Агата Кристи - Бремя любви

– Я благодарна вам за то, что вы их привезли. Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали все, что знаете о Ширли. Я ее так давно не видела. Почти три года. Все еще не могу поверить, что она умерла.

– Представляю, как вы себя чувствуете.

– Я очень хочу услышать все, что вы можете мне о ней рассказать. Только не надо слов утешения. Вы, я думаю, все еще верите в Бога. Ну а я – нет! Простите, если вам это кажется оскорбительным. Но так вы лучше поймете, что я испытываю. Если и есть на свете Бог, то он жесток и несправедлив.

– Потому что дал вашей сестре умереть?

– Не стоит вдаваться в дискуссию по этому поводу. И, пожалуйста, не говорите со мной о религии. Расскажите лучше о Ширли. Я так и не поняла, как произошло несчастье.

– Она переходила дорогу, ее сбил и переехал тяжелый грузовик. Она умерла сразу, не мучилась от боли.

– Так мне и Ричард писал. Но я подумала, может, он жалеет меня, что-то скрывает. Это на него похоже.

– Да, это верно. Но я ничего не скрываю. Это совершенная правда, что ваша сестра скончалась сразу и не страдала.

– Как это случилось?

– Все произошло поздно ночью. Ваша сестра сидела в открытом кафе и смотрела на гавань. Когда вышла из кафе, стала переходить улицу, не посмотрев по сторонам. Из-за угла выехал грузовик и сбил ее.

– Она была одна?

– Да.

– А как же Ричард? Почему его не было с ней? Все это так странно. Не понимаю, как он мог разрешить ей пойти ночью одной в кафе? Я думала, он будет заботиться о ней, беречь ее.

– Не вините его. Он ее обожал, всячески оберегал. Но в тот раз он не знал, что она ушла из дому.

Лицо Лауры смягчилось.

– Да, я несправедлива к нему. – Она сцепила руки. – Это так жестоко, бессмысленно! После всего, что Ширли пережила, ей досталось всего лишь три года счастья.

Луэллин ответил не сразу, только смотрел на нее.

– Простите, вы очень любили сестру?

– Больше всего на свете.

– И тем не менее три года ее не видели. Они много раз вас приглашали, но вы так и не приехали?

– Трудно было оставить работу, найти мне замену.

– Возможно, но все можно было уладить. Почему вы не захотели поехать?

– Я хотела, хотела!

– И все же нашлись причины, чтобы не поехать.

– Я же объяснила вам. Моя работа здесь…

– Вы так сильно любите свою работу?

– Люблю? Нет, – удивленно ответила она. – Но это важная работа, необходимая. Эти дети никому не были нужны. Я считаю… я занимаюсь полезным делом.

Ее серьезность показалась Луэллину несколько странной.

– Конечно, полезным, я не сомневаюсь.

– Здесь был полный развал. Мне пришлось вложить много труда, чтобы наладить работу.

– Вы, я вижу, отличный администратор. И характер у вас сильный. Вы умеете управлять людьми. Да, я уверен, вы делаете очень нужную и полезную работу. Она приносит вам радость?

– Радость? – Лаура посмотрела на него с недоумением.

– Чему вы так удивляетесь? Работа может быть и радостью, если вы их любите.

– Кого?

– Детей.

– Нет, не люблю… на самом деле не люблю… в том смысле, о котором вы говорите. Я бы хотела их любить. Но тогда…

– Вот тогда это было бы радостью, а не долгом. Вы это имели в виду? Но чувство долга у вас, видимо, в крови.

– Почему вы так решили?

– Потому что это у вас на лице написано. Только почему, интересно? – Он вдруг встал и нервно прошелся по комнате. – Чем вы занимались всю жизнь? Это так странно, непонятно – знать вас так хорошо и не знать о вас ничего. Не знаю, с чего начать.

Его смятение было столь очевидным, что Лаура лишь удивленно на него смотрела.

– Я, наверное, кажусь вам сумасшедшим. Вы ничего не понимаете, да и не можете понять. Я приехал в эту страну, чтобы встретиться с вами.

– Передать мне вещи Ширли?

Луэллин только нетерпеливо махнул рукой:

– Да, да, я и сам думал, что ради этого. Исполнить поручение Ричарда, потому что у него нет на это душевных сил. Я даже не подозревал, что это будете вы. – Он наклонился к ней через стол. – Послушайте, Лаура, вы все равно должны когда-нибудь об этом узнать, так пусть это произойдет сейчас.

Много лет назад, еще до того, как я стал проповедником, у меня было три видения. Ясновидение – наше родовое свойство. Наверное, оно передалось и мне. Я увидел три сцены так же ясно, как вижу вас. Кабинет со столом, за которым сидел мужчина с тяжелой челюстью. Окно, а за ним сосны на фоне неба и человека с круглым розовым лицом и совиным взглядом. Позже именно с этими сценами я столкнулся в реальной жизни. Человек за большим столом был мультимиллионером, который финансировал нашу религиозную кампанию. А потом я лежал в санатории и смотрел в окно на запорошенные снегом сосны. А возле моей кровати стоял врач с розовым лицом и говорил мне, что с моей деятельностью евангелиста должно быть покончено.

