— По-твоему, я не прав?

— К сожалению, — ответила Таппенс, — я и впрямь думаю, что ты прав. Совершенно. Я тоже с тобой поеду, — добавила она с едва заметной ноткой героизма в голосе.

— Нет, — сказал Томми. — Зачем это тебе? Она не твоя тетя. Нет, я поеду один.

— Как бы не так, — сказала миссис Бересфорд. — Я тоже люблю страдать. Будем страдать вместе. Удовольствия от этого ты не получишь, я тоже не получу, и я нисколько не сомневаюсь в том, что не получит его и тетя Ада. Но я совершенно четко понимаю, что не сделать этого просто нельзя.

— Нет, я не хочу, чтобы ты ездила. В конце концов вспомни, как она грубила тебе в последний раз.

— Да мне это, в общем-то, было нипочем, — сказала Таппенс. — Возможно, за весь наш приезд старушка хоть раз потешилась вволю.

— Ты всегда была мила с ней, — сказал Томми, — даже при том, что она тебе не очень нравится.

— Тетушка Ада никому бы не понравилась, — сказала Таппенс. — По-моему, она в жизни никогда никому не нравилась.

— Когда люди стареют, невозможно не испытывать к ним жалости, — заметил Томми.

— А я могу, — возразила Таппенс. — У меня не такая славная натура, как у тебя.

— Поскольку ты женщина, ты более безжалостна, — сказал Томми.

— Наверное, в этом-то все и дело. Видишь ли, из-за нехватки времени женщинам во всем приходится быть суровыми реалистками. Я хочу сказать, мне очень жаль людей, если они стары, хворы или еще что-нибудь такое, только они должны быть славные. Если же они не славные — ну это уж совсем другое дело, ты не можешь не согласиться. Если ты противен в двадцать лет, так же гадок в сорок, еще мерзостнее в шестьдесят, а в восемьдесят — и вовсе сущий дьявол, тогда я, право, просто не понимаю, почему нужно испытывать особую жалость к людям только потому, что они старые. Измениться фактически невозможно. Я знаю нескольких самых что ни на есть душечек, которым семьдесят и восемьдесят. Старая миссис Бичем, Мэри Карр, бабушка булочника, славная старушка миссис Поплетт, которая была у нас приходящей прислугой. Они все были дорогуши, такие милые, и для них я бы сделала все, что в моих силах.

— Ладно, ладно, — сказал Томми, — будь реалисткой. Но если ты и впрямь хочешь проявить благородство и поехать со мной…

— Я хочу поехать с тобой, — сказала Таппенс. — В конце концов я вышла замуж, чтобы делить с тобой радость и горе, а тетя Ада — это определенно горе. Так что я поеду с тобой. И мы повезем ей букет цветов, коробку конфет с мягкой начинкой и, может, пару журналов. Ты мог бы и написать этой мисс… как там ее… и предупредить, что мы приезжаем.

— Как-нибудь на той неделе? Я мог бы поехать во вторник, — сказал Томми, — если это тебя устраивает.

— Во вторник значит во вторник, — согласилась Таппенс. — Как фамилия этой женщины? Я забыла — этой матроны или надзирательницы, или кто она там? Начинается с буквы П.

— Мисс Паккард.

— Совершенно верно.

— Возможно, на этот раз все будет по-другому, — сказал Томми.

— По-другому? В каком смысле?

— Ну, не знаю. Может произойти что-нибудь интересное.

— Мы можем попасть в железнодорожную катастрофу по пути туда, — сказала Таппенс, несколько оживляясь.

— За каким чертом тебе хочется попасть в железнодорожную катастрофу?

— Да нет, не хочется, разумеется. Просто…

— Просто что?

— Ну, все-таки было бы приключение, правда? Возможно, мы могли бы спасти несколько человек или сделать что-нибудь полезное. Полезное и в то же время волнующее.

— Ну и мысли у тебя, — сказал мистер Бересфорд.

— Да уж, — согласилась Таппенс. — Просто иногда такое в голову лезет.

2. «Это было ваше бедное дитя?»

Трудно объяснить, откуда взялось название «Солнечный кряж». Ничего сколько-нибудь похожего на кряж тут не было. Местность ровная, что очень подходило престарелым обитателям. Дом окружал просторный; хотя и ничем не примечательный сад. Сам пансионат размещался в довольно большом викторианском особняке, хорошо отремонтированном. Рядом росло несколько тенистых красивых деревьев, одна стена дома была увита диким виноградом, а две араукарии придавали зданию экзотический вид. В удобных местах на солнышке было расставлено несколько скамеек, два-три шезлонга, а на крытой веранде старушки могли сидеть, не боясь восточных ветров.

Томми нажал на кнопку звонка, и вскоре их впустила несколько утомленная молодая женщина в нейлоновом халате. Она провела их в маленькую гостиную и едва слышно сказала:

— Я сообщу мисс Паккард. Она ждет вас и сейчас спустится. Подождите немного, хорошо? У нас снова проблемы с этой миссис Каррэвей. Понимаете, опять проглотила наперсток.

— А как же она могла сделать такое? — в удивлении спросила Таппенс.

