Держа в руках принесенные гвоздики, Тина склонилась к надписи. «Рейчел Луиза Эрджайл. С любовью». Ниже тянулась строка: «Встают дети и ублажают ее»[15].

За спиной ее послышались шаги, и Тина в удивлении повернула голову.

– Микки!

– Я заметил твою машину и последовал за ней. В любом случае я направлялся сюда.

– Ты ехал сюда? Зачем?

– Не знаю. Возможно, для того лишь, чтобы проститься.

– Проститься? С ней?

Он кивнул:

– Да. Я дал согласие той компании, о которой говорил тебе. Недели через три я уеду туда.

– И ты первым делом приехал сюда, чтобы проститься с матерью?

– Да. Наверное, для того, чтобы поблагодарить ее и попросить прощения.

– За что же ты хочешь просить прощения, Микки?

– Во всяком случае, не за то, что убил ее, если ты так считаешь. Ты ведь подозревала меня, Тина?

– Я не была в этом уверена.

– Ты и сейчас не можешь быть уверена в этом, так ведь? Это я к тому, что не стану уверять тебя в том, что не убивал ее… это бесполезно.

– Так за что же ты хочешь попросить прощения?

– Она столь много сделала для меня, – неторопливо проговорил Микки. – А я ни разу в жизни даже не поблагодарил ее. Я отвергал все, что она делала, ни разу не сказал ей доброго слова, ни разу не поглядел ласково. И теперь я сожалею об этом. Вот и всё.

– Когда же ты перестал ненавидеть ее? После того, как ее убили?

– Да. Да, наверное, ты права.

– Ты ненавидел вовсе не ее, так ведь?

– Нет-нет. Ты была права. Я ненавидел свою собственную мать. Потому что любил ее… потому что любил ее, а она не ставила меня даже в ломаный грош.

– И теперь ты даже не сердишься на нее за это?

– Нет. Едва ли она могла что-то поделать с собой. В конце концов, ты рождаешься таким, каков ты есть. А она была солнышком, счастливым человеком. Слишком привязанной к мужчинам и слишком привязанной к бутылке, но в хорошем настроении доброй к своим детям. Она никому не позволила бы обидеть их… Но я был ей безразличен! Все прошедшие годы я отказывался смириться с этой мыслью. Теперь я принял ее. – Он протянул руку. – Дай-ка мне одну из своих гвоздик, Тина!

Взяв цветок, Микки наклонился и положил на могильную плиту под надписью.

– Стало быть, так, мама, – проговорил он. – Я был для тебя скверным сыном, a ты, в свой черед, не была для меня мудрой матерью. Но ты хотела мне добра… – Микки посмотрел на Тину. – Как, по-твоему, достаточное ли извинение?

– Думаю, сойдет, – проговорила та и, нагнувшись, положила рядом остальные гвоздики.

– И часто ты приходишь сюда с цветами?

– Один раз в год, – ответила Тина.

– Маленькая Тина, – проговорил Микки.

Повернувшись, они направились рядом к выходу с кладбища.

– Я не убивал ее, Тина, – сказал Микки. – Клянусь тебе в этом. И хочу, чтобы ты поверила мне.

– В тот вечер я была там, – невозмутимым голосом произнесла девушка.

Он повернулся на месте.

– Где это там? Ты хочешь сказать, в «Солнечном мысе»?

– Да. Я подумывала о том, не сменить ли мне работу. И хотела посоветоваться об этом с матерью и отцом.

– Так, – проговорил Микки, – продолжай.

Тина не ответила. Он взял ее за руку и слегка тряхнул.

– Слушаю тебя, Тина. Ты должна все рассказать мне.

– Пока я никому не говорила об этом, – откликнулась она.

– Говори же, – сказал Микки.

– Я приехала к дому, но не стала оставлять автомобиль возле ворот. Знаешь, там на полпути есть такое местечко, где проще всего развернуться?

Микки кивнул.

– Там я вышла из автомобиля и направилась к дому, ощущая неуверенность в душе. Ты же знаешь, как сложно бывало в некоторых отношениях говорить с матерью. Я про то, что у нее всегда рождались собственные идеи. Я хотела изложить ей вопрос настолько четко, насколько это было возможно сделать. Так я дошла до дома, повернула назад к машине, вернулась обратно – обдумывая снова и снова будущий разговор.

– Когда это было? – спросил Микки.

– Не знаю, – ответила Тина. – Уже не помню. Я… время для меня не играет особой роли.

– Да уж, моя дорогая, – согласился Микки. – Тебе всегда был присущ этот аромат безграничного досуга.

– Я вошла в тень деревьев, – продолжила Тина, – ступая почти бесшумно…

– Как такая маленькая кошечка, – нежным тоном произнес Микки.

– …когда услышала их.

– Что услышала?

– Шепот двоих людей.

– В самом деле? – Молодой человек напрягся всем телом. – И что же они говорили?

– Они… один голос говорил: «Между семью и семью тридцатью. В это самое время. Запомни это и не загуби дело. Между семью и половиной восьмого». Второй голос в ответ прошептал: «Ты можешь довериться мне». Тут первый голос произнес: «Ну а после этого все будет чудесно».

Наступило молчание, а потом Микки проговорил:

– Ну… а почему ты молчала об этом?

– Потому что не знала, – ответила Тина. – Не знала, кто говорил.

– Но ведь… Кто говорил – мужчина или женщина?

