Устав от длинного рассказа, несчастный упал на подушки, а мисс Харрисон налила ему стакан какого-то стимулирующего лекарства. Холмс сидел с закрытыми глазами, откинув голову на спинку кресла. Посторонний человек мог бы подумать, что ему просто надоело слушать и он ушел в себя, но я-то знал, что такое выражение лица моего друга обозначало наивысшую степень умственного напряжения.

– Вы рассказали все так подробно, – наконец заговорил он, – что у меня почти не осталось вопросов. Но одно чрезвычайно важное обстоятельство я все же хотел прояснить. Скажите, вы кому-либо говорили о том задании, которое вам было поручено?

– Никому.

– Вот мисс Харрисон, например?

– Нет. Я не возвращался в Уокинг после того, как получил распоряжение, и до того, как приступил к его выполнению.

– И никто из ваших близких в это время не встречался с вами, даже случайно?

– Никто.

– А кто-нибудь из них раньше бывал в вашем кабинете?

– Да, у меня все бывали.

– Впрочем, все это, разумеется, не имеет никакого отношения к делу, если вы никому не рассказывали о договоре.

– Я не рассказывал никому.

– Что вам известно о консьерже?

– Да в общем-то ничего, только то, что он отставной солдат.

– Какого полка?

– По-моему… Колдстримского гвардейского полка.

– Благодарю вас. Остальные подробности я, несомненно, могу узнать у Форбса. Официальные власти замечательно умеют собирать факты, но не всегда способны умело ими распорядиться. Какой изумительный цветок роза!

Холмс подошел к окну мимо постели больного и, взяв за стебель поникший цветок мускусной розы, стал любоваться восхитительным сочетанием малинового и зеленого цветов. Для меня это была новая грань в его характере, потому что раньше я никогда не видел, чтобы он проявлял какой-то особенный интерес к живой природе.

– Нигде так не нужна дедукция, как в религии, – сказал мой друг, прислонясь к ставням. – Логик может превратить ее в точную науку. Мне кажется, что наша вера в Провидение может целиком основываться на факте существования цветов. Все остальное – наши силы, желания, пища, которую мы поглощаем, – все это необходимо для нашего существования, но вот эта роза – предмет, не имеющий к нему отношения. Аромат и цвет розы украшают жизнь, но отнюдь не являются ее непременным условием. Только добро способно украшать, поэтому я еще раз говорю, что именно на цветы мы возлагаем большие надежды.

Пока Холмс разглагольствовал, Перси Фэлпс и мисс Харрисон с недоумением, если не сказать с сочувствием, смотрели на него. Холмс мечтательно замолчал, по-прежнему держа в пальцах розу. Выдержав пару минут паузы, девушка довольно резким тоном спросила его:

– Мистер Холмс, так у нас есть надежда, что вы раскроете эту тайну?

– Ах да, тайна! – спохватился он. – Конечно же, было бы глупо отрицать, что это дело весьма трудное и запутанное, но я обещаю вам, что займусь им и буду держать вас в курсе.

– У вас уже есть версии?

– У меня есть семь различных версий, но, конечно же, нужно их сперва проверить, прежде чем говорить о них вслух.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Да, самого себя.

– Что?!

– Я подозреваю, что слишком уж быстро прихожу к выводам.

– В таком случае поезжайте в Лондон и проверьте свои выводы там.

– Это дельный совет, мисс Харрисон, – расправил плечи Холмс. – По-моему, Ватсон, это лучшее, что мы с вами можем сейчас сделать. Мистер Фэлпс, вынужден вас предупредить: не стройте иллюзий, это дело очень запутанное.

– Пока вас не будет, у меня опять начнется горячка! – в отчаянии вскричал Перси.

– Что ж, завтра я снова приеду тем же поездом, хотя вряд ли смогу вас чем-то обрадовать.

– Благослови вас Господь за то, что вы даете мне надежду, – с дрожью в голосе сказал наш клиент. – Мне придаст силы мысль о том, что хоть что-то делается. Кстати, мне пришло письмо от лорда Холдхерста.

– Вот как! И что же он пишет?

– Тон письма, конечно, прохладный, но сдержанный. Думаю, только потому, что дяде известно о моей болезни. Он еще раз напомнил мне, что дело это имеет огромное значение, и еще добавил, что в отношении моего будущего ничего предприниматься не будет… (другими словами, речь идет о моей отставке) до тех пор, пока здоровье мое не поправится и я не получу возможности исправить положение.

