Агата Кристи - Щелкни пальцем только раз

– Нет, благодарю вас, – сказала Таппенс. – Право, не нужно.

– А может быть, стакан молочка? Сегодня оно не отравлено.

– Нет-нет, спасибо. Мы здесь долго не задержимся.

– Ну, если вы так уверены... но, право же, это не причинит никакого беспокойства. Разве что вы потребуете чего-нибудь невозможного.

– Мне кажется, наша тетушка, к которой мы приехали, требует порой совершенно невозможных вещей. Ее зовут мисс Фэншо, – пояснила Таппенс.

– Ах, это мисс Фэншо, – кивнула старушка. – О да.

Таппенс заставила себя непринужденно сказать:

– Представляю, как проявляется здесь ее скверный характер. Она всегда была капризна и неуживчива.

– О да, конечно. У меня у самой была тетушка, они все такие, в особенности к старости. Но мы все любим мисс Фэншо. Она, если ей этого хочется, может сказать что-то забавное. В особенности о людях.

– Да, это действительно так. – Таппенс задумалась, представив себе тетушку Аду в этом новом свете.

– Ее суждения весьма ядовиты, – продолжала старушка. – Кстати, моя фамилия Ланкастер. Миссис Ланкастер.

– А моя – Бересфорд, – представилась Таппенс.

– Понимаете, человек так устроен, что ему нравится, когда о других говорят плохо. Она так забавно отзывается о некоторых здешних обитателях, что невольно рассмеешься, хоть это, конечно, и дурно.

– Вы давно здесь живете?

– Уже довольно давно. Дайте вспомнить... уже семь лет, нет, восемь. Да, наверное, уже больше восьми. – Она вздохнула. – Здесь невольно забываешь о времени. И люди забываются тоже. Все мои родственники живут за границей.

– Это, должно быть, очень грустно.

– Да нет, не слишком. Я их вообще не слишком-то любила. По правде сказать, почти и не знала. Я тяжело болела, у меня была какая-то скверная болезнь, жила совершенно одна, и они решили, что мне лучше жить в таком вот доме. По-моему, мне повезло, что меня поместили сюда. Здесь все так внимательны, так обо всем заботятся. И сад красивый. Я и сама прекрасно понимаю, что мне не стоит жить одной в своем доме, потому что иногда у меня в голове все путается, я совсем ничего не соображаю. – Она постучала пальцем по лбу. – Здесь я тоже все путаю. Никогда толком не помню, что было, а чего не было.

– Мне очень жаль, – посочувствовала Таппенс. – Но всем, наверное, приходится чем-нибудь болеть, правда?

– Некоторые болезни очень мучительны. У нас здесь есть две женщины, у которых артрит. Как они страдают, бедняжки. Вот я и думаю, что ничего страшного, если ты порой что-то забываешь или путаешь, не помнишь, что произошло и когда. По крайней мере, от этого не страдаешь физически.

– Да, я считаю, что вы совершенно правы, – согласилась Таппенс.

Дверь отворилась, и вошла девушка с подносом, на котором стоял кофейник, чашка и тарелка с двумя пирожными. Она поставила перед Таппенс поднос со словами:

– Мисс Паккард подумала, что вам захочется выпить чашечку кофе.

– О, благодарю вас, – ответила Таппенс.

Когда девушка вышла, миссис Ланкастер сказала:

– Вот видите? Я же говорила, что они очень внимательны.

– Да, действительно.

Таппенс налила себе кофе и стала пить. Обе женщины некоторое время молчали. Таппенс протянула своей собеседнице тарелку с пирожными, но та отрицательно покачала головой:

– Благодарю вас, дорогая, я обычно пью молоко без всего.

Она отставила пустой стакан и откинулась на спинку кресла, полузакрыв глаза. Таппенс подумала, что в это время она, наверное, любит вздремнуть, и поэтому сидела молча. Но миссис Ланкастер вдруг выпрямилась, по-видимому проснувшись. Глаза ее открылись, она посмотрела на Таппенс.

– Я вижу, вы смотрите в камин.

– Разве? – удивилась Таппенс.

– Да. Интересно... – Она наклонилась вперед и понизила голос: – Простите, это был ваш ребеночек?

– Я... мне кажется, нет.

– Мне просто было интересно. Я подумала, что вы, наверное, именно поэтому и приехали. Кто-то должен был приехать. Может быть, и приедут. А вы все время смотрели в сторону камина. Там он и спрятан. Позади камина.

– О! Неужели правда?

– Всегда в это время, – шепотом продолжала миссис Ланкастер. – Всегда в это самое время дня. – Она подняла глаза на часы, стоящие на камине. Таппенс тоже на них посмотрела. – Десять минут двенадцатого. Каждое утро в это время. – Она вздохнула. – Люди не понимают – я рассказала им то, что знаю, но они мне не поверили.

Таппенс с облегчением увидела, что дверь отворилась и вошел Томми. Она поднялась с кресла.

– Ну вот и ты, наконец. Я готова. Всего хорошего, миссис Ланкастер, – попрощалась она, обернувшись на ходу к старушке.

– Ну, как ты тут без меня? – спросил Томми, когда они вышли в холл.

– Я ничего, а ты?

– После того как ты ушла, все шло гладко.

– Я, по-видимому, плохо на нее действую, верно? Но я в каком-то смысле польщена.

– Польщена?