— А она делает это ради хохмы, — кратко объяснила прислуга. — Постоянно.

Она ушла, а Таппенс села и задумчиво сказала:

— Не думаю, что проглотить наперсток — удовольствие. Его, наверное, бросает то вверх, то вниз по пищеводу. Ты так не думаешь?

Ждать им пришлось недолго: дверь открылась, и вошла мисс Паккард с извинениями. Это была крупная женщина лет пятидесяти, с волосами песочного цвета. Вокруг нее витала какая-то аура спокойной деловитости, которой Томми всегда восхищался.

— Прошу прощения, если заставила вас ждать, мистер Бересфорд, — сказала она. — Здравствуйте, миссис Бересфорд, я так рада, что и вы приехали.

— Я слышал, кто-то что-то проглотил, — сказал Томми.

— Ах, так значит, Марлен вам сказала? Да, это старая миссис Каррэвей. Она постоянно глотает всякие вещи. Трудно с ними, знаете ли, за всеми не уследишь. Одно дело, когда этим занимаются дети, но если такое хобби обнаруживается у старушенции, это кажется смешным. Год от года все хуже и хуже. И самое смешное в том, что ей это, похоже, нипочем.

— Возможно, ее отец был шпагоглотателем, — предположила Таппенс.

— Весьма интересная мысль, миссис Бересфорд. Возможно, именно этим все и объясняется. Я сообщила мисс Фэншо, что вы приедете, мистер Бересфорд, — продолжала она. — Не знаю, право, дошло ли до нее. Вы знаете, до нее не всегда доходит.

— Как она последнее время?

— Боюсь, довольно быстро сдает, — участливо сказала мисс Паккард. — Право, никогда не знаешь, что до нее доходит, а что нет. Я сказала ей вчера вечером, а она ответила, что я наверняка ошибаюсь, поскольку семестр еще не кончился. Она, похоже, думала, что вы еще учитесь. Бедные старушки, у них все так перепутывается в головах, особенно когда речь идет о времени. Однако сегодня утром, когда я напомнила ей о вашем визите, она заявила, что это совершенно невозможно, поскольку вы умерли. Ну что ж, — бодро продолжала мисс Паккард, — она узнает вас, когда увидит.

— А как ее здоровье? Почти без изменений?

— Ну, наверное, лучшего и ожидать нельзя. Откровенно говоря, я не думаю, знаете ли, что она еще долго будет с нами. Страданий она никаких не испытывает, но состояние ее сердца нисколько не улучшилось. Правду сказать, она гораздо хуже. Так что, наверное, не мешало бы вам знать, что надо быть ко всему готовым, чтобы ее смерть не застала вас врасплох.

— Мы привезли ей цветов, — сказала Таппенс.

— И коробку шоколадных конфет, — добавил Томми.

— Это, конечно, очень мило с вашей стороны. Она будет довольна. Хотите подняться к ней прямо сейчас?

Томми и Таппенс встали и вышли за мисс Паккард из комнаты. Она повела их по широкой лестнице. Когда они проходили мимо одной из комнат в коридоре наверху, ее дверь вдруг растворилась, и оттуда с горделивым видом вышла маленькая женщина футов пяти росту, крича громким пронзительным голосом:

— Я требую мое какао. Я требую мое какао. Где нянечка Джейн? Я требую мое какао.

Женщина в униформе медсестры выскочила из соседней двери со словами:

— Успокойтесь, успокойтесь, дорогая, все в порядке. Вы уже пили какао. Вы выпили его двадцать минут назад.

— Нет, не пила, няня. Это не правда. Не пила я никакого какао. Меня мучает жажда.

— Ну, если хотите, я налью вам еще одну чашку.

— Как же я могу выпить еще одну, если я еще ни одной не выпила?

Они зашагали дальше, и мисс Паккард, коротко постучав в дверь в конце коридора, открыла ее и вошла в комнату.

— Ну, мисс Фэншо, — бодренько сказала она. — Вот он ваш племянник, пришел вас проведать. Здорово, правда?

На кровати у окна престарелая леди резко села на взбитых подушках. У нее были волосы стального цвета и тонкое морщинистое лицо с крупным носом. Весь вид ее говорил, что она недовольна. Томми вышел вперед.

— Привет, тетушка Ада, — сказал он. — Как самочувствие?

Тетушка Ада не обратила на него ровно никакого внимания; она сердито обратилась к мисс Паккард:

— Уж и не знаю, чего это вам вздумалось водить мужчин в спальню к даме, — заявила она. — В дни моей юности это бы посчитали неприличным! И еще заявляете, будто он мой племянник! Нет, право! Кто это такой? — Слесарь-водопроводчик или электрик?

— Ну, ну, это не слишком учтиво, — мягко сказала мисс Паккард.

— Я ваш племянник Томас Бересфорд, — сказал Томми. Он протянул ей коробку. — Я принес вам коробку шоколадных конфет.

— Нечего ко мне подъезжать, — сказала тетушка Ада. — Знаю я вас. Соврете — недорого возьмете. А кто эта женщина? — Она с отвращением оглядела миссис Бересфорд.

— Я Пруденс, — ответила миссис Бересфорд. — Ваша племянница Пруденс.