— Но как он мог застрелиться? Известно, что у него не было оружия, — усомнился Пуаро.

— А может, и было. Домочадцы далеко не всегда все знают. Порой просто диву даешься, как мало им известно.

— Да, это правда.

— Вот вам и объяснение. Безупречное, с точки зрения логики.

— Видите ли, мой друг, меня оно не устраивает. Действительно, у пациентов бывает иногда неожиданная реакция на местную анестезию. Известны случаи идиосинкразии[40] на адреналин. В сочетании с новокаином даже небольшие его дозы могут оказать токсическое действие. И что же, по-вашему, врач должен стреляться?

— Нет, разумеется, если доза введенного им анестетика не превышает нормальную. В таком случае никакой особой вины врача нет: причина смерти — идиосинкразия пациента. Но в нашем-то случае бесспорно имеет место превышение дозировки. Насколько — пока неизвестно. Количественный анализ потребует много времени. Но сомневаться не приходится — Морлей совершил профессиональную ошибку.

— Пусть так, — сказал Пуаро, — но это все-таки ошибка, а не преступление.

— Ошибка, роковая для врача, фактически она означала бы конец его карьеры. Кто пойдет к дантисту, который по рассеянности может впрыснуть вам смертельную дозу лекарства!

— Странно, что Морлей мог совершить такую ошибку.

— Такое бывает. И с врачами, и с фармацевтами… Долгие годы безупречной работы, а потом — секундная невнимательность, и случается непоправимое. Морлей был человек щепетильный. Когда такое происходит с другими врачами, то обычно вина частично падает и на фармацевта. А зубной врач один несет всю ответственность.

Пуаро мучили сомнения.

— Почему он не оставил записки? Не объяснил, что ошибся, что не может пережить трагических последствий? И ни слова — сестре?

— Как мне представляется, до него внезапно дошло, что он натворил, и нервы не выдержали.

Пуаро ничего не сказал в ответ.

— Знаю я вас, дружище, — грустно усмехнулся Джепп. — Раз уж вы забрали себе в голову, что это убийство, то вам хочется, чтобы так оно и было. Признаюсь, я сам виноват, что навел вас на эту мысль. Мои подозрения оказались напрасными. Каюсь.

— Все-таки, по-моему, должна быть какая-то другая версия.

— И даже не одна, смею сказать. Я обдумал много вариантов. Но все они слишком уж маловероятны. Допустим, Эмбериотис застрелил Морлея, вернулся домой и в порыве раскаяния совершил самоубийство, использовав медикаменты, которые украл из аптечки в кабинете доктора. Не знаю, как эта версия вам, а по мне, просто ни в какие ворота… Кстати, у нас в Скотленд-Ярде есть об этом Эмбериотисе весьма любопытные данные. Начал с того, что держал небольшую гостиницу в Греции. Потом полез в политику. Шпионил в Германии и Франции, сколотил небольшой капитал. Быстро на этом не разбогатеешь, и он решил заняться шантажом. Не слишком симпатичная личность этот наш Эмбериотис. Последний год провел в Индии. Говорят, вымогал крупную сумму у одного из правителей. Вся сложность в том, что против него нет улик. Скользкий, как угорь. Возможна и такая версия: Эмбериотис шантажирует Морлея, и тот, пользуясь случаем, вводит ему повышенную дозу адреналина с новокаином, надеясь, что присяжные вынесут вердикт о несчастном случае — идиосинкразии на адреналин или что-нибудь в этом роде. Когда Эмбериотис уходит, Морлей в порыве раскаяния кончает с собой. Вполне вероятно, хотя я как-то не могу представить, что Морлей способен на предумышленное убийство. Нет, все-таки наиболее вероятна первая версия — нечаянная ошибка как следствие переутомления. Будем придерживаться этого варианта. Я уже изложил его прокурору, и он со мной согласен.

— Понимаю, — со вздохом сказал Пуаро, — понимаю…

— Знаю, о чем вы сейчас думаете, дружище, — добродушно басил Джепп. — Вам подавай хорошенькое убийство. Но не каждый же раз. Что я могу сказать в свое оправдание? Избитую фразу: «Простите, что побеспокоил».

И он повесил трубку.

2

Эркюль Пуаро сидел за красивым новеньким письменным столом. Ему нравилась современная мебель. Ее простота и основательность были ему гораздо больше по душе, чем изысканные округлости антикварных изделий.

Перед ним лежал лист бумаги с аккуратными, четкими записями и пометками. Против некоторых стояли вопросительные знаки.

В первой строке значилось:

Эмбериотис, Шпионаж. Для этого и приехал в Англию? В прошлом году был в Индии. В период волнений и беспорядков. Возможно, советский шпион.

Интервал и следующая строка:

Фрэнк Картер? Морлей нелестно о нем отзывался. Недавно уволен со службы. Почему?

Далее было написано только имя с вопросительным знаком:

Говард Рейке?

Затем фраза, взятая в кавычки:

«Какая чепуха!!!»

Глядя на целых три восклицательных знака, коими он ее снабдил, Эркюль Пуаро с сомнением покачал головой. За окном птичка несла веточку, видно, строила гнездо. Со своей яйцевидной головой, склоненной к плечу, великий сыщик и сам был похож на птицу.