А третьим видением были вы, Лаура, вы. Я видел вас так же отчетливо, как сейчас. Вы выглядели моложе, но ваши глаза были столь же печальны, а лицо трагично. Фон, на котором вы мне явились, был неясен, но смутно, как на театральном заднике, вырисовывалась церковь, а после – языки пламени.

– Пламени? – взволнованно переспросила Лаура.

– Да. Вам не пришлось пережить пожар?

– Однажды, в детстве. Но церковь… какая она была? Католическая, с Богоматерью в голубой накидке?

– Ничего определенного. Ни цвета, ни огней. Да, еще была купель. И вы стояли возле нее.

Луэллин увидел, как с лица Лауры сошла краска. Она медленно подняла руки к вискам.

– Вам это знакомо, Лаура? Что это означает?

– «Ширли Маргарет Эвелин, во имя Отца и Сына и Святого Духа…» – Голос Лауры на мгновение пресекся. – Это было крещение Ширли. Я была ее крестной матерью. Держала ее на руках и хотела уронить на каменный пол! Хотела, чтобы она умерла! Я стояла и думала об этом. Желала ей смерти. А теперь… теперь… она умерла. – Лаура закрыла лицо руками.

– Лаура, дорогая, я понимаю… А огонь? Это тоже было?

– Я молилась. Поставила свечу, чтобы исполнилось мое желание. А знаете, какое у меня было желание? Я хотела, чтобы Ширли умерла. И теперь…

– Не надо, Лаура. Не надо это повторять. А пожар… как это случилось?

– Это произошло в ту же ночь. Я проснулась. Пахло дымом. Горел дом. Я подумала, что моя молитва услышана. Потом до меня донесся плач ребенка. И во мне все вдруг перевернулось. Я хотела только одного – спасти ее. И спасла. Она даже ожогов не получила. Я вытащила ее на крышу. И все ушло – ревность, стремление быть первой, все. Я ее полюбила. Полюбила безумно. И с тех пор люблю.

– Дорогая моя! – Луэллин вновь наклонился к ней через стол и взволнованно сказал: – Вы видите теперь, что мой приезд…

Его прервала открывшаяся дверь. Вошла запыхавшаяся мисс Хэррисон:

– Приехал профессор – мистер Брэг. Он в палате. Спрашивает вас.

Лаура встала:

– Я сейчас приду.

Как только мисс Хэррисон ушла, Лаура торопливо сказала:

– Извините, мне надо идти. Если вы пришлете мне вещи Ширли…

– Я бы предпочел, чтобы вы пообедали со мной в отеле. Это «Виндзор». Рядом с Чаринг-Кросс. Сегодня вам удобно?

– Боюсь, сегодня не смогу.

– Тогда завтра.

– Мне трудно выбираться по вечерам.

– Но вы же уже кончаете работу. Я узнавал.

– У меня другие дела, обязательства…

– Дело не в этом. Вы боитесь.

– Ну, допустим, боюсь.

– Меня?

– Наверное.

– Почему? Считаете меня сумасшедшим?

– Нет. Вы не сумасшедший. Не из-за этого.

– И все же боитесь. Почему?

– Хочу, чтобы меня оставили в покое. Не нарушали мою жизнь. О, сама не знаю, что говорю. Мне надо идти.

– Но вы все-таки пообедаете со мной. Когда? Завтра? Послезавтра? Я останусь в Лондоне до тех пор, пока вы не согласитесь.

– Тогда сегодня.

– Чтобы скорее отделаться?

Он засмеялся, и Лаура, к своему удивлению, тоже. Потом, снова посерьезнев, быстро пошла к двери. Луэллин отступил, пропуская ее вперед, и открыл ей дверь.

– Отель «Виндзор», в восемь часов. Я буду вас ждать.

Лаура сидела перед зеркалом в своей крошечной квартирке. По лицу у нее блуждала странная улыбка, пока она рассматривала себя. В руке у нее была губная помада. Она взглянула на золотистый тюбик с названием «Роковое яблоко».

И вновь поразилась тому безотчетному порыву, который заставил ее войти в роскошный парфюмерный магазин, мимо которого она проходила каждый день.

Продавщица вынесла набор губных помад и, показывая ей оттенки, делала мазки на тыльной стороне изящной руки с необычно длинными пальцами и темно-красными ногтями.

Небольшие разноцветные пятнышки – светло-вишневого, ярко-красного, темно-бордового, розово-фиолетового цветов. Некоторые были едва различными по оттенку, только с разными, такими фантастическими, как казалось Лауре, названиями. «Розовая зарница», «Мягкий ром», «Туманный коралл», «Спокойный розовый», «Роковое яблоко»…

Лауру привлек не цвет, а название.

Роковое яблоко… Намек на Еву, обольщение, женскую суть.

Лаура аккуратно накрасила губы.