– Не знаю, – продолжила Тина. – Разве ты не знаешь, что когда люди перешептываются, трудно расслышать голос. Это был… хорошо, всего лишь шепот. Конечно, мне кажется, что это были мужчина и женщина, потому что…

– Из-за того, что они говорили?

– Да. Но я не знала, кто это был.

– Ты подумала, – сказал Микки, – что это могли оказаться отец и Гвенда?

– Это было возможно, правда? – проговорила Тина. – И эти слова могли означать, что Гвенда должна уйти из дома, а потом вернуться обратно за эти полчаса, или Гвенда могла просить отца спуститься вниз между семью и половиной восьмого.

– Если б это оказались отец и Гвенда, ты не хотела бы выдать их полиции. Правильно?

– Если б я была уверена в этом, – проговорила Тина. – Однако я не была уверена. Это могла быть и совершенно другая пара. Например, Эстер и кто-то еще… Даже Мэри, только без Филипа. Нет, нет, конечно, Филип просто не мог там оказаться.

– Ты сказала, Эстер и кто-то еще… ты кого-нибудь подозреваешь?

– Не знаю.

– Ты не видела его… этого мужчину то есть?

– Нет, – проговорила Тина. – Его я не видела.

– Тина, по-моему, ты врешь. Это был мужчина, так?

– Я вернулась назад к машине, – сказала Тина, – и тут по противоположной стороне улицы кто-то очень быстро прошел… промелькнул тенью во тьме. A потом мне показалось… мне показалось, что в конце дороги завелся автомобильный мотор.

– И ты решила, что это я… – произнес Микки.

– Я не знала, кто это, – продолжила Тина. – Это мог быть и ты. Мужчина был примерно твоего роста и сложения.

Они дошли до маленькой машинки Тины.

– Давай, Тина, садись, – сказал Микки, – я еду с тобой. Мы оба едем в «Солнечный мыс».

– Но, Микки…

– Говорить тебе, что это был не я, бесполезно, так ведь? И что еще я могу сказать? Давай вези меня к нашему дому.

– Что ты намереваешься делать там, Микки?

– Почему ты решила, что я хочу там что-то делать? Разве ты сама не собиралась ехать туда?

– Да, – сказала Тина, – действительно собиралась. Я получила письмо от Филипа.

Она завела мотор. Микки сидел возле нее, напряженный и взвинченный.

– Ты получила письмо от Филипа, так? И что же он пишет?

– Он попросил меня приехать. Решил повидаться; ему известно, что я сегодня свободна с половины дня.

– Ого… А он не написал, зачем ты ему понадобилась?

– Написал, что хочет задать мне вопрос и надеется, что я дам на него ответ. Еще написал, что мне не придется что-то говорить ему – он сам все мне скажет. Мне придется ответить лишь «да» или «нет». И все, что бы я ему ни сказала, он сохранит в тайне.

– Значит, он что-то обнаружил, как по-твоему? – спросил Микки. – Интересно…

Ехать до «Солнечного мыса» было недалеко. Когда они остановились у дома, Микки проговорил:

– Иди в дом, Тина. А я пока немного погуляю по саду и подумаю. Так что ступай. Побеседуй с Филипом.

– Ты не хочешь… ты не можешь… – выдавила Тина.

Микки коротко хохотнул.

– Прыгнуть с обрыва Влюбленных? Ну тебя, Тина, ты все-таки знаешь меня.

– Иногда, – заметила девушка, – мне кажется, что я вообще никого не знаю.

Повернувшись к нему спиной, она неторопливо направилась к дому. Микки проводил ее взглядом, набычившись, запустив руки в карманы. Хмурясь, он обошел угол дома, задумчиво глядя вверх. Разом нахлынули детские воспоминания. Вот старая магнолия – сколько раз он взбирался по ней и перелезал в выходящее на площадку окно… Там был еще и крохотный участок земли, который должен был стать его собственным огородом. Нельзя сказать, чтобы Микки сколько-нибудь любил огороды. Он всегда предпочитал разбирать на части свои механические игрушки. Экий чертенок, подумал он с легким весельем, прямо разрушитель.

Впрочем, взрослея, человек на самом деле не слишком меняется.

II

Войдя в дом, Тина встретила Мэри в прихожей. Увидев ее, та удивилась.

– Тина! Ты приехала сюда из Редмина?

– Да, – ответила девушка. – Разве ты не знала о моем приезде?

– А я и забыла, – сказал Мэри. – Филип, кажется, об этом упоминал… – Она отвернулась. – Схожу на кухню, посмотрю, принесли ли «Овалтин»[16]. Филип любит выпить его на ночь. А пока Кирстен понесла наверх кофе. Он любит кофе больше, чем чай. Говорит, от чая у него несварение желудка.

– Зачем ты обращаешься с ним как с инвалидом, Мэри? – спросила Тина. – Никакой он не инвалид.

В холодном взгляде Мэри пробилась нотка легкого гнева.

– Когда у тебя будет собственный муж, Тина, тогда я и послушаю тебя о том, как надо обращаться с мужьями.

– Извини, – кротко ответила девушка.

– Если б мы только могли убраться из этого дома, – проговорила Мэри. – Филиппу нехорошо здесь. Кроме того, сегодня сюда возвращается Эстер, – добавила она.

– Эстер? – удивилась Тина. – В самом деле? Зачем?