Агата Кристи - Щелкни пальцем только раз

– Послушай, Таппенс, твои рассуждения о похоронах и их действии на тебя отдают весьма дурным вкусом. Мне они не нравятся. Давай оставим эту тему.

– Согласна. Давай оставим.

– Бедная старушка скончалась, – продолжал Томми, – умерла спокойно, без страданий. Ну и пусть покоится с миром. А вот с этими бумагами мне нужно разобраться.

Он подошел к письменному столу и стал перебирать лежащие на нем бумаги.

– Куда это я задевал письмо мистера Рокбери?

– А кто этот мистер Рокбери? А, это стряпчий, который тебе писал.

– Да, в нем говорилось о ее делах, о том, что нужно привести все в порядок. Похоже, я остался ее единственным наследником.

– Жаль, что у нее нет состояния, которое она могла бы тебе завещать.

– Если бы оно у нее и было, она оставила бы его тому самому приюту для кошек. Завещанное кошкам съест все, что у нее было. На мою долю почти ничего не останется. Да мне ничего и не нужно.

– Она что, так любила кошек?

– Не знаю. Наверное. Я никогда не слышал, чтобы она о них говорила. Мне кажется, – задумчиво заметил Томми, – что ей нравилось говорить своим старым приятельницам, которые приезжали ее навестить: «Я кое-что оставила вам, милочка, в своем завещании» или «Эту брошку, которая тебе так нравится, я оставляю тебе». А по завещанию никто ничего не получил, все завещано кошачьему приюту.

– Я уверена, что она таким образом развлекалась, – сказала Таппенс. – Так и представляю себе, как она говорит это своим подружкам – или так называемым подружкам, потому что, как мне кажется, она по-настоящему никого не любила. Ей просто нравилось их напрасно обнадеживать. Настоящая старая чертовка, верно, Томми? И все– таки эта старая чертовка чем-то нам симпатична. Не так-то просто получать от жизни удовольствие, когда живешь взаперти в доме для престарелых. Нам нужно будет еще раз съездить в «Солнечные горы»?

– Куда задевалось второе письмо? То, что мне написала мисс Паккард? Ах, вот оно. Я положил его вместе с письмом от Рокбери. Да, она пишет, что там кое-что осталось, вещи, которые, как я понимаю, теперь принадлежат мне. Когда тетка туда переселилась, она взяла с собой кое-какую мебель. Ну и разные там личные вещи – платья и все такое прочее. Кому-то придется этим заняться. А еще письма. Я ее поверенный, значит, придется мне. Вряд ли там есть что-нибудь такое, что мы захотим взять себе, верно? Разве что письменный столик, который мне всегда нравился. Он, кажется, принадлежал еще дяде Уильяму.

– Ну что же, возьми его в память о нем, – предложила Таппенс. – А остальное, я думаю, лучше всего продать на аукционе.

– Значит, тебе вообще незачем туда ехать.

– А мне, наоборот, хотелось бы поехать.

– Хотелось бы? Ведь это так скучно.

– Скучно копаться в старых вещах? Вот уж нет. Я достаточно любопытна. Меня всегда интересовали старые письма и старинные драгоценности, и мне кажется, что глупо просто отсылать все это аукционисту и доверять посторонним копаться в них. Нет, мы поедем и разберем все сами, посмотрим, что стоит взять себе и чем распорядиться по-другому.

– Ты что, действительно хочешь ехать? Может быть, у тебя есть какие-нибудь другие соображения?

– Господи, – вздохнула Таппенс, – как скучно быть замужем за человеком, который все о тебе знает.

– Значит, у тебя действительноесть свои соображения?

– Не то чтобы серьезные.

– Полно, Таппенс. Не может быть, чтобы тебе действительно было интересно копаться в чужих вещах.

– В данном случае это мой долг, – заявила Таппенс. – Впрочем, есть одно соображение...

– Ну, давай выкладывай.

– Мне бы хотелось еще раз взглянуть на ту старушенцию.

– Что? На ту самую, которая считает, что позади камина спрятан мертвый ребенок?

– Да, я хочу еще раз с ней побеседовать. Интересно выяснить, что она имела в виду, когда все это говорила. Просто выдумала или в этом есть какая-то доля правды, сохранившаяся у нее в памяти? Чем больше я об этом думаю, тем более странными мне кажутся ее слова. Неужели она сочинила эту историю или действительно был когда-то мертвый ребенок, камин и все другое? Почему ей подумалось, что это мойребенок? Разве похоже, что у меня может быть мертвый ребенок?

– А как вообще можно определить по виду, что у женщины есть мертвый ребенок? – покачал головой Томми. – Я этого себе не представляю. Во всяком случае, Таппенс, поехать нужно, это наш долг, а ты можешь там заниматься своими мертвыми младенцами. Итак, решено. Напишем мисс Паккард, чтобы назначить день.

Таппенс глубоко вздохнула:

– Да, здесь все по-прежнему.

Они с Томми стояли на пороге «Солнечных гор».

– А почему, собственно, должно быть иначе?

– Не знаю. Просто у меня такое чувство... что-то связанное со временем. В разных местах время течет по-разному. В некоторых местах, когда ты туда возвращаешься, ты чувствуешь, что время летело стрелой и случилась масса разных событий – все изменилось. А здесь... Томми, ты помнишь Остенде?

