– Время ничего не изменит.

– Вы хотите сказать, что никогда меня не полюбите? Простите, Лаура, но я этому не верю. Мне кажется, что вы уже любите меня немного.

Чувства вспыхнули в ней, как пламя.

– Да, я могла бы вас полюбить. И уже люблю.

– Ну так это же замечательно, Лаура… дорогая Лаура, моя Лаура.

Она предостерегающе вытянула руку, будто пытаясь помешать ему приблизиться к ней.

– Но я не могу выйти за вас замуж. Ни за кого не могу выйти.

Он посмотрел на нее пристально:

– В чем дело? У вас есть какая-то причина?

– Да, есть.

– Решили посвятить себя благочестивым делам? Или дали обет безбрачия?

– Нет, нет!

– Простите, я задаю глупые вопросы. Расскажите мне, дорогая.

– Да, вам я должна рассказать, хотя считала, что говорить об этом никогда никому не следует.

– Возможно, и не следует. Но мне вы должны рассказать.

Лаура встала и подошла к камину. Не глядя на Луэллина, ровным безразличным тоном начала свой рассказ:

– Первый муж Ширли умер в моем доме.

– Знаю. Она мне говорила.

– В тот вечер Ширли не было дома. Я осталась с Генри одна. На ночь он ежедневно принимал снотворное, довольно большую дозу. Когда Ширли уходила, она крикнула мне, что уже дала Генри лекарство, но я уже вошла в дом. В десять часов я зашла к Генри узнать, не нужно ли ему чего. Он сказал, что еще не пил своих таблеток. Я ему их принесла. На самом деле он их выпил раньше, но, как часто бывает после таких лекарств, впал в дремоту и забыл, что уже принял снотворное. Двойная доза его убила.

– И вы чувствуете себя виноватой?

– Я действительно виновата.

– Технически – да.

– Не только технически. Я знала, что он уже принял лекарство. Я слышала, что крикнула мне Ширли.

– Вы знали, что двойная доза будет для него смертельной?

– Знала, что так может случиться. – И сознательно добавила: – Надеялась, что случится.

– Понятно. – Луэллин говорил спокойно, бесстрастно. – Он был неизлечим, это верно? То есть остался бы калекой на всю жизнь?

– Это не было убийством из милосердия, если вы это имеете в виду.

– Что произошло потом?

– Всю ответственность я взяла на себя, но меня не обвинили. Возник вопрос, можно ли это считать самоубийством. Умышленно ли Генри мне сказал, что не принимал лекарство, чтобы получить еще одну дозу? Таблетки никогда не оставляли поблизости от него, поскольку у него бывали приступы отчаяния и ярости.

– Что вы сказали в ответ на это предположение?

– Сказала, что не считаю его правдоподобным. Генри никогда бы не пришла в голову такая мысль. Он бы так и жил… годы и годы, а Ширли ухаживала бы за ним, терпела его эгоизм и скверный характер, жертвуя ради него всей своей жизнью. Я хотела, чтобы она была счастлива и могла устроить свою жизнь. Незадолго до этого она познакомилась с Ричардом Уилдингом, и они полюбили друг друга.

– Да, она мне рассказывала.

– Ширли могла бы оставить Генри при нормальных обстоятельствах, но больного, калеку, зависимого от нее – никогда! Даже если бы она его больше не любила, она его никогда бы не бросила. Ширли была очень верным человеком, такие люди редко встречаются. Разве вы не понимаете? Я не могла допустить, чтобы вся ее жизнь была загублена. А что сделают со мной, мне было все равно.

– Но с вами не сделали ничего.

– Да. Но иногда… я сожалею, что не сделали.

– Понимаю вас. Но на самом деле ничего и не могли бы сделать. Даже если это не выглядело ошибкой и врач подозревал, что вы пошли на это из чувства милосердия или, наоборот, из жестоких побуждений, он понимал, что уголовного дела здесь быть не может, и не стал бы его заводить. Другое дело, если бы подозрение пало на Ширли.

– Такого вопроса даже не возникало. Горничная слышала, как Генри сказал, что не пил еще лекарство, и попросил меня его принести.

– Для вас все закончилось благополучно. – Он взглянул на нее. – Как сейчас вы расцениваете свой поступок?

– Я хотела, чтобы Ширли была свободна…

– Оставим Ширли в покое. Поговорим о вас и о Генри. Как вы считаете, его смерть была благом?

– Нет.

– Слава богу!

– Генри не хотел умирать. Я его убила.

– Вы сожалеете об этом?

– Если вы хотите знать, сделала ли бы я это снова, то – да.

– Без сожаления?

– Сожаление? Нет. Я понимаю, что совершила злодеяние. С тех пор и живу с этим. Не могу забыть.

– Поэтому и занялись судьбами умственно отсталых детей? Чтобы вершить благочестивое дело? Нести тяжелые обязанности, пытаясь искупить вину.

– Это все, что в моих силах.

– Есть ли от этого польза?

– Что вы имеете в виду? Это нужная работа.

– Я говорю не о пользе для других. Помогает ли это вам?

– Не знаю…

– Вы хотите наказания, не так ли?

– Мне кажется, я хочу искупить свою вину.

– Перед кем? Перед Генри? Но он мертв. И судя по тому, что я о нем слышал, умственно отсталые дети его заботили бы меньше всего. Поймите, Лаура, искупить вину вы не сможете.

Она застыла, потрясенная. Но мгновение спустя вздернула голову, лицо ее порозовело. Она взглянула на Луэллина с вызовом. Его сердце замерло от восхищения.

– Вы правы, – сказала она. – Наверное, я пытаюсь себя обмануть. Вы раскрыли мне истину. Я говорила, что не верю в Бога, но на самом деле я верю. И знаю: то, что я совершила, – грех. В глубине души я понимаю, что заслуживаю проклятия. Если только не раскаюсь… А я не раскаиваюсь. Я сделала это сознательно. Хотела, чтобы Ширли была счастлива. И она была счастлива. Конечно, недолго… всего три года. Но даже ради трех лет ее счастья и спокойствия – хотя она и умерла молодой – сделать это стоило.

Луэллин смотрел на нее и испытывал величайшее в жизни искушение – промолчать, не сказать правды. Пусть жила бы своей иллюзией. Он любил ее. Как он мог повергнуть в прах ее мужественный поступок? Пусть никогда не узнает правды.

Он подошел к окну, отдернул штору и невидящим взглядом уставился на освещенную улицу.

Потом повернулся и сурово спросил:

– Лаура, вам известно, как умерла ваша сестра?

– Ее сбила машина.

– Да. Но как случилось, что ее сбила машина… вы не знаете. Ширли была пьяна.

– Пьяна? – повторила Лаура, не понимая. – Она что, была в какой-то компании?

– Нет, никакой компании не было. Она тайком ушла из дому и спустилась в город. Время от времени она так делала. Сидела в кафе и пила бренди. Не очень часто. Обычно она пила дома. Лавандовую настойку и одеколон. Напивалась до бесчувствия. Слуги все знали. Уилдинг ни о чем не догадывался.

– Ширли… пила? Но она никогда не пила! Да еще таким образом. Почему?

– Она пила, чтобы забыться, потому что жизнь ей казалась невыносимой.

– Я вам не верю.

– Это правда. Она сама мне рассказывала. После смерти Генри она как бы сбилась с жизненного пути и была похожа на заблудившегося ребенка.

– Но она любила Ричарда, и Ричард ее любил.

– Да, Ричард ее любил. Но любила ли она его? Это было лишь короткое увлечение, больше ничего. Она была убита горем, измучена уходом за раздражительным больным, вот и вышла замуж.

– И была несчастлива? Не могу поверить.

– Что вы знаете о своей сестре? Может ли человек быть одинаковым в глазах двух разных людей? Для вас Ширли навеки осталась беспомощным ребенком, которого вы спасли от пожара. Слабой, беззащитной, постоянно нуждающейся в любви и заботе. Но я вижу ее другой, хотя, как и вы, могу ошибаться. Мне она представляется храброй, мужественной, склонной и риску молодой женщиной, способной стойко переносить удары судьбы и постоять за себя. Чтобы полностью проявить себя, ей нужны были трудности. Она устала, измучилась, но она уже была близка к победе, успешно справлялась с той жизнью, которую себе избрала, – она выходила из мрачного отчаяния к свету. И в тот вечер, когда он умер, она уже праздновала победу. Она любила Генри, он был ей нужен. У нее была тяжелая, но полная смысла жизнь.

Генри умер, и она вновь оказалась как бы в ватном коконе, окруженная любовью и заботой. Она пыталась выбраться из него, но не могла. И тогда она обнаружила, что алкоголь помогает, приглушает действительность. Но если женщина попадает в алкогольную зависимость, избавиться ей от нее нелегко.

– Она никогда не говорила мне, что несчастна.

– Не хотела, чтобы вы об этом знали.

– Выходит, это я сделала ее несчастной… Я?

– Да, бедное мое дитя.

– Болди все знал, – медленно сказала Лаура. – Именно это он имел в виду, когда сказал: «Не надо было этого делать, молодая леди». Еще давно, очень давно, он меня предупреждал: «Не вмешивайся. Разве мы можем знать, что для другого человека лучше?» – Лаура вдруг резко повернулась к Луэллину. – Она не покончила с собой?

– Трудно сказать. Может быть. Она шагнула с тротуара прямо перед грузовиком. Уилдинг в глубине души подозревает, что так оно и было.

– Нет, нет!

– Но я так не думаю. Я лучшего мнения о Ширли. Она часто бывала на грани отчаяния, но я не верю, чтобы она наложила на себя руки. Мне кажется, по натуре она была борцом и продолжала бороться. Но бросить пить в одночасье невозможно. Человек оступается вновь и вновь. Я думаю, она шагнула с тротуара в вечность, не сознавая, что делает и куда идет.