Он взял картину и передал ее вниз, отдав кому-то распоряжение завернуть ее вновь.

— Очень приятно, что у вас столько верных слуг, — заметил Томми.

Он огляделся по сторонам, впервые заметив, что его окружает.

— Что это у вас здесь такое? — с неодобрением спросил он.

— Пол Яггеровский… Интересный молодой славянин… Говорят, писал свои работы, приняв изрядную дозу наркотиков. Разве он вам не нравится?

Томми сосредоточил взор на громадной сумке-сетке, которая, казалось, наложилась на металлическое зеленое поле, усеянное деформированными коровами.

— Честно говоря, нет.

— Мещанин, — заявил Роберт. — Идемте на ланч.

— Не могу. У меня встреча в клубе с одним доктором.

— Надеюсь, вы не больны?

— Здоров, как бык. Кровяное давление у меня до того хорошее, что все доктора, которым я его демонстрирую, расстраиваются.

— Тогда зачем же эта встреча с доктором?

— О-о, — бодро протянул Томми, — мне просто надо повидать доктора насчет одного дела. — Спасибо за помощь. До свидания.



II

Томми приветствовал доктора Марри с некоторым любопытством… Он полагал, речь пойдет о каком-то формальном деле, связанном со смертью тети Ады, хотя и представить себе не мог, почему доктор Марри в разговоре по телефону даже не упомянул о теме предстоящей беседы.

— Боюсь, я немного опоздал — извинился доктор Марри, пожимая руку Томми. — Движение до того сильное, а я был не совсем уверен, где именно ваш клуб. Эту часть Лондона я знаю довольно плохо.

— Весьма сожалею, что заставил вас тащиться сюда, — ответил Томми. — Я ведь, знаете, мог бы встретиться с вами и в более удобном для вас месте.

— Значит, сейчас вы свободны?

— В данный момент — да. Меня не было всю последнюю неделю.

— Да, по-моему, когда я звонил, кто-то мне так и сказал.

Томми указал гостю на стул, предложил прохладительные напитки, положил сигареты и спички рядом с доктором Марри. Когда мужчины удобно устроились, доктор Марри повел разговор.

— Наверняка я пробудил в вас любопытство, но, по сути, у нас, в «Солнечном кряже», беда. Весьма трудное и запутанное дело, которое вроде бы не имеет к вам никакого отношения. У меня нет никакого права беспокоить вас, есть лишь слабая надежда, что вы можете помочь нам.

— Ну, разумеется, я сделаю все, что смогу. Это имеет какое-то отношение к моей тетушке, мисс Фэншо?

— Лишь косвенное. Могу я говорить с вами откровенно, мистер Бересфорд?

— Да, конечно.

— Видите ли, на днях я беседовал с одним нашим общим другом. Он мне кое-что о вас рассказал. Насколько я понимаю, в военное время вы выполняли довольно деликатное здание.

— Ну я бы не стал выражаться так серьезно, — уклончиво ответил Томми.

— О да, я понимаю, о таких вещах не распространяются.

— Право, я не думаю, что это так уж важно. После войны уж сколько лет прошло. Мы с женой были тогда гораздо моложе.

— Во всяком случае то, о чем я хочу с вами поговорить, к тем временам не имеет никакого отношения. Для меня важно, чтобы пока все это осталось между нами, хотя вполне возможно, что впоследствии все это выйдет на свет божий.

— Говорите, в «Солнечном кряже» беда?

— Да. Не так давно умерла одна из наших пациенток. Некая миссис Муди. Не знаю, встречались ли вы когда-либо с нею и говорила ли вам о ней ваша тетушка.

— Миссис Муди? — Томми изумился. — Да нет, не думаю. Во всяком случае, насколько я помню — нет.

— И не такая уж старая по сравнению с другими пациентками. Ей только-только пошел восьмой десяток, и никакой серьезной болезни у нее не было. Просто у нее не оказалось близких родственников, и за ней некому было присматривать. Она принадлежит к категории женщин, которых я про себя называю квочками. Эти женщины с годами все больше становятся похожими на кур. Оки кудахчут, они все забывают, они сами себя ставят в трудные положения, они заводятся по пустякам и страшно переживают. Но они здоровы, умственно неуравновешенными их назвать нельзя.

— Они всего лишь кудахчут, — предположил Томми.

— Совершенно верно. Миссис Муди кудахтала. Нянечкам она доставляла массу хлопот, хоть они и любили ее. Она обыкновенно забывала, когда она ела, поднимала шум из-за того, что, мол, ее не накормили обедом, тогда как на самом деле она только что отменно пообедала.

— А-а, — протянул Томми, до которого наконец-то дошло, — миссис Какао?

— Простите?

— Виноват, — ответил Томми, — это мы так с женой ее называли. Однажды мы проходили по коридору, а она вопила, звала нянечку Джейн и заявляла, что ей не подали какао. Весьма приятная с виду малахольная старушка. При этом эпизоде мы оба рассмеялись, и у нас вошло в привычку величать ее миссис Какао. Значит, она умерла.

