— Он скоро придет, — заверил я их. — А пока, если вас что-нибудь интересует, я могу ответить на ваши вопросы.

Они переглянулись. Второй чиновник заговорил:

— Ваша работа связана с вибрацией. Со взрывным эффектом звуковой волны. Ведь так вы утверждали в Лондоне?

— Да, это так. И мы добились некоторых успехов. Но как я вас предупреждал, многое еще следует доработать.

— Мы здесь, — заявил он, — чтобы вы нам продемонстрировали, чего удалось добиться.

— Сожалею, — ответил я, — но после моего возвращения из Лондона работы были приостановлены. Мы потеряли сотрудника и некоторое время не вели экспериментов и связанных с ними исследований. Молодой Кен Райан умер вчера от лейкемии.

Они снова обменялись быстрыми взглядами.

— Мы слышали, что он был нездоров, — сказал первый чиновник. — Ваш предшественник сообщил нам об этом. Более того, он дал нам понять, что опыты, о которых не было извещено Министерство, как-то были связаны с его болезнью.

— Вас ввели в заблуждение, — возразил я. — Опыты не имели ничего общего с болезнью Райана. Скоро вернется доктор. Расспросите его о медицинской стороне дела.

— Нам необходимо видеть Маклина, — настаивал второй чиновник. — И осмотреть электронное оборудование.

Я возвратился в аппаратную. Что бы я ни говорил, теперь чиновники не отступят. Маклин стоял у «Харона-2» и возился с пультом управления. Я бросил взгляд на расположенный рядом «Харон-3»: экран все еще светился, но сигнал исчез. Не вымолвив ни слова, я просто глядел на Мака.

— Да, — сказал он. — Я разобрал схему, рассоединил блоки. Силы там больше нет.

Внезапное чувство облегчения сменилось состраданием. Состраданием к человеку, чей многомесячный, может быть, многолетний труд пропал в одно мгновение, был уничтожен собственными руками.

— Это не конец, — успокоил меня Маклин, когда мы встретились взглядами. — Это только начало. Пройдена первая часть пути. «Харон-3» нам больше не нужен, и обо всем, что здесь случилось, будем знать лишь мы трое — Робби тоже разделит наше знание. Мы стояли на пороге открытия, в которое ни один человек никогда бы не поверил. Но только на пороге. Ведь, быть может, оба мы ошибались, и все, что нам говорил ребенок вчера вечером и снова сегодня утром, было чудовищным заблуждением его спящего разума. Я этого не знаю, просто не знаю. Но Ники просила освободить Кена и Пенни, и я разобрал схему. Они теперь свободны и ушли от нас. Куда? Каково их предназначение? Об этом мы никогда не узнаем. Но даю слово — и это касается не только вас, Стив, но и Робби, если он захочет присоединиться к нам, — я готов работать всю жизнь, чтобы выяснить это.

Я напомнил ему, что в баре ожидают чиновники из Министерства, но он только пожал плечами:

— Я скажу им, что все наши эксперименты провалились, и мы сворачиваем работу. Впредь, Стив, нам предстоит надеяться только на себя. Странно, но сегодня я чувствую себя гораздо ближе к Кену, чем когда бы то ни было. Не только к нему — ко всем, кто ушел до нас, — он замолчал и отвернулся. — С девочкой все будет в порядке, — он снова заговорил. — Идите к ней и пришлите мне Робби. А я займусь этими ищейками из Министерства.

Я выскользнул через заднюю дверь и пошел напрямик по болоту к домику на побережье. За мной выскочил Цербер. Сегодня он не метался, не был беспокоен, как накануне. Он носился опрометью, то и дело поглядывая, иду ли я за ним.

Все чувства, казалось, угасли во мне: я не сожалел о случившемся, не думал о будущем. Мак сам порвал единственную цепь доказательств существования того невероятного, к чему мы только приблизились. Несколько коротких часов с вечера до рассвета мы мечтали обнаружить ответ на вопрос о смысле смерти — о чем лишь грезит каждый ученый. Мы овладели энергией, она подарила нам озарение и перед нами замаячили призраки неоткрытых миров.

Но теперь… теперь я сомневался. Быть может, наши чувства обманули нас, и мы были сбиты с толку видом страдающего, напутанного полунормального ребенка? Ответа мы не найдем, и никто другой нам не даст ответа.

Болото расступилось по сторонам, и я выбрался на поросший кустарником холм и пошел к домику Янусов. Бежавшая впереди собака залаяла. Справа вдали на кромке обрыва вырисовывались силуэты американских курсантов, которые вновь упражнялись с горном. Хриплые диссонирующие звуки разрывали воздух на этот раз они разучивали побудку.

Я увидел, как из дома Янусов вышли Робби и Ники. Девочка бросилась навстречу собаке, но, услышав звуки горна, застыла и подняла руки к небу. Темп сигнала участился и, изогнувшись, пританцовывая и смеясь, Ники стала раскачиваться ему в такт, подбежала к краю обрыва — руки над головой, а у ее ног скакал лающий пес. Курсанты смотрели на нее и тоже смеялись. И в целом мире не осталось ничего, кроме смеха ребенка, собачьего лая и пронзительных сигналов горна.