Артур Конан Дойл - Изгнанники

— Он шевелится. Он еще не умер! — крикнул де ла Ну.

— Сдохнет, — равнодушно проговорил старый пионер, кладя новый заряд в ружье. — Ах, вот серая шляпа всегда появляется, когда у меня нет заряда!

— Я видел в кустах шляпу с пером.

— Это Фламандский Метис. Мне было бы приятнее иметь в руках только один его скальп, чем сотни лучших его бойцов.

— Разве он так храбр?

— Да. Этого-то уж нельзя отрицать. Иначе он не смог бы стать вождем ирокезов. Но в придачу к этому негодяй умен, хитер и жесток… Ах, боже мой, если все, что про него рассказывают, правда, то жестокость его просто невероятна. Боюсь, как бы у меня не отсох язык, начни я перечислять все преступления этого человека. Ах, он опять…

В дыму снова промелькнула серая шляпа с пером. Де ла Ну и дю Лю выстрелили одновременно, и шляпа взлетела на воздух. В тот же миг кусты раздвинулись и высокий воин очутился перед глазами защитников. Лицом он походил на индейца, но цвет кожи был несколько светлее и остроконечная черная борода падала на охотничью куртку. Презрительным движением он вскинул руки, постоял одно мгновение, пристально смотря на замок, а затем прыгнул назад под прикрытие, среди града пуль, подсекавших все мелкие ветви вокруг него.

— Да, он довольно-таки храбр, — с ругательством повторил дю Лю. — У ваших крестьян в руках чаще бывали мотыги, чем мушкеты, судя по меткости их стрельбы. Однако индейцы, кажется, собираются к восточной стороне и, я думаю, скоро пойдут на штурм.

Действительно, со стороны ограды, защищаемой де Катина, пальба стала гораздо ожесточеннее, и было ясно, что именно здесь будет сосредоточен главный удар ирокезов. Из-за каждого ствола, пня и куста вылетали красные искры, окруженные серым дымом, и пули пели непрерывную песню смерти, пролетая сквозь бойницы. Амос просверлил себе дыру в частоколе на фут от земли и, лежа ничком, заряжал ружье, стреляя с обычным методическим спокойствием. Рядом с ним стоял Эфраим Савэдж, с сурово сжатыми губами и горящими глазами из-под нахмуренных бровей. Вся душа его была поглощена истреблением «амалекитян». Шляпа капитана свалилась с головы, седые волосы развевались по ветру, большие пятна пороха пестрили его загорелое лицо, а ссадина на правой щеке показывала, что индейская пуля успела задеть его. Де Катина держался как опытный стратег. Он расхаживал среди своих людей, бросая короткие фразы похвалы или предостережения, употребляя пламенные слова, грубые и меткие, от которых загораются сердца и вспыхивают щеки. Семеро из его людей были убиты, но так как атака, усилившись на его стороне, ослабела с другой, то старик де ла Ну поспешил к нему на помощь с сыном, а дю Лю привел подкрепление в десять человек. Де ла Ну только что протянул табакерку де Катина, как пронзительный крик сзади заставил первого обернуться. Онега ломала руки над трупом сына. Пуля прошла Ахиллу сквозь сердце, и он был мертв.

На одно лишь мгновение худое лицо старого вельможи слегка побледнело и рука, державшая золотую табакерку, закачалась, словно ветка от порыва ветра. Но он тотчас же овладел собой, сунул руку в карман и подавил судорогу, исказившую его лицо.

— Все де ла Ну умирают на поле чести, — произнес он. — Я думаю, в тот угол, где стоит пушка, надо прибавить людей.

Теперь стало ясно, почему ирокезы выбрали главной целью нападения именно восточную сторону. Здесь, между пушкой и оградой, находилась группа кустов, которая служила им надежной защитой. Там мог укрыться целый отряд, чтобы идти на окончательный приступ. Вот один за другим два воина переползли через неширокую полосу открытого пространства и скрылись в кустах, рядом с ними одним прыжком оказался и третий… Четвертого ранили, и он упал с перешибленной спиной в нескольких шагах от опушки леса, но нападавшие непрерывно стремились вперед, и уже тридцать шесть дикарей притаились в кустах. Настало время отличиться Амосу Грину.

С того места, где он лежал, отчетливо была видна полоска от срезанной им березовой коры. Грин знал, что прямо под ней лежит мешок с порохом. Он нацелился в полоску и потом медленно повел мушку ружья вниз, пока не установил ее, насколько мог точно, против деревца, росшего среди кустарника. Первый выстрел остался без последствий, а при втором он уже навел мушку на фут ниже. Пуля попала в мешок. От происшедшего мгновенно оглушительного взрыва задрожал дом и весь ряд крепких кольев ограды закачался, словно колосья в поле от порыва ветра. Столб синего дыма поднялся выше самых громадных деревьев, затем наступила гробовая тишина, нарушаемая только падением мертвых тел. Но вот раздался дикий крик радости осажденных, и в ответ на него — бешеный вой индейцев, и пальба из леса возобновилась с еще большей яростью.

Удар был нанесен врагу чувствительный. Из тридцати шести лучших воинов, посланных вперед, только четверо вернулись в лес, да и те были так изувечены, что могли считаться погибшими. Индейцы и раньше несли большие потери, но это новое бедствие заставило их переменить план атаки. Надо сказать, что ирокезы были настолько же осторожны, насколько храбры, и лучшим вождем считался у них тот, кто дорожил жизнью своих воинов. Пальба постепенно слабела и наконец, за исключением единичных выстрелов, почти замолкла.