– Ну, ты знаешь, в моем возрасте и принимая во внимание мою скучную респектабельную внешность, приятно думать, что тебя принимают за распутную женщину, обладающую такой сексуальной притягательностью.

– Дурочка! – Томми ласково ущипнул жену. – С кем это ты здесь познакомилась? – спросил он. – Довольно приятная старушенция, только, похоже, немножечко того...

– Она действительно милая. Вполне приятная старая дама. Вот только таракашки.

– Таракашки?

– Да. В голове. Она считает, что позади камина спрятан мертвый ребенок. Спросила меня, не мой ли он.

– Не очень-то приятно, – отозвался Томми. – Думаю, не у всех, кто здесь находится, все в порядке с головой, но есть, наверное, и вполне нормальные особы, которых поместили сюда только из-за возраста. При всем при том эта старушка на вид вполне безобидная.

– О да, она производит очень приятное впечатление. Вот только интересно было бы узнать, отчего у нее такие странные фантазии.

Неожиданно вновь появилась мисс Паккард:

– Всего хорошего, миссис Бересфорд. Надеюсь, вам принесли кофе?

– Да, конечно. Благодарю вас.

– Очень мило было с вашей стороны приехать сюда, – сказала мисс Паккард и, обернувшись к Томми, добавила: – Я уверена, ваш визит доставил мисс Фэншо огромное удовольствие. Жаль, что она была так груба с вашей женой.

– Мне кажется, именно это доставило ей особое удовольствие, – заметила Таппенс.

– Да, вы совершенно правы. Ей нравится досаждать людям. К сожалению, у нее это отлично получается.

– И она упражняется в этом искусстве при каждом удобном случае, – присовокупил Томми.

– Вы оба очень разумно рассуждаете, – сказала мисс Паккард.

– Эта старушка, с которой я разговаривала, – спросила Таппенс, – ее зовут, кажется, миссис Ланкастер?

– О да, миссис Ланкастер. Мы все ее очень любим.

– Она... у нее, наверное, есть некоторые странности?

– Да, ей приходят в голову разные фантазии, – снисходительно сказала мисс Паккард. – Некоторые из наших гостей выдумывают самые невероятные вещи, хотя и вполне безобидные. Воображают то, чего с ними никогда не было. С ними или с их знакомыми. Мы стараемся не обращать внимания на эти фантазии, не поощрять их. Но и не противоречим. Им нравится жить в некоем воображаемом мире, где происходит что-то необыкновенное или печальное и даже трагичное. Слава богу, у них не бывает мании преследования. Это было бы ужасно.

– Ну, – с глубоким вздохом сказал Томми, когда они садились в машину, – теперь мы свободны по крайней мере на полгода.

Однако им пришлось ехать к тетушке Аде не через полгода, а гораздо раньше – не прошло и трех недель, как она скончалась во сне.

– Грустное это дело – похороны, верно? – заметила Таппенс.

Они только что вернулись с похорон тетушки Ады; им пришлось совершить длинное и мучительное путешествие по железной дороге, поскольку тетушку Аду хоронили в маленькой деревушке в Линкольншире, где были погребены все ее предки и родственники.

– А чего ты, собственно, ожидала? – резонно возразил Томми. – Что все будут веселиться?

– Ну, иногда это случается. Например, ирландцы всегда рады поминкам. Сначала они вопят и причитают, а после пьют и просто веселятся. А не выпить ли и нам? – добавила она, бросив взгляд на буфет.

Томми тут же подошел к нему и принес бутылку, по его мнению соответствующую данному случаю, – «Белая леди».

– Вот так-то лучше, – сказала Таппенс.

Она сняла свою черную шляпку и швырнула ее через всю комнату, а потом освободилась и от длинного черного пальто.

– Терпеть не могу носить траур. От него всегда пахнет нафталином – ведь его держат в каких-нибудь сундуках.

– Тебе не обязательно носить траур. Достаточно того, что ты была в нем на похоронах.

– О, я это знаю. Не пройдет и минуты, как я отправлюсь наверх и переоденусь – надену красное платье, чтобы приободриться. А ты пока нальешь мне еще порцию «Белой леди».

– Вот уж не думал, Таппенс, что похороны приведут тебя в такое праздничное настроение.

– Я же говорила, что похороны – это грустно, – через минуту сказала Таппенс, возвращаясь в гостиную в ярко-вишневом платье. На плече у нее красовалась брошка в виде ящерицы с бриллиантами и рубином. – Потому что это такие похороны, как были у тетушки Ады: только одни старики и очень мало цветов. Никакой многолюдной процессии, никто не всхлипывает и не вытирает глаза. Грустно, когда хоронят старых и одиноких, о которых никто особенно не скорбит.

– Надеюсь, эти похороны тебе было легче пережить, чем если бы это были, например, мои.

– Вот тут ты ошибаешься. Я не хочу даже думать о твоих похоронах, потому что очень надеюсь умереть раньше тебя. А уж если придется тебя хоронить, то моей скорби не будет предела и платков я изведу целую кучу.

– И непременно с черной каймой?

– О черной кайме я как-то не подумала, но идея мне нравится. Кроме того, погребальная служба такая красивая, она вызывает возвышенные чувства. Истинную печаль. Чувствуешь себя ужасно, но в то же время все это оказывает на тебя определенноевоздействие. Вроде как пропотеть во время лихорадки.