Сидевший в инвалидной коляске мужчина проследил за тем, как она убирала опавшие лепестки, и, пожалуй, криво улыбнулся.

– Прежняя аккуратистка. Всё на своем месте, и для всего есть свое место.

Он усмехнулся – не без едкой нотки. Однако Мэри Дюрран сохраняла спокойствие.

– Люблю, когда всё в порядке, – согласилась она. – А знаешь, Фил, тебе и самому не понравилось бы, если б дома царил хаос.

Муж ее произнес с ноткой горечи:

– Что же, во всяком случае, я не имею возможности навести здесь хаос.

Вскоре после свадьбы Филип Дюрран заболел паралитической разновидностью полиомиелита. И в глазах обожавшей его Мэри сделался не только мужем, но и ребенком. Подчас ее собственническая любовь несколько смущала его. Его жене не хватало воображения, чтобы понять, как то удовольствие, которое она получает от его несамостоятельности, подчас раздражает его.

Он заторопился со словами, словно бы опасаясь проявления симпатии или сочувствия с ее стороны.

– Должен сказать, что эта новость, полученная от твоего отца, просто неописуема! После всего этого времени!.. Как ты можешь сохранять спокойствие?

– Наверное, я никак не могу принять ее. Это так необычно… Сначала я просто не могла поверить словам отца. Если б звонила Эстер, я скорее подумала бы, что она все выдумала. Ну ты же знаешь, какова Эстер.

Часть горечи оставила лицо Филипа Дюррана.

– Неистовая и страстная особа, вечно ищущая неприятностей на свою голову и находящая их, – негромко проговорил он.

Мэри отмахнулась. Чужие выводы не интересовали ее. Она с сомнением произнесла:

– Хотелось бы знать, правда ли это? Тебе не кажется, что этот человек мог все придумать?

– В качестве рассеянного ученого? Было бы приятно так думать, – ответил Филип, – но похоже, что Эндрю Маршалл воспринял его слова серьезно. A «Маршалл и Маршалл» – фирма не из доверчивых, надо тебе сказать.

Мэри Дюрран нахмурилась.

– Но что это на самом деле означает, Фил?

– Это означает, что Джеко будет полностью оправдан. То есть если власти будут удовлетворены, – и, насколько я понимаю, ничего другого быть не может.

– Ну, хорошо, – Мэри слегка вздохнула, – значит, все и в самом деле очень хорошо.

Филип Дюрран снова рассмеялся с прежней едкой горечью.

– Полли! – воскликнул он. – Ты меня погубишь.

Именем Полли звал Мэри Дюрран только собственный муж. Имя это самым абсурдным образом не гармонировало с ее скульптурной внешностью. Она посмотрела на Филипа с некоторым удивлением.

– Не понимаю, чем мои слова могли так развеселить тебя.

– Ну, ты вела себя абсолютно изящно! – заявил Филип. – Прямо благородная леди на распродаже рукоделья какого-нибудь деревенского института.

Мэри с некоторым недоумением произнесла:

– Но все действительно очень хорошо! Согласись, не слишком приятно иметь убийцу в своей семье.

– Ну, не совсем в своей…

– Знаешь, на самом деле это одно и то же. То есть вся эта история оказалась очень неприятной и неуютной. Все окружающие любопытствовали до неприличия. Мне было так противно…

– Ты великолепно справлялась с ситуацией, – проговорил Филип. – Замораживала знакомых ледяным взглядом своих синих глаз, после чего те затыкались и им становилось стыдно. Просто удивительно, как тебе удается никогда не обнаруживать своих чувств.

– Вся эта история была мне крайне неприятна. Точнее сказать, отвратительна, – проговорила Мэри Дюрран. – Однако в конце концов он умер, и все закончилось. A теперь… теперь, надо думать, ее разворошат снова. Утомительная перспектива.

– Да, – задумчиво промолвил Филип Дюрран, чуть шевельнув плечами, отчего по лицу его пробежала болезненная гримаса.

Жена торопливо подошла к нему.

– У тебя спина затекла? Подожди. Дай-ка я переложу подушку. Вот так. Теперь лучше?

– Тебе следовало работать в госпитале сиделкой, – проговорил Филип.

– Не испытываю никакого желания заботиться о разных там людях. Только о тебе. – Сказано это было очень просто, однако с несомненно глубоким чувством, проступавшим под словами.

Зазвонил телефон, и Мэри подошла к аппарату.

– Алло… да… слушаю… Ах, это ты… Это Микки, – бросила она в сторону Филипа. – Да… да, мы слышали. Папа звонил… Ну конечно… Да… Да… Филип говорит, что если адвокаты будут удовлетворены, все будет в порядке… В самом деле, Микки, не понимаю, почему ты так расстроен… Никогда не считала себя особо тупой… В самом деле, Микки… ты, наверное… Алло?.. Алло?.. – Мэри сердито нахмурилась. – Он бросил трубку. – Она аккуратно опустила трубку на аппарат. – Вот что, Филип, я не могу понять Микки.

– И что же он в точности сказал?

– Знаешь, он был в таком состоянии… Обозвал меня тупицей, сказал, что я не понимаю… последствий. Будет крупный скандал, так он сказал. Но почему? Не понимаю.

– Перетрусил, наверное? – задумчиво проговорил Филип.

– Но с чего вдруг?

– А знаешь, он прав. Последствия будут.

Мэри чуть взволновалась.

– Ты хочешь сказать, что интерес к этому делу снова оживет? Конечно, я рада тому, что Джеко оправдан, однако будет неприятно, если люди снова начнут полоскать наше белье.

– Дело не только в том, что скажут соседи. Одним этим не ограничится.

Она вопросительно посмотрела на мужа.

– Заинтересуется и полиция!

– Полиция? – резким тоном бросила Мэри. – Она-то здесь при чем?

– Моя дорогая девочка, подумай наконец.

Мэри неторопливо подошла к нему и опустилась рядом.

– Теперь преступление снова сделалось нераскрытым, – проговорил Филип.

– Но зачем им поднимать всю историю заново… после всего прошедшего времени?

– Превосходный образчик благого пожелания – ни на чем не основанного, однако.

– Но конечно же, – проговорила Мэри, – проявив подобную глупость – допустив эту ужасную ошибку в отношении Джеко, – они, должно быть, не захотят ворошить прошлое?

– Возможно, и не захотят, однако придется! Служебный долг требует.

– Ох, Филип, я уверена в том, что ты ошибаешься. Опять пойдут разговоры, а потом все успокоятся.

– И мы снова заживем дружно и счастливо, – с легкой ехидцей заметил он.

– А почему нет?

Филип качнул головой.

– Все не так просто… Твой отец прав. Надо собраться всем вместе и посоветоваться. Залучив к себе Маршалла.

– Ты хочешь сказать, надо поехать в «Солнечный мыс»?

– Да.

– Но мы не в состоянии это сделать.

– Почему же?

– Это нереально. Ты – инвалид и…

– Я не инвалид, – раздраженным тоном ответил Филип. – Я вполне силен и здоров. Просто мне отказали ноги. И при наличии подходящего транспорта могу доехать до какого-нибудь Тимбукту.

– А я считаю, что тебе вредно ездить в «Солнечный мыс». Притом что вновь возникло это неприятное дело…

– Но голова моя осталась в порядке.

– И потом, я не вижу, как мы можем оставить дом. В последнее время было так много случаев взлома…

– Пригласи кого-нибудь переночевать.

– Тебе просто сказать это – будто легче нет ничего на свете.

– Эта старая миссис… как ее там, может приходить каждый день. И прекрати этот спор на уровне домашней хозяйки, Полли. На самом деле это ты не хочешь никуда ездить.

– Правильно, не хочу.

– Долго быть там нам не придется, – ободрил жену Филип. – Но, на мой взгляд, ехать необходимо. В такой ситуации семья должна сплотиться перед лицом остального мира. Необходимо в точности выяснить положение дел.

III

Вернувшись в Драймут, в гостиницу, Калгари рано отобедал и вернулся в свой номер. Визит в «Солнечный мыс» произвел на него глубокое впечатление. Он ожидал, что новость произведет болезненный эффект, что заставило его заранее собрать в кулак всю свою решимость. Однако откровение оказалось мучительным и тягостным – совершенно не в той манере, которую он ожидал. Повалившись на кровать, Артур раскурил сигарету и принялся прокручивать в уме ситуацию – снова и снова.

Конечно же, самым ярким впечатлением стало лицо Эстер, каким оно было в момент прощания. Это презрительное отвержение его устремления к справедливости! Как это там она сказала? «Теперь важно, не кто виноват, а кто не виноват». И потом: «Разве вы не понимаете, что именно сделали сейчас со всеми нами?» Но что такое он сделал? Калгари не понимал этого.

И все прочие… Женщина, которую они звали Кирсти (с какой стати, к слову? Кирсти – шотландское имя, но она не шотландка – датчанка, а быть может, норвежка). Так почему же она разговаривала с ним столь жестким… столь обвинительным тоном?

Нечто странное было и в поведении Лео Эрджайла – отстраненное выжидание. Никаких «слава богу, мой сын невиновен!», что следовало бы счесть естественной реакцией!

И эта девушка… девушка, исполнявшая обязанности секретаря Лео. Услужливая, любезная. Однако и она отреагировала странным образом. Калгари вспомнил, как она опустилась на колени перед креслом Эрджайла. Словно бы… словно бы… она сочувствовала ему, утешала его. Утешала? Но в чем? В том, что сын его не был виновен в убийстве? И конечно… да, конечно… чувства в этом движении было больше, чем положено секретарю – даже отработавшему на своем месте несколько лет… так в чем же, собственно дело? Почему они…

Зазвонил телефон на столике возле его кровати. Артур поднял трубку.

– Алло?

– Доктор Калгари? Вас тут спрашивают.

– Меня? – Он был удивлен. Насколько ему было известно, о том, что он ночует в Драймуте, не знал никто.

После недолгой паузы клерк ответил:

– Это мистер Эрджайл.

– О? Скажите ему… – Артур осекся, осознав, что готов спуститься вниз. Если по какой-то причине Лео Эрджайл последовал за ним в Драймут, сумел узнать, где он остановился, тогда вопрос будет слишком серьезным для того, чтобы обсуждать его внизу, в людной гостиной. – Попросите его подняться в мой номер, пожалуйста.