– Что ж, это весьма здраво и деликатно, – сказал Холмс. – Пойдемте, Ватсон, в Лондоне нас с вами сегодня ожидает еще много работы.

Мистер Харрисон отвез нас на станцию, и вскоре мы уже на всех парах неслись на портсмутском поезде к столице. Всю дорогу Холмс был погружен в глубокие раздумья и заговорил, только когда мы проехали Клапамский узел.

– Как интересно въезжать в Лондон с этой стороны, где можно с высоты смотреть на дома внизу.

Я подумал, что он шутит, потому что вид, открывавшийся за окном, был довольно безрадостным и навевал тоску, но вскоре он объяснил свою мысль.

– Вот посмотрите на эти большие группы зданий, которые возвышаются над шиферными крышами как кирпичные острова в свинцово-сером море.

– Это школы.

– Маяки, друг мой. С точки зрения будущего, это маяки. В этих капсулах сейчас содержатся тысячи маленьких светлых зерен, из которых вырастет великая и мудрая Англия будущего. Этот Фэлпс, наверное, не пьет?

– Вряд ли.

– Я тоже так думаю, но нужно учесть все возможные варианты. Бедняга попал в очень серьезную переделку. Не знаю, сумеем ли мы помочь ему. Что вы думаете о мисс Харрисон?

– Девушка с характером.

– Да, и к тому же неплохой человек, если я не ошибаюсь. Они с братом единственные наследники одного владельца металлургического завода где-то возле Нортумберленда. Фэлпс близко сошелся с ней, когда ездил туда на отдых прошлой зимой. Она приехала сюда, чтобы познакомиться с его семьей, брат явился с ней в качестве сопровождающего. Потом грянул гром, и мисс Харрисон осталась, чтобы ухаживать за женихом; ее брат Джозеф, воспользовавшись ситуацией, тоже решил пожить на всем готовом. Я сам навел кое-какие справки. Впрочем, основные сведения мы получим сегодня.

– Моя работа… – начал я.

– Если ваша работа вам интереснее… – насупился Холмс.

– Я собирался сказать, что работа может и подождать пару дней. Все равно в это время года у меня почти не бывает пациентов.

– Что ж, прекрасно, – вновь повеселел мой друг. – В таком случае займемся этой историей вместе. Думаю, для начала нужно познакомиться с Форбсом. Узнаем у него все, что нам нужно, прежде чем поймем, с какого конца браться за дело.

– Но вы, по-моему, сказали, что у вас уже есть версия.

– Да, несколько версий у меня есть, но, чтобы делать какие-то выводы, нужны дополнительные сведения. Труднее всего раскрывать преступления, в которых нет мотива. Однако в этом деле мотив присутствует. Кому это может быть выгодно? Французскому послу – это раз. Российскому послу – это два. Тому кто сможет продать этот документ кому-нибудь из них, – это три. Лорду Холдхерсту – четыре.

– Лорду Холдхерсту?

– Скажем так, можно себе представить, что государственный деятель оказался в такой ситуации, когда пропажа подобного документа не сильно бы его расстроила.

– Но ведь у лорда Холдхерста безукоризненная репутация!

– Такая вероятность существует, и мы не можем сбрасывать ее со счетов. Сегодня мы еще встретимся с лордом, узнаем, что ему известно. Между тем расследование уже идет полным ходом.

– Как, уже?

– Да, в Уокинге со станции я разослал телеграммы во все лондонские «вечерки». Мое объявление выйдет уже сегодня вечером.

Холмс передал мне листок бумаги, вырванный из записной книжки. На нем было написано карандашом: «10 фунтов вознаграждения тому, кто укажет номер кеба, высадившего пассажира на Чарльз-стрит возле или недалеко от Министерства иностранных дел двадцать третьего мая без четверти десять вечера».

– Вы уверены, что вор приехал в кебе?

– Даже если это не подтвердится, ничего страшного. Но если мистер Фэлпс не ошибается и ни в кабинете, ни в коридоре действительно нет места, чтобы спрятаться, значит, преступник пришел с улицы. Если он пришел с улицы в такую дождливую погоду и не оставил следов на линолеуме, который спустя несколько минут после того, как он по нему прошел, внимательно осматривали, значит, вероятнее всего, он приехал в кебе. Да, я уверен, что нам удастся найти этот кеб.

– Звучит вполне убедительно.

– Это одна из версий, о которых я говорил, может быть, она нас на что-то выведет. Еще одна зацепка – звонок. Это, безусловно, самое необычное обстоятельство во всем деле. Почему прозвенел звонок? Бравада наглого похитