Когда я проснулся, на часах было семь. Я быстро встал и направился в комнату Фэлпса, где застал его совершенно разбитым и обессиленным после бессонной ночи. Встретил он меня вопросом, не приехал ли еще Холмс.

– Он приедет, как обещал, – сказал я. – Ни раньше, ни позже.

И я оказался прав, поскольку вскоре после восьми к нашему подъезду подкатил кеб, из которого вышел наш друг. Глядя в окно, мы увидели, что левая рука Холмса перебинтована, а сам он очень бледен и серьезен. Он вошел в дом, но наверх поднялся не сразу.

– Что-то он не выглядит победителем! – воскликнул Фэлпс.

Я вынужден был признать, что он прав.

– Но в конце концов, – сказал я, – ключ к разгадке находится здесь, в городе.

– Какая разница? – простонал Фэлпс. – Я так надеялся на его возвращение. Но вчера-то рука у него была в порядке. Что могло случиться?

– Вы ранены, Холмс? – спросил я, когда мой друг вошел в комнату.

– Нет, просто поцарапался. Сам виноват, не нужно быть таким неуклюжим, – ответил он, приветствуя нас кивком. – Ваше дело, мистер Фэлпс, одно из самых сложных за всю мою практику.

– Я боялся, что вам оно окажется не по силам.

– Да, с таким я еще не сталкивался.

– Но раз у вас перебинтована рука, значит, что-то случилось, – сказал я. – Не расскажете?

– После завтрака, дорогой Ватсон. Вы не забыли, что утром я тридцать миль пути дышал свежим суррейским воздухом? Я полагаю, ответа на мое объявление не было? Ну и ладно, не может же нам все время везти.

Стол был накрыт, и когда я собрался позвонить, появилась миссис Хадсон с чаем и кофе. Через несколько минут она принесла три накрытых крышками блюда, и мы сели за стол: Холмс с видом изголодавшегося человека, я, преисполненный любопытства, а Фэлпс мрачнее тучи.

– Миссис Хадсон сегодня постаралась, – сказал Холмс, снимая крышку с жареной курицы в карри. – Разнообразием она нас не балует, но для шотландки завтрак получился недурной. Что у вас, Ватсон?

– Яичница с ветчиной, – ответил я.

– Отлично! Что вам положить, мистер Фэлпс? Птицу в карри или яйца? Или предпочтете то, что стоит перед вами?

– Благодарю вас, я не могу есть, – процедил Фэлпс.

– Да бросьте вы! Попробуйте что-нибудь. Смотрите, как все аппетитно выглядит.

– Спасибо, я правда не буду.

– Ну что же, – сказал Холмс и озорно подмигнул. – Полагаю, вы не станете возражать, если я попрошу вас поухаживать за мной?

Фэлпс снял крышку с третьего блюда, но как только он это сделал, из его уст исторгся крик, а лицо сделалось совершенно белым, как тарелка, на которую он уставился. Прямо посредине на ней лежал небольшой голубовато-серый бумажный цилиндр. Фэлпс схватил его, поднес к глазам, потом прижал к груди и как безумный пустился в пляс по комнате, крича от счастья. Через минуту, правда, он в полном изнеможении опустился в кресло, и нам пришлось влить ему в горло несколько глотков бренди, чтобы он не лишился сознания.

– Ну будет вам, будет! – приговаривал Холмс, похлопывая его по плечу. – Не стоило мне преподносить вам это таким образом, но Ватсон подтвердит, что я питаю слабость к театральным эффектам.

Фэлпс поймал его руку и поцеловал.

– Благослови вас Господь! – вскричал он. – Вы спасли мою честь.

– И свою тоже, – сказал Холмс. – Видите ли, для меня так же невыносимо не справиться с делом, как вам допустить ошибку в документе.

Фэлпс спрятал драгоценную бумагу в самый глубокий карман своего пиджака.

– Я бы не хотел больше отвлекать вас от завтрака, но мне не терпится узнать, как вам удалось раздобыть договор. Где он был?

Шерлок Холмс выпил чашечку кофе и принялся за яичницу с ветчиной. Потом встал, закурил трубку и удобно уселся в свое любимое кресло.

– Сначала я расскажу вам, что я делал, потом объясню почему, – сказал он. – После того как мы расстались с вами на станции, я, любуясь живописными суррейскими пейзажами, совершил чудесную прогулку до соседней деревушки под названием Рипли, где выпил чаю на местном постоялом дворе, предусмотрительно наполнил флягу и запасся бутербродом. Там я задержался до вечера, а затем вновь отправился в Уокинг. Закат я встречал на дороге рядом с Брайарбрэем. Потом я дождался, пока дорога опустеет – хотя оживленной ее и так не назовешь – и перелез через забор.

– Зачем? У нас же калитка не запирается! – удивился Фэлпс.

– Я специально выбрал это место. Там стоят три сосны, и я мог прятаться за ними, чтобы никто не увидел меня из дома. Я на четвереньках прополз между кустами на другую сторону (полюбуйтесь, в каком состоянии мои брюки) и затаился за кустом рододендрона прямо напротив окна вашей спальни. Мне оставалось ждать развития событий.

Шторы в вашей комнате не были опущены, и я видел мисс Харрисон, которая сидела за столом и читала. В четверть одиннадцатого она отложила книгу, закрыла ставни и ушла. Я услышал, как хлопнула дверь и щелкнул замок.

– Щелкнул замок?! – воскликнул Фэлпс.

– Да, я дал мисс Харрисон указание, когда она пойдет спать, закрыть дверь с наружной стороны и забрать ключ с собой. Она выполнила мои инструкции неукоснительно, и без ее помощи этот документ не лежал бы сейчас в вашем кармане. Она ушла, свет потух, а я остался в полной темноте лежать за рододендроновым кустом, прижавшись к земле.

Ночь была теплая, но это было очень утомительное ожидание. Хотя я, конечно, ощущал определенный азарт, сродни тому который охватывает рыбака, надеющегося выловить крупную рыбу. Но ждать пришлось очень долго…

Почти столько же, сколько мы с вами, Ватсон, прождали в той роковой комнате, когда распутывали дело о пестрой ленте. В Уокинге есть церковь с часами, которые отбивают каждую четверть часа, и мне, признаться, несколько раз начинало казаться, что они остановились, так медленно тянулось время. Но наконец около двух часов ночи я неожиданно услышал, как кто-то аккуратно отодвинул засов и повернул в замке ключ. В следующую секунду дверь для слуг открылась и в лунном свете я увидел мистера Джозефа Харрисона.

– Джозефа! – изумился Фэлпс.

– Он был с непокрытой головой, на плече держал черную куртку, которой в любую секунду мог закрыть лицо. Он прокрался вдоль стены и, когда оказался у окна спальни, просунул между рамами длинный нож и откинул защелку. Потом распахнул окно, через щель в ставнях отодвинул задвижку и открыл и их.

С того места, где я лежал, прекрасно было видно и саму комнату, и каждое движение Харрисона. Он зажег две свечи на каминной полке, подошел к двери, нагнулся и откинул уголок ковра. Потом поднял с пола квадратную планку (строители обычно оставляют такой лаз, чтобы иметь доступ к стыку газовых труб). Кстати, в этом месте от главной трубы отходит ответвление к кухне внизу. Из этого тайника он достал маленький бумажный рулон, положил на место планку, накрыл ее ковром, задул свечи и угодил прямиком в мои объятия, потому что к тому времени я уже ждал его под окном.

Сей господин оказался несколько более дурно воспитан, чем я ожидал. Он бросился на меня с ножом, так что пришлось пару раз сбить его с ног. Ему, правда, удалось полоснуть меня по пальцам, но в конечном итоге я взял верх. Когда мы закончили, единственный глаз, которым Харрисон еще мог видеть, прямо-таки горел злобой, но злоумышленник все же прислушался к голосу разума и отдал мне бумаги. Получив их в свои руки, я отпустил его, но утром телеграфировал Форбсу обо всех подробностях дела. Если он не будет канителить, успеет поймать эту птицу, но мне, честно говоря, кажется, что пока он туда доберется, гнездышко уже опустеет. Тем лучше для правительства. Думаю, и лорд Холдхерст, и мистер Перси Фэлпс будут только рады, если дело это не дойдет до суда.

– Боже мой! – задохнулся от волнения наш клиент. – Вы что же, хотите сказать, что все эти десять недель, пока я чуть не сошел с ума, похищенные бумаги лежали в двух шагах от меня в моей же спальне?

– Выходит, так.

– А Джозеф-то! Вот мерзавец! Вор!

– Хм! Боюсь, личность эта гораздо сложнее и опаснее, чем может показаться по его внешности. Из того, что я услышал от него этим утром, следует, что он недавно прогорел на спекуляциях с ценными бумагами и теперь готов на все, чтобы вернуть деньги. Этот эгоистичный человек, когда ему представился шанс поправить свои дела, даже не задумался о том, что лишает свою сестру счастья, а вас доброго имени.

Перси Фэлпс обессиленно откинулся на спинку кресла.

– Голова идет кругом, – сказал он. – От ваших слов мне становится дурно.

– Основную сложность в вашем деле представляло то, – своим менторским тоном заметил Холмс, – что в нем было слишком много улик. Главное было скрыто густым покровом второстепенного. Из всех представленных нам фактов следовало отобрать лишь те, которые мы считали основными, а потом сложить их по порядку, чтобы восстановить удивительную последовательность событий. Джозефа я начал подозревать, когда вы сказали, что собирались в ту ночь возвращаться домой с ним. Он вполне мог по дороге заехать за вами в министерство и зайти в ваш кабинет, где не раз бывал раньше. Когда я узнал, что кому-то так не терпелось проникнуть в вашу спальню, где прятать что-нибудь мог только Джозеф (вы рассказывали, что, прибыв домой с врачом, заняли именно его комнату), мои подозрения переросли в уверенность. Ее подкреплял и тот факт, что попытка была совершена в первую же ночь, когда вы остались без сиделки, то есть злоумышленнику прекрасно было известно все, что происходит в доме.

– Боже, как я был слеп!

– Я пришел к выводу, что дело обстояло следующим образом: сей Джозеф Харрисон вошел в здание Министерства иностранных дел через боковую дверь со стороны Чарльз-стрит. Зная дорогу, он направился к вам и зашел в ваш кабинет сразу после того, как вы оттуда вышли. Увидев, что там никого нет, Джозеф Харрисон принялся звонить в звонок, но тут его взгляд упал на бумаги на столе. Он сразу понял, что перед ним – государственный документ огромной ценности. Такой подарок судьбы он упустить не мог, поэтому схватил бумаги, сунул их в карман и поспешил к выходу. Вы помните, что заспанный консьерж обратил ваше внимание на звонок не сразу, вот этих нескольких минут хватило вору, чтобы скрыться.