— Когда наступила смерть, я особенно не удивился, — продолжал доктор Марри. — Невозможно с какой-либо степенью точности предсказать, когда умрет та или иная престарелая женщина. Женщины с серьезно пошатнувшимся здоровьем, которые, казалось бы, не протянут и год после очередного осмотра, порой живут еще добрых десять лет. Их воля к жизни оказывается гораздо сильнее простого физического недомогания. А другие, обладающие, казалось бы, исключительно хорошим здоровьем и способные дожить до глубокой старости, подхватывают вдруг бронхит или грипп и, не в состоянии набраться жизненных сил, умирают с удивительной легкостью. Так что, повторяю, как врач, работающий в доме для престарелых, я не удивляюсь, когда вдруг наступает довольно неожиданная смерть. Другое дело миссис Муди. Она умерла во сне без каких-либо признаков болезни, и я просто не мог не почувствовать, что ее смерть действительно преждевременна и неожиданна. Позволю себе употребить одну фразу, которая постоянно занимала меня в трагедии Шекспира «Макбет». Я всегда гадал, что же имел в виду Макбет, когда сказал о своей жене: «Не догадалась умереть попозже»[11].

— Да, помню, я и сам когда-то задумывался, что именно этим хочет сказать Шекспир, — подхватил Томми. — Не помню уж, чья была постановка и кто был в роли Макбета, но именно в этой постановке чувствовался сильный подтекст, да и актер играл свою роль так, чтобы навести на мысль, будто Макбет намекает врачу, что было бы лучше избавиться от леди Макбет. Очевидно, врач последовал этому совету. Именно тогда Макбет, чувствуя себя в безопасности после смерти жены и понимая, что слабеющая рассудком жена уже не в состоянии навредить ему своей опрометчивостью, и выражает свою подлинную любовь к ней и горе по ней: «Не догадалась умереть попозже».

— Совершенно верно, — согласился доктор Марри. — Точно так же и с миссис Муди. Я чувствовал, что ей бы следовало умереть попозже. А не три недели назад, причем совершенно беспричинно…

Томми не ответил. Он лишь вопрошающе посмотрел на доктора.

— У медиков есть определение проблемы. Если вы не уверены в причине смерти пациента, имеется лишь один способ определить ее точно — вскрытие. Родственники вскрытий не одобряют, но если доктор настаивает на вскрытии, а его результаты показывают истинную причину смерти, либо же выявляют какую-то болезнь или недомогание, которые не всегда внешне проявляются, тогда карьере доктора наносится ощутимый удар — ведь он поставил сомнительный диагноз…

— Да-да, я понимаю ваши проблемы.

— Родственники в данном случае — седьмая вода на киселе, и я решил добиться их согласия, поскольку, мол, это в интересах медицины. Когда человек умирает во сне, желательно расширить свои познания в области медицины. Все это я подал, разумеется, в удобоваримом виде, чтобы звучало не так формально. К счастью, им было совершенно все равно. Я испытал громадное облегчение. В случае, если все окажется в норме, я после проведения аутопсии с чистой совестью могу выдать свидетельство о смерти. Любой может умереть от так называемой сердечной недостаточности, вызванной одной или несколькими причинами. По сути дела, сердце у миссис Муди было в исключительно хорошем состоянии для ее возраста. Она страдала артритом и ревматизмом, у нее побаливала печень, но все это не могло быть причиной смерти во сне.

Доктор Марри замолчал. Томми открыл было рот, но тут же снова закрыл его. Доктор кивнул.

— Да, мистер Бересфорд. Вы видите, к чему я клоню. Смерть наступила в результате смертельной дозы морфия.

— Боже милостивый! — не удержался Томми и вытаращил глаза на доктора Марри.

— Да. Это казалось совершенно невероятным, но от результатов анализа никуда не деться. Вопрос стоял так: как ввели ей этот морфий? Морфий ей не прописывали. Поскольку боли она не испытывала. Напрашивалось три вывода. Она могла принять его по ошибке, что маловероятно. Она могла взять по ошибке лекарство, предназначенное для какого-то другого пациента, но это, опять же, маловероятно. Хранить морфий пациентам не доверяют, и мы не принимаем наркоманов, у которых могут оказаться собственные запасы подобных лекарств. Это могло оказаться намеренное самоубийство, но, прежде чем принять эту версию, я бы хорошо подумал. Миссис Муди, хоть она и постоянно тревожилась, обладала весьма веселым нравом, и — в этом я абсолютно уверен — ей бы и в голову не пришло оборвать свою жизнь. Третья версия заключается в том, что эту фатальную дозу ввели ей намеренно. Но кто это сделал и с какой целью? Естественно, мисс Паккард как дипломированная сестра и сестра-хозяйка имеет полное право хранить в шкафу под замком запасы морфия и других наркотиков. При таких болезнях, как ишиас или ревматоидный артрит бывают до того сильные и страшные боли, что порой приходится вводить морфий. Мы надеялись, что обнаружится какое-то обстоятельство, при котором миссис Муди ввели по ошибке опасную дозу морфия или она сама ее приняла в заблуждении, что это какое-то средство от несварения или бессонницы. Никакого такого обстоятельства мы не обнаружили. Тогда мы — по предложению миссис Паккард, и я с нею согласился — внимательно изучили записи подобных смертей в «Солнечном кряже» за последние два года. Я рад сообщить, что их было немного. По-моему, всего семь, что для людей этой возрастной группы вполне нормально. Две смерти, вне всякого сомнения, от бронхита, две от гриппа, весьма вероятного убийцы в зимние месяцы — ведь слабый организм старых женщин почти не сопротивляется. И три других. Он помолчал и продолжал: