Сама Джоан к этому времени уже совсем проснулась. Проспав ночь, она чувствовала себя отдохнувшей. Ей всегда хорошо спалось в поезде. Она встала и начала одеваться. К тому времени как поезд тронулся, она почти закончила свой туалет. Выходя, она бросила взгляд на наклейки на чемоданах своей попутчицы.

Принцесса Хохенбах Салм.

В вагоне-ресторане ее новая знакомая завтракала и весьма оживленно беседовала с невысоким, полным французом.

Принцесса приветственно помахала ей рукой и указала на место рядом с собой.

– Вы такая энергичная! – воскликнула она. – На вашем месте я бы лежала и спала. Ну а теперь, месье Бодьер, продолжайте ваш рассказ. Это весьма интересно.

Принцесса болтала по-французски с месье Бодьером, по-английски с Джоан, на беглом турецком с официантом и временами обменивалась через проход репликами на таком же беглом итальянском с довольно меланхоличным офицером.

Француз закончил свой завтрак и удалился, вежливо поклонившись.

– Вы просто полиглот, – заметила Джоан.

На вытянутом бледном лице появилась на этот раз грустная улыбка.

– Почему бы и нет? Я сама русская. Была замужем за немцем, долго жила в Италии. Я могу говорить на восьми языках – на некоторых хорошо, на некоторых не очень. Ведь разговаривать – это такое удовольствие, вы не думаете? Все люди интересны, а ты живешь на земле так мало! Надо обмениваться мыслями, опытом. На земле недостаточно любви, я так считаю. Саша, говорят мне друзья, есть люди, которых невозможно любить, – турки, армяне. А я отвечаю – нет. Я всех их люблю. Гарсон, добавки.

Джоан слегка вздрогнула, потому что последнее предложение было словно продолжением предыдущего.

Официант вагона-ресторана уважительно поспешил к ним, и Джоан поняла, что ее попутчица была важной персоной.

Все утро и день они ехали по равнине, потом начали медленно взбираться в горы.

Саша сидела в своем углу, читала, курила и время от времени делала неожиданные и порой приводящие в смущение замечания. Джоан втайне восхищалась этой странной женщиной, обитательницей другого мира, мыслившей совершенно иначе, чем она привыкла.

Смешение общих фраз и вызывающей откровенности придавало ей странное очарование.

– Вы не читаете? – спросила вдруг Саша. – И ничего не делаете руками? Не вяжете. Это нехарактерно для большинства англичанок. И в то же время вы чистой воды англичанка – не ошибешься.

Джоан улыбнулась:

– По правде сказать, читать мне нечего. Я застряла в Тель-абу-Хамиде из-за поломки на железной дороге и прочитала все книги, которые у меня были.

– И не купили ничего в Алеппо? Вы довольствуетесь тем, чтобы просто сидеть и смотреть в окно на горы, но даже их не видите – вы смотрите на что-то такое, что видите вы одна, так ведь? В вашей душе бушуют какие-то сильные чувства или вы их недавно пережили. У вас горе? Или радость?

Джоан замялась, слегка нахмурившись.

Саша рассмеялась:

– А, ну это очень по-английски. Вам кажется дерзостью, если я задаю вопросы, которые мы, русские, считаем вполне естественными. Если бы я вас спросила, где вы были, в каких отелях останавливались, что видели, есть ли у вас дети и чем они занимаются, много ли вы путешествовали, знаете ли вы хорошего парикмахера в Лондоне – вы отвечали бы с удовольствием. Но если спрошу что-нибудь, что мне хочется узнать, – не случилось ли у вас горе, верен ли вам муж, много ли вы спите с мужчинами, что было в вашей жизни самым прекрасным, ощущаете ли вы любовь Бога, – вы обиженно замкнетесь и не будете со мной разговаривать. Но ведь это все намного интереснее.

– Я полагаю, – медленно ответила Джоан, – что мы как нация очень скрытны.

– Да-да. У недавно вышедшей замуж англичанки даже нельзя спросить, не собирается ли она завести ребенка. То есть нельзя спросить за обедом. Нет, надо отвести ее в сторону и поинтересоваться шепотом. И однако, если ребенок уже есть, в колыбельке, можно спросить: «Как ваш малыш?»

– Но ведь это довольно интимные темы, разве нет?

– Нет, я так не думаю. На днях я встретила подругу, которую не видела много лет, венгерку. Мици, спросила я, ты замужем уже несколько лет, а у тебя нет детей, почему? Она ответила мне, что не может понять, в чем дело. Пять лет, сказала она, они с мужем старались изо всех сил – ох как старались! Что же им с этим делать? И поскольку разговор происходил на вечеринке за обедом, все начали давать советы. И некоторые из них были весьма практичные. Кто знает, может, из этого что-нибудь получится.

Джоан ничего не ответила.

Ей внезапно безумно захотелось излить душу этой дружелюбной, необычной чужестранке, поделиться с кем-нибудь переживаниями, через которые она прошла. На самом деле ей требовалось какое-то подтверждение их реальности, чья-то оценка.

– Да, правда, – медленно проговорила она, – я испытала довольно сильное потрясение.

– Да? Что же это было? Мужчина?