Ниже он сделал еще одну запись:

Мистер Барнс?

Помедлил и приписал:

Кабинет Морлея? След на ковре. Возможности.

Над последней строкой Пуаро задумался чуть дольше. Потом он встал и велел подать шляпу и трость.

3

Через сорок пять минут Эркюль Пуаро вышел из метро на станции Илинг-Бродвей и еще через пять минут был у цели — у дома номер восемьдесят восемь по Каслгарденс-роуд.

Небольшой дом, точнее, полдома с опрятным садиком, который привел Пуаро в восхищение.

— Какая симметрия! Просто великолепно… — тихо проговорил он, одобрительно кивая.

Мистер Барнс оказался дома, и Пуаро провели в небольшую чистенькую гостиную, куда тотчас вышел сам хозяин.

Это был маленький человечек с часто мигающими глазками, почти совсем лысый. Покручивая в левой руке визитную карточку, принесенную горничной, он внимательно взглянул на Пуаро поверх очков и высоким голосом, почти фальцетом, важно произнес:

— Так-так, значит, мосье Пуаро? Весьма польщен.

— Извините, что явился к вам вот так, запросто, — сказал щепетильный Пуаро.

— Помилуйте, это самый лучший способ знакомиться, да и час самый подходящий: без четверти семь — в это время года около семи все уже бывают дома. — Он повел рукой. — Садитесь, мосье Пуаро. Уверен, нам есть о чем поговорить. Квин-Шарлотт-стрит, номер пятьдесят восемь. Я не ошибся?

— Не ошиблись. Но как вы догадались?

— И-и, мой дорогой, теперь я в отставке, а служил в Министерстве внутренних дел. Но меня еще рано сбрасывать со счетов. Если случается дело, не подлежащее разглашению, лучше не прибегать к помощи полиции. Не привлекать к нему внимания.

— Тогда еще один вопрос. Почему вы считаете, что это именно такое дело?

— А разве нет? По-моему, как раз такое. — Мистер Барнс, постучав своим пенсне по ручке кресла, подался вперед. — В Секретной службе, как правило, охотятся на крупных карасей, а не на мелкую рыбешку. Но чтоб не спугнуть главную добычу, надо помнить об осторожности.

— Сдается мне, мистер Барнс, что вы знаете больше меня, — заметил Пуаро.

— Напротив, не знаю ничего. Но это просто как дважды два.

— Ну и кто же это по-вашему?

— Эмбериотис, — не колеблясь назвал мистер Барнс. — Вы забыли, что в приемной у доктора Морлея некоторое время я сидел прямо напротив него. Он меня не знает. Я человек скромный и неприметный. В этом иногда есть свои преимущества. Но я-то его хорошо знаю и сразу понял, что он что-то замышляет.

— Что же?

Мистер Барнс усиленно заморгал.

— Мы, англичане, скучный народ. Мы, знаете ли, консервативны. Консерваторы до мозга костей. Без конца ропщем, но на деле совсем не хотим, чтобы наше демократическое правительство пало, не хотим никаких новомодных экспериментов. А это прямо нож острый для несчастных иностранцев, которые не щадя сил призывают к политическим переворотам. С их точки зрения, вся загвоздка в том, что мы как государство — платежеспособны. Едва ли сейчас в Европе найдется еще одна такая страна. Чтобы потрясти Англию — по-настоящему потрясти! — надо подорвать ее финансовую мощь. Но это невозможно сделать, пока у власти стоят такие люди, как Алистер Блант.

Мистер Барнс, немного передохнув, продолжил:

— Блант из тех людей, которые в личной жизни всегда платят по счетам и живут соответственно доходам. Не важно, каковы они — несколько пенсов или несколько миллионов. Вот что он за человек. И он убежден, что у англичан нет причины менять существующее положение вещей. Нам не требуется эффектных экспериментов. Никаких безумных расходов ради утопических проектов. Вот почему, — он сделал паузу, — вот почему кое-какие горячие головы решили, что Бланта надо убрать.

— А, вот оно что, — сказал Пуаро.

Мистер Барнс кивнул.

— Вот именно. Я знаю, что говорю. Кстати, среди них есть весьма приятные люди. Волосы до плеч, взгляд горящий, все помыслы об одном — как добиться всеобщего благоденствия. Другие совсем не столь приятны, скорее даже наоборот. Эдакие хитрые, похожие на крыс бородачи, преимущественно с иностранным акцентом. А еще в их компании есть настоящие громилы. Но как бы то ни было, все они сходятся в одном: Бланта необходимо ликвидировать!

Он покачался на стуле.

— Долой старый порядок! Долой всех этих тори, консерваторов, этих несгибаемых, твердолобых и не внушающих доверия деловых людей — вот какова их цель. Возможно, они правы, — не берусь сказать. Но одно знаю твердо — надо иметь что-то, чем можно заменить старый порядок; что-то жизнеспособное, а не просто красивые слова. Впрочем, не будем углубляться в эти материи. Нам нужны конкретные понятия, а не абстрактные построения. Уберите фундамент, и здание рухнет. Блант — один из столпов, на которых держится существующий порядок вещей.