонденции. Фактически мы предприняли несколько попыток связаться с миссис Ланкастер или с этой миссис… по-моему, Джонсон… но так ничего и не добились. Был какой-то стряпчий, который, я полагаю, оплачивал все счета и вел переговоры с мисс Паккард, и мы связались с ним. Но он лишь смог нам дать адрес какого-то банка. А банки, — сухо закончил Томми, — не выдают никакой информации.

— Да, тут я с вами согласен — если только им не велят их клиенты.

— Жена написала миссис Ланкастер на адрес этого банка, а также миссис Джонсон, но так и не получила ответа.

— Это кажется несколько необычным. И все же, не всегда ведь люди отвечают на письма. Может, они уехали за границу.

— Совершенно верно, меня это совсем не трогало. Зато жена места себе не находила. Она, казалось, прямо убеждена, что с миссис Ланкастер что-то случилось. По сути дела, пока я был в отлучке, она заявила, что намерена расследовать дальше — не знаю уж, что именно она собиралась предпринять, возможно, самой взглянуть на этот отель или банк, или попытаться встретиться с этим стряпчим. Во всяком случае она хотела раздобыть побольше информации.

Доктор Марри смотрел на него вежливо, но с некоторым выражением скуки во взгляде.

— А что именно она думала?

— Она считает, что миссис Ланкастер грозит какая-то опасность и даже, что, возможно, с нею уже что-то случилось.

Доктор поднял брови.

— Ах, право, вряд ли бы я…

— Вам, вероятно, покажется это совершенно идиотским, — сказал Томми, — только моя жена позвонила и сообщила, что вернется вчера… однако… до сих пор ее нет.

— А она определенно сказала, что возвращается?

— Да. Она знала, видите ли, что я возвращаюсь с этой самой конференции. Вот она и позвонила нашему слуге, Альберту, чтобы сообщить, что тоже вернется к обеду.

— А, по-вашему, такого она сделать не могла? — спросил Марри: он уже смотрел на Томми с некоторым интересом.

— Да, — ответил Томми, — это совершенно на нее не похоже. Если бы она задержалась или изменила свои планы, она бы позвонила снова или прислала телеграмму.

— И вы тревожитесь за нее?

— Да, тревожусь.

— Гм! Вы посоветовались с полицией?

— Нет, — ответил Томми. — Да и что бы решили в полиции? И не то чтобы у меня были какие-то основания полагать, что она попала в беду или ей грозит опасность, или что-нибудь такое. Я хочу сказать, попади она в аварию или в больницу, кто-нибудь довольно быстро связался бы со мной, правда же?