— Вы имеете в виду разглашение государственной тайны, или как там они это называют? Но, Том, вы не можете в самом деле рассчитывать на то, что вам удастся скрыться. Где вы сможете скрыться?

— Я уже сказал вам. Где угодно.

— Но разве это реально в наше время? Нужны деньги и еще много чего.

— С деньгами все в порядке. Они припрятаны у меня в одном надежном месте, где я всегда могу получить их под новым именем.

— Вы все-таки взяли деньги?

— Разумеется, взял.

— Вас выследят и поймают!

— Это сделать будет сложно. Разве вы не понимаете, Оливия, что то описание моей внешности, которым они располагают, совсем не похоже на то, как я выгляжу сейчас? Вот почему я так настаивал на той пластической операции. Это и было главной причиной, понимаете? Исчезнуть из Англии, подкопить кое-какие деньги и изменить свою внешность так, чтобы в безопасности прожить жизнь.

— Вы не правы, — волновалась она. — Уверена, что вы не правы. Значительно лучше для вас будет вернуться назад и держать ответ за свои поступки. В конце концов, сейчас не война. Думаю, вам ничего не грозит, кроме короткого срока тюремного заключения. Что хорошего в том, чтобы опасаться преследования всю свою жизнь?

— Вы не понимаете, — сказал он. — Вы не понимаете самого главного во всем этом деле. Давайте пойдем!

Хилари встала и медленно пошла рядом с ним по террасе. Она чувствовала себя странно растерянной и лишившейся дара речи. Она выполнила свои обязательства перед Джессопом и перед той умершей женщиной, Оливией Беттертон. Большего она сделать не могла. Она прожила с Томом Беттертоном несколько недель в самом тесном контакте, а сейчас чувствовала, что они с ним так и остались чужими. Между ними не возникло не только чувств дружбы, но даже товарищества.

Они подошли к концу террасы. В стене была маленькая дверца, выходившая на узкую улочку, которая, петляя и извиваясь, спускалась с холма прямо к порту.

— Я выберусь этим путем, — сказал Беттертон. — Его никто не охраняет. Прощайте.

— Удачи вам, — медленно проговорила Хилари.

Она стояла и смотрела, как Беттертон подошел к двери, взялся за ручку и повернул ее. Открыв дверь, он сделал шаг назад и остановился. На пороге стояли трое мужчин. Двое из них вошли в дверь и направились к нему. Первый заговорил официальным тоном.

— Томас Беттертон, у нас имеется ордер на ваш арест. Вы будете находиться здесь под арестом до тех пор, пока не будете переданы представителям вашей страны.

Беттертон резко развернулся, но другой человек тем временем уже обошел его вокруг и стал у него за спиной. Тогда Беттертон, усмехаясь, опять повернулся к первому.

— Все хорошо, — сказал он, — но дело в том, что я не Томас Беттертон.

Третий мужчина прошел в дверь и остановился рядом со всеми.

— Нет, — сказал он, — вы Томас Беттертон.

Беттертон рассмеялся:

— Здесь просто слышали, как меня называли Томасом Беттертоном и как я отзывался на Томаса Беттертона. Дело в том, что я не Томас Беттертон. Я познакомился с Беттертоном в Париже. И занял его место. Спросите эту леди, если не верите мне, — сказал он. — Она приехала ко мне, выдавая себя за мою жену, и я признал ее как свою жену. Так это было?

Хилари кивнула.

— Это, — сказал Беттертон, — было по той причине, что, не являясь Томасом Беттертоном, я, естественно, и понятия не имел о том, как выглядит жена Томаса Беттертона. Я думал, что она действительно жена Томаса Беттертона. Ну а потом мне пришлось выдумать разные оправдания, которые удовлетворили бы ее. Но сейчас я говорю правду.

— Так вот почему вы притворились, что узнали меня! — воскликнула Хилари. — Когда вы сказали, чтобы я подыгрывала… поддерживала вас в вашем обмане.

И опять Беттертон самоуверенно рассмеялся.

— Я не Беттертон, — повторил он. — Посмотрите на любую фотографию Беттертона, и вы убедитесь, что я говорю правду.

Питерс шагнул вперед. Он заговорил, и его голос был совершенно не похож на голос того Питерса, которого Хилари так хорошо знала. Он был спокойным и безжалостным.

— Я видел фотографии Беттертона, — сказал он, — и согласен с тем, что сейчас вы мало на него похожи. Но тем не менее вы Томас Беттертон, и я докажу это.

Внезапным движением он схватил Беттертона и сорвал с него пиджак.

— Если вы Томас Беттертон, — сказал он, — то на сгибе локтя правой руки у вас есть шрам в форме буквы Z.

Говоря это, он разорвал рубашку Беттертона и вывернул ему руку.

— Пожалуйста! — торжествующе воскликнул он, показывая на руку. — В США живут два лаборанта, которые засвидетельствуют этот шрам. Я знал о нем, потому что Эльза написала мне и рассказала о нем, когда вы его получили.

— Эльза? — Беттертон в недоумении уставился на него. Его начала бить нервная дрожь. — Эльза? При чем тут Эльза?

— Хотите знать, какое против вас выдвигается обвинение?

