— Звучит, должен признать, убедительно, — улыбнулся Дермут. — Сдаюсь.

— Ну, так слишком скучно! — разочарованно протянула миссис Эверсли.

— Возможно также, что ты — опять же подсознательно — почувствовал направленную на тебя ненависть, — продолжал сэр Эйлингтон. — Так называемая телепатия, безусловно, существует, хотя условия, при которых она проявляется, еще слишком мало изучены.

— А больше ничего такого с вами не случалось? — спросила Клер.

— Почему же? Только не таким романтическим образом. И, думаю, большинство этих случаев действительно можно объяснить с чисто реалистических позиций. Однажды я отказался от приглашения своих хороших знакомых только потому, что внутренний голос сказал мне: «Не надо!» Все тот же Красный Сигнал. Вскоре их загородный дом сгорел. Кстати, дядя, попробуйте-ка объяснить, как сработало подсознание в этом случае?

— А никак, — усмехнулся сэр Эйлингтон.

— Но объяснение-то у вас, конечно, есть? Не стесняйтесь. Мы, как-никак, родственники.

— Вот именно. И, зная тебя, могу догадаться, что тебе просто не хотелось туда ехать, а пожар стал настолько прекрасным оправданием твоей лени, что ты убедил себя в дурных предчувствиях, помешавших этой поездке.

— Нет, с вами решительно невозможно спорить! — расхохотался Дермут. — У вас на все готов ответ.

— Не смейте так легко сдаваться, мистер Уэст! — возмутилась Вайолет Эверсли. — Я, например, верю в ваш Красный Сигнал безоговорочно. А после пожара он больше вас не тревожил?

— До…

— Что вы сказали?

— Нет-нет, ничего.

Дермут замолчал. «До сегодняшнего вечера, нет», — чуть было не сказал он. Эти слова возникли — как сказал бы его дядя — совершенно неосознанно, выражая не вполне оформившуюся еще мысль, и, однако, — он почувствовал это сразу — в них была истина. Мрак, окутывающий будущее, рассеивался. Теперь там тревожно мерцал Красный Сигнал, предвещая близящуюся опасность.

«Но какую? — недоумевал Дермут. — Какая, к черту, опасность может угрожать ему здесь, среди друзей? Хотя…»

Он взглянул на Клер Трент. Тонко очерченное бледное лицо… грациозный изгиб шеи… золото волос… Но с этим он давно уже привык справляться. Джек Трент был его лучшим другом. Больше даже, чем просто другом. Когда-то Джек спас ему жизнь во Фландрии[10] за что был даже представлен к Кресту Виктории[11]. Дермут всегда это помнил, и — точно судьба хотела испытать его силы — безумно полюбил его жену. Дермут надеялся, что когда-нибудь это пройдет. Невозможно было все время страдать так, как сейчас. Он покончит с этим. Возьмет себя в руки. Хорошо хоть сама Клер ни о чем не догадывается. А если бы и догадывалась… Безнадежно… Статуя, прекрасная статуя из золота, слоновой кости и бледно-розового коралла… Игрушка для королей, а не живая женщина…

Клер… Даже мысленно произнося ее имя, он ощущал страдания… Нет, он должен с этим справиться! Всегда справлялся. «Да, но тогда все было иначе», — тут же возразил он себе. Вот именно: «иначе». В этом все дело.

Так что тут опасности не было. Боль — да, но не опасность. Во всяком случае, не та, о которой предостерегал его Красный Сигнал. Снова оглядев сидевших за столом, он только теперь сообразил, что общество подобралось довольно странное. Ну как, например, сюда попал его дядя? Он вообще редко обедал вне дома, тем более, в таком узком кругу. И это при том, что Тренты вовсе не относились к числу его друзей. До сегодняшнего вечера Дермут и не подозревал, что они знакомы. Нет, объяснение этому, конечно, существовало. После ужина ожидалась довольно известная дама — медиум[12], которая должна была провести спиритический сеанс[13]. Дядя как будто интересовался спиритизмом. Да, это, конечно, повод.

Повод… Или предлог, убедительно объясняющий присутствие психиатра? Но если так, что же в действительности привело сюда его знаменитого дядюшку? Память тут же услужливо подсказала ему множество подробностей, ранее незаметно проскользнувших мимо сознания.

Сэр Эйлингтон несколько раз как-то странно посмотрел на Клер… Изучающе — вот, пожалуй, точное слово. И, несомненно, Клер тоже это заметила. Слишком уж она была оживлена, слишком беспокойна. Ее руки явно не находили себе места. Она словно чего-то боялась. Но чего? Ведь не его же дяди?

Усилием воли он заставил себя прислушаться к разговору. Миссис Эверсли как раз упрашивала сэра Эйлингтона рассказать какой-нибудь интересный случай из его практики.

— Но ведь к вам приходят, наверное, и сумасшедшие? — боязливо спросила она.

— Милая моя, — вздохнул тот, — ну что такое, по-вашему, сумасшествие? Поверьте мне, чем больше изучаешь это явление, тем меньше, как это ни парадоксально звучит, понимаешь, что именно следует изучать. Например, каждому в той или иной мере присуща склонность к самолюбованию. Когда эта склонность приобретает гротескные черты и доходит до абсурда, заставляя пациента возомнить себя, скажем, самодержцем всея Руси, его тем или иным образом изолируют от общества. Однако, прежде чем дойти до такой крайности, человек проходит долгий и сложный путь, и поставить в каком-либо месте этого пути указатель с табличкой «Здесь началось безумие» решительно невозможно. Мало того, если бы он сумел держать язык за зубами, его, скорее всего, и не отличили бы от нормального человека. Кстати, поразительный феномен: душевнобольные, как правило, очень умны.

Сэр Эйлингтон отпил вина и, смакуя его, лучезарно улыбнулся.

— Я слышала, что они очень хитрые, — заметила миссис Эверсли, — эти сумасшедшие.

— Так оно и есть. Однако необходимость постоянного подавления своей мании часто приводит к губительным последствиям. Психоанализ учит, что подавление опасно в любой его форме. Именно поэтому выраженная эксцентричность поведения позволяет рассчитывать на положительный прогноз, и, напротив, мужчина… — сэр Эйлингтон запнулся, — или женщина, которые кажутся вполне нормальными, в действительности могут быть крайне опасны для общества.

Его взгляд снова скользнул вдоль стола и остановился на Клер. Несмотря на то, что сэр Эйлингтон тут же отвел глаза и снова пригубил вина, Дермута охватил едва ли не панический страх. Неужели то, о чем он смутно догадывался, правда? Но тогда…

— Как хорошо, что вы все это объяснили, — воскликнула миссис Эверсли. — Никогда больше не буду подавлять свое «я». Господи! Только подумать, какая страшная опасность мне угрожала. Вот уж поистине: всегда нужно оставаться собой.

— Милая миссис Эверсли, — поморщился сэр Эйлингтон, — вы неверно меня поняли. Истинная причина болезни кроется все же в физиологии. Скажем, болезнь мозга, зачастую наследственная, проявившаяся под действием какого-либо внешнего фактора.

— Наследственность — это ужасно, — поддакнула миссис Эверсли. — Туберкулез и вообще…

— Туберкулез по наследству не передается, — сухо заметил сэр Эйлингтон.

— Разве? Вот странно. А что же тогда передается?

— Подагра[14],— усмехнулся сэр Эйлингтон. — И еще дальтонизм[15]. Тут, кстати, мы сталкиваемся с очень интересным явлением. У женщин, в отличие от мужчин, эта болезнь способна присутствовать в скрытой форме и проявляется только тогда, когда ею страдали и мать и отец одновременно — явление, как вы понимаете, крайне редкое. Ограниченная наследственность, зависимая от пола…

— Как интересно! Но с сумасшествием все по-другому, не так ли?

— Да. Вот это наследуется совершенно независимо от пола, — серьезно ответил сэр Эйлингтон.

Неожиданно послышался грохот упавшего стула: Клер, поднимаясь, отодвинула его слишком резко. Она была очень бледна, ее руки заметно дрожали.

— Может, пора уже переменить тему? — сказала она, Изо всех сил стараясь выглядеть непринужденно. — Все-таки мы собрались здесь по другому поводу. Вот-вот должна прийти миссис Томпсон.

— Это все ваш портвейн, — заявил сэр Эйлингтон. — Он настолько восхитителен, что я даже забыл о таинственной миссис Томпсон. А ведь, положа руку на сердце, только ею меня сюда и заманили.

Клер поблагодарила его вымученной улыбкой и, оперевшись на плечо миссис Эверсли, вышла из комнаты.

— Вот так всегда, стоит мне оседлать любимого конька, — смущенно проговорил сэр Эйлингтон, усаживаясь на место. — Прошу меня извинить.

— Пустяки, — небрежно бросил Трент.

Он казался уставшим, озабоченным, и Дермут вдруг почувствовал себя здесь чужим. В этом доме явно была какая-то тайна. Тайна, которую Трент не посчитал возможным доверить ему даже несмотря на долгие годы дружбы. Дермут постарался отбросить эти мысли. Ведь, собственно, ровным счетом ничего не случилось. Дядя не так посмотрел на Клер… Она опрокинула стул… Да он просто все себе выдумал!

Они посидели еще немного, в тишине потягивая вино, потом с общего молчаливого согласия поднялись и перешли в гостиную. Не успели они расположиться в креслах, как было объявлено о прибытии миссис Томпсон.

Миссис Томпсон оказалась дородной дамой неопределенных лет с громким и грубоватым голосом. С головы до пят она была закутана в какой-то уродливый балахон темно-красного бархата.

— Надеюсь, я не опоздала, миссис Трент? — бодро осведомилась она. — Насколько я помню, мы договаривались на девять?

— Вы очень пунктуальны, миссис Томпсон, — ответила Клер своим приятным приглушенным голосом. — А вот и наше небольшое общество.

Дав понять, что в персональном представлении гостей она не нуждается, медиум обвела собравшихся оценивающим взглядом.

— Думаю, сеанс пройдет плодотворно, — подвела она итог своим наблюдениям. — А то, знаете, бывает страшно обидно, когда все мои усилия пропадают, так сказать, впустую. Меня это буквально выбивает из колеи. Надеюсь, Широмако (мой знакомый дух из Японии) доберется сегодня без приключений. Что до меня, я всегда в отличной форме, а сегодня, вдобавок, отказалась от гренок с сыром. Для меня это большая жертва.