– Нет. Нечто совершенно иное.

– Я рада. Так часто переживания связаны с мужчинами – и в конце концов все становится немножко скучно.

– Я была совсем одна в гостинице в Тель-абу-Хамиде. Ужасное место – мухи, консервные банки, проволока, а внутри холодно и темно.

– Это просто спасение в летнюю жару, но я вас понимаю.

– Мне не с кем было поговорить, я скоро прочла все книги и дошла – дошла до очень странного состояния.

– Да-да, так бывает. Очень интересно. Продолжайте.

– Я начала обнаруживать какие-то вещи – в самой себе. Вещи, о которых я раньше никогда не знала. Или скорее такие, о которых я и раньше знала, но никогда не хотела их признавать. Я не могу вам этого точно объяснить…

– Да нет, можете. Это легко. Я пойму.

Интерес Саши был настолько непритворным, что Джоан начала говорить без всякого смущения. Для Саши разговоры о чьих-то чувствах или интимных отношениях были вполне естественны, и Джоан стала рассказывать в подробностях о своих беспокойствах, страхах и, наконец, панике.

– Наверное, это покажется вам нелепым, но я почувствовала, что я совсем одна – совсем, – что сам Бог меня покинул…

– Да, иногда такое чувствуешь – со мной тоже так бывало. Когда темно и очень страшно…

– Там было не темно – светло – ослепительно яркий свет – нигде не спрячешься: ни укрытия, ни тени.

– Ну, мы говорим об одном и том же. Для вас ужасен был свет, потому что вы так долго прятались в полумраке. А для меня это была темнота, когда я не видела ничего, потерявшись в ночи. Но ощущения одинаковы – осознание своей собственной ничтожности, оторванности от всего – и от Бога.

– А потом это случилось – подобно чуду. Я все увидела. Саму себя и какой я была. Все мои иллюзии развеялись. Это было – это было как рождение заново…

Она с беспокойством посмотрела на собеседницу. Саша наклонила голову.

– И я поняла, что мне надо делать. Мне надо ехать домой и все начинать сначала. По-другому… С нуля…

Воцарилась тишина. Саша задумчиво смотрела на Джоан с каким-то странным выражением лица. Та немного раздраженно бросила:

– О, я полагаю, это звучит очень мелодраматично и неубедительно…

– Нет-нет, – перебила ее Саша, – вы меня не понимаете. Ваши переживания вполне реальны – так случалось со многими: с апостолом Павлом, с другими святыми – и с простыми смертными и грешниками. Обращение. Видение. Душа, познающая собственную греховность. Да, все это реально, настолько же реально обедать или чистить зубы. Но я удивлюсь, если…

– Я знаю, что была жестока, причиняла боль тем, кого я люблю.

– Да-да, вас мучает совесть.

– И я так тороплюсь вернуться туда – домой, я имею в виду. Есть так много такого, что я хочу рассказать ему.

– Кому? Вашему мужу?

– Да. Он был так добр, так терпелив. Но он не был счастлив. Я не сделала его счастливым.

– И вы думаете, что вы сможете сделать его счастливым теперь?

– Мы, по крайней мере, объяснимся. Он узнает, что я раскаиваюсь. Он сможет мне помочь – о, как же это говорится? – Джоан припомнила нужные слова: – Родиться к новой жизни.

– Это под силу святым, – печально заметила Саша.

– Но я – я не святая. – Джоан пристально посмотрела на нее.

– Нет. Именно это я имела в виду. – Саша помолчала, а потом уже другим тоном добавила: – Простите, что я вам об этом сказала. И возможно, это неправда.

Джоан казалась немного смущенной.

Саша закурила еще одну сигарету и жадно затянулась, глядя в окно.

– Не знаю, – проговорила Джоан неуверенно, – зачем я вам все это рассказала…

– Это естественно, потому что вы об этом думаете и вам хотелось поговорить, это очень понятно.

– Обычно я очень сдержанна.

Саша, казалось, изумилась:

– И очень гордитесь этим, как все англичане. О, вы любопытная нация – очень занятная. Вы настолько же стесняетесь своих достоинств, настолько готовы хвастаться своими недостатками.

– Я думаю, вы несколько преувеличиваете, – холодно заметила Джоан.

Она вдруг почувствовала, как бесконечно далека от нее, уроженки Британских островов, эта иностранка в противоположном углу купе, которой несколько минут назад она доверила свое самое сокровенное переживание.

Шаблонным голосом Джоан спросила:

– Вы поедете и дальше на «Симплон Ориент»?

– Нет, я переночую в Стамбуле, а оттуда в Вену, – ответила Саша и беззаботно добавила: – Возможно, я там умру, а может быть, и нет.

– Вы хотите сказать, – неуверенно спросила озадаченная Джоан, – что у вас есть предчувствие?

– О нет. – Саша рассмеялась. – Дело не в этом. Мне предстоит там операция. Очень серьезная операция. Не так часто она заканчивается успешно. Но в Вене хорошие хирурги. Тот, к которому я еду, он очень умный – еврей. Я всегда говорила, что было бы глупо уничтожить всех евреев в Европе. Они хорошие врачи и хирурги, да и творчески весьма одарены.