Представитель полиции еще раз шагнул вперед.

— Вы обвиняетесь, — сказал он, — в преднамеренном убийстве. Убийстве вашей жены, Эльзы Беттертон.

ГЛАВА 22

— Мне очень жаль, Оливия. Вы должны поверить, что мне очень жаль. Я имею в виду, жаль вас. Только ради вас я дал ему один шанс. Я предупреждал вас, что для него безопаснее было остаться в Организации, и тем не менее я бы пересек полмира, чтобы добраться до него, и добрался, чтобы рассчитаться за то, что он сделал с Эльзой.

— Я ничего не понимаю. Кто вы?

— Мне казалось, вы это знаете. Я — Борис Андреевич Павлов-Глидр, двоюродный брат Эльзы. Для продолжения образования меня послали из Польши в университет в Америку. А события в Европе принимали такой оборот, что мой дядя счел для меня лучшим выходом принять американское гражданство. Я взял имя Эндрю Питерс. Потом, когда началась война, вернулся в Европу, сражался в рядах Сопротивления, вывез своего дядю и Эльзу из Польши и отправил их в Америку. Эльза… я вам уже рассказывал об Эльзе. Она была одним из самых блестящих ученых нашего времени. И именно Эльза сделала открытие ЗЕ-распада. А Беттертон был молодым канадцем, которого направили к Маннгейму помогать в его экспериментах. Он знал свое дело, но на большее просто не был способен. Он умышленно сделал так, чтобы Эльза полюбила его, и женился на ней, связав себя, таким образом, с научной работой, которой она занималась. Когда ее опыты приближались к завершению и он понял, каким выдающимся событием станет открытие ЗЕ-распада, он обдуманно отравил ее.

— О нет, нет!

— Да! Тогда не возникло никаких подозрений. Беттертон был убит горем, но с новой страстью набросился на работу и вскоре объявил об открытии ЗЕ-распада как о собственном. И оно принесло ему то, чего он желал. Славу и всеобщее признание его как блестящего ученого. После этого он посчитал разумным оставить Америку и переехать в Англию. Он направился в Харуэлл и устроился там на работу.

После окончания войны я еще некоторое время оставался в Европе. Так как хорошо знал немецкий, русский и польский языки, то мог выполнять там довольно полезную работу. Но меня встревожило письмо, написанное мне Эльзой незадолго до своей смерти. Болезнь, которой она страдала и от которой умерла, показалась мне загадочной и непонятной. И когда я наконец вернулся в США, то начал проводить собственное расследование. Сейчас мы не будем вдаваться в подробности, но я нашел то, что искал. То есть нашел достаточно фактов, чтобы добиться разрешения на эксгумацию тела. В окружной прокуратуре работал парень, который был большим другом Беттертона. Приблизительно в это время он собирался в поездку по Европе, и, рассчитывая, что в поездке он посетит Беттертона, я упомянул об эксгумации в разговоре с ним. Беттертон всполошился. Мне думается, что к этому времени с ним уже вступили в переговоры агенты нашего приятеля мистера Аристидеса. В любом случае Беттертон тогда понял, что не найти лучшего шанса избежать ареста и обвинения в убийстве. Он согласился со всеми предложениями, выставив своим единственным условием полное изменение своей внешности. А в действительности произошло то, что он оказался в самом настоящем плену. Более того, он обнаружил, что попал в очень опасную ситуацию, поскольку был совершенно не в состоянии производить ценности — научные ценности. Он никогда и близок не был к гениальности.

— И вы последовали за ним?

— Да. Когда все газеты были полны сенсационных сообщений об исчезновении ученого Томаса Беттертона, я приехал в Англию. С одним моим другом, весьма выдающимся ученым, уже провела зондирование некая миссис Спидер, работавшая на ООН. Приехав в Англию, я узнал, что она встречалась и с Беттертоном. Я подыграл ей, страстно высказывая левые взгляды и при этом, возможно, несколько преувеличивая свои научные способности. Видите ли, я думал, что Беттертон сбежал за «железный занавес», где достать его будет уже невозможно. Что ж, если никто больше не сможет добраться до него, то я до него доберусь. — Павлов-Глидр сжал губы. — Эльза была блестящим ученым, и, кроме того, это была красивая и нежная женщина. Ее убил и ограбил человек, которого она любила и которому верила. Если бы возникла такая необходимость, я был готов убить Беттертона своими собственными руками.

Я писал вам, — продолжил Питерс, — когда приехал в Англию. Писал вам под своей польской фамилией и рассказал обо всем. — Он взглянул на нее. — Наверное, вы мне не поверили. Вы не ответили на мое письмо. — Он пожал плечами. — Потом я пошел к людям из разведки. Придя к ним в первый раз, разыграл там спектакль. Польский офицер. Чопорный, корректно-официальный чужестранец. Я тогда подозревал абсолютно всех. Однако, в конце концов, мы нашли с Джессопом общий язык. И сегодня утром мои поиски подошли к концу. Теперь Беттертона выдадут властям, переправят в США, и там он предстанет перед судом. Если его признают невиновным, мне больше нечего будет сказать. — Он мрачно добавил: — Но этого не случится. Доказательства слишком сильны.