– Остенде? Конечно, помню. Мы ведь там проводили медовый месяц.

– А помнишь, какая там была вывеска? Она висела над мастерской, где делали чемоданы, и ее вполне можно было прочитать как: «Время стоит на месте». Нам показалось, что это ужасно смешно.

– По-моему, это было не в Остенде, а в Нокие.

– Какая разница! Но вывеску ты помнишь? Ну так вот, здесь то же самое: время стоит на месте,ничего не происходит, никаких событий. Время остановилось. Все как всегда. Совсем как в волшебной сказке, только наоборот.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Так и будешь стоять здесь до самой ночи и рассуждать о времени? Может быть, ты все-таки позвонишь? Тетушки Ады здесь больше нет, вот тебе одна перемена. Ну, нажимай кнопку.

– Это единственное, что изменилось. Моя старушка по-прежнему пьет свое молоко и рассуждает о каминах, миссис такая-то глотает наперстки, чайные ложки или еще что-нибудь в таком же духе, а эта смешная маленькая старая дама выскакивает из комнаты и требует, чтобы ей дали какао, а мисс Паккард спускается вниз по лестнице и...

Дверь отворилась. Молодая женщина в форменном нейлоновом халате сказала:

– Мистер и миссис Бересфорд? Мисс Паккард вас ожидает.

Молодая женщина не успела еще проводить их в ту же самую гостиную, как по лестнице спустилась мисс Паккард и поздоровалась с ними. Ее манеры были на этот раз не столь деловыми и стремительными, а соответственно случаю торжественно-скорбными, но очень в меру, дабы это не ставило людей в неловкое положение. Она была великая мастерица выказывать соболезнование – всегда умела найти правильный тон.

Семьдесят лет – вот какой срок жизни определяет Библия человеку. Обитатели заведения мисс Паккард редко переходили в мир иной раньше этого срока. Как им было предписано, так и случалось.

– Как мило с вашей стороны, что вы приехали. Я все для вас приготовила, так что вы можете приступать к делу. Рада, что вы не задержались с приездом, дело в том, что у меня очередь – трое или четверо уже ожидают, когда освободится место. Надеюсь, вы меня поймете и не подумаете, что я тороплю вас просто так, без причины.

– О нет, что вы, – ответил Томми.

– Все по-прежнему находится в комнате, которую занимала мисс Фэншо, – пояснила мисс Паккард.

Она открыла дверь комнаты, в которой они в последний раз видели тетушку Аду. У комнаты был нежилой вид – так всегда выглядит спальня, когда кровать закрыта покрывалом, под которым угадывается сложенное одеяло и безукоризненно оправленные подушки.

Дверцы шкафа были растворены, аккуратно сложенная одежда лежала на кровати.

– Что обычно делается в таком случае? Я хочу сказать, что вы делаете с платьями и другой одеждой? – осведомилась Таппенс.

Мисс Паккард, как обычно, проявила полную компетентность и готовность помочь.

– Я могу назвать два или три благотворительных общества, которые с удовольствием принимают одежду. Среди ее вещей есть превосходная меховая накидка и вполне приличное пальто, но я не думаю, что вы захотите оставить эти вещи для собственного пользования, верно? Впрочем, возможно, вы оказываете вспомоществование каким-то определенным обществам и захотите отправить эту одежду именно туда.

Таппенс отрицательно покачала головой.

– У покойной были и драгоценности, – продолжала мисс Паккард. – Когда она умерла, я убрала их, чтобы они не пропали. Вы все найдете в правом ящике туалетного столика.

– Большое вам спасибо за хлопоты и заботы, за все, что вы для нас делаете, – поблагодарил Томми.

Между тем Таппенс не отводила глаз от картины, висевшей над камином. Это был небольшой, писанный маслом пейзаж с хорошеньким розовым домиком, стоявшим у канала, через который был перекинут горбатый мостик. Под мостом виднелась пришвартованная к берегу пустая лодка, а вдали – два тополя. Одним словом, это был довольно милый пейзаж, и тем не менее Томми никак не мог понять, почему Таппенс так внимательно его разглядывает.

– Как забавно, – пробормотала Таппенс.

Томми вопросительно посмотрел на нее. Он знал по опыту, что вещи, которые Таппенс находила «забавными», далеко не всегда соответствовали этому эпитету.

– Что ты хочешь сказать, Таппенс?

– Забавно. Я не видела этой картины, когда мы были здесь в последний раз. Но самое забавное, что дом этот мне знаком. Я видела его раньше. А может быть, видела похожий. Я помню его прекрасно... Забавно, никак не могу припомнить, где именно я его видела.

– Ты, наверное, заметила его, не заметив, что заметила, – сказал Томми, чувствуя, что выразил свою мысль достаточно неуклюже и с еще большими повторами, чем повторение слова «забавно» у Таппенс.

– А тызаметил его, когда мы тут были в прошлый раз?

– Нет, да я особенно и не смотрел по сторонам.

– Ах, вы про эту картину! – воскликнула мисс Паккард. – Да вы и не могли ее видеть, когда были здесь, – я уверена, что тогда ее там не было. Эта картина принадлежала одной из наших гостий, она подарила ее вашей тетушке. Мисс Фэншо нравилась эта картина, раз или два она выразила свое восхищение, и эта дама сделала ей подарок, просто настаивала, чтобы она взяла ее себе.