— Неужели они прекратили атаку? — с радостью воскликнул де Катина. — Амос, вы, кажется, спасли нас.

Но осторожный дю Лю покачал головой:

— Скорее волк бросил бы полуобгрызанную кость, чем ирокезы такую добычу.

— Но ведь они понесли огромные потери.

— Да, но не столь ощутимые, как наши. Они потеряли пятьдесят из тысячи, мы — двадцать из шестидесяти. Нет, нет, у них идет военный совет и мы скоро почувствуем его результаты. А пока нам выпало несколько спокойных часов, послушайтесь меня — идите сосните немного. По вашим глазам я вижу, что вы не привыкли к бессоннице, а грядущая ночь вряд ли подарит вам отдых.

Де Катина действительно устал до последней степени. Амос Грин и капитан, завернувшись в свои одеяла, уже спали под защитой ограды, Амори же побежал наверх, сказать несколько слов утешения дрожащей Адели, затем кинулся на кровать и заснул мертвым сном без сновидений, сном изможденного человека. Когда новый взрыв пальбы разбудил его, солнце уже угасало и мягкие вечерние тона расцветили голые стены комнаты. Он вскочил с кровати, схватил мушкет и бросился вниз. Защитники собрались у бойниц, а дю Лю, де ла Ну и Амос Грин озабоченно шептались между собою. Мимоходом Амори заметил, что Онега, тихо причитая, все в том же положении сидит над трупом сына.

— Что случилось? Разве они наступают? — быстро спросил он.

— Негодяи задумали какую-то чертовщину, — произнес дю Лю, выглядывая из-за угла амбразуры. — Они собираются толпой на восточной стороне, а стреляют с юга. Индейцы обычно не нападают с открытого места, но если у них появится подозрение, что к нам подойдет помощь из форта, они отважатся и на. это.

— Лес впереди прямо-таки кишит ими, — заметил Амос. — Они хлопочут под кустами, словно бобры.

— Может быть, они намерены напасть с этой стороны под прикрытием стрельбы с флангов.

— Так и есть! — вскричал де ла Ну. — Принесите поскорее все лишние ружья и соберите сюда всех людей, оставив с каждой стороны по пять человек.

Едва он успел произнести эти слова, как из лесу раздался пронзительный призывный боевой клич. В одно мгновение на открытое пространство высыпала целая куча воинов и направилась к ограде, визжа, прыгая и размахивая в воздухе ружьями и томагавками. И в кошмарном сне не могли пригрезиться такие ужасные существа, как эти индейцы, с их ярко раскрашенными лицами, с их развевающимися чубами и размахивающими в воздухе руками, с их конвульсивно извивающимися телами. Некоторые из передних несли челноки и, подбежав к ограде, ставили их стоймя и лезли по ним, словно по лестницам. Другие стреляли сквозь бойницы так, что дула их мушкетов ударялись о дула ружей противников; третьи вскарабкивались на верх ограды и бесстрашно спрыгивали внутрь двора. Канадцы ожесточенно сопротивлялись, как люди, которые не ждут пощады. Они стреляли, еле успевая заряжать ружья, и, обернувши мушкеты, бешено колотили прикладами по каждой башке, показывающейся над оградой. Во дворе стоял невообразимый шум: возгласы и крики французов, завывание дикарей, вопли ужаса испуганных женщин — и среди всего этого гама возвышался голос старого вельможи, умолявшего свой гарнизон держаться стойко. С рапирой в руке, без шляпы, со сбившимся париком, забыв все свои жеманные манеры, старый воин был тем же, как некогда при Рокруа, и вместе с дю Лю, Амосом Грином, де Катина и Эфраимом Савэджем оказывался впереди везде, где было особенно трудно. Они бились отчаянно, ружья их и приклады одерживали верх над томагавками, так что пятьдесят ирокезов, попавших за ограду, были большей частью мгновенно перебиты, а оставшиеся в живых бежали. Но внезапно с южной стороны, лишенной защиты, начался новый приступ. Дю Лю сразу увидел, что двор потерян и остается только одно средство спасти дом.

— Задержите их на минуту! — крикнул он и, подбежав к медной пушке, выпалил прямо в толпу дикарей. Затем, когда они на миг попятились, дю Лю, сунув гвоздь в запальное отверстие, вбил его ударом приклада, затем заклепал пушку с другой стороны и только после этого бросился к входной двери, куда нападавшие оттеснили остатки гарнизона. Канадцы кинулись в дом и с силой захлопнули за собой массивную дверь, сломав при этом ногу первому индейцу, попытавшемуся последовать за ними. Таким образом, защитники замка могли теперь передохнуть немного и обдумать, как поступить дальше.

А дела их были из рук вон плохи. Если бы только враги смогли обратить жерла пушек против них, всякое сопротивление было бы бесполезным; но присутствие духа дю Лю избавило смельчаков от этой опасности. Однако число защитников замка страшно уменьшилось. Девятнадцать человек вошло в дом, из них один умер прямо на пороге, простреленный насквозь, а у другого оказалось томагавком разрублено плечо, и он не в состоянии был поднять мушкет. Дю Лю, де ла Ну и де Катина остались невредимыми, но Эфраиму Савэджу пуля пробила руку, а у Амоса из пореза на лице текла кровь. Остальные также пострадали более или менее, но теперь не время было думать о ранах, так как надвигавшаяся кровавая развязка требовала решительных действий. Несколькими выстрелами из забаррикадированных окон удалось очистить двор, ибо целиться стало куда как удобно, но, с другой стороны, и враги теперь могли укрыться за частоколом и вести огонь снаружи. С полдюжины защитников отвечали на пальбу, в то время как руководители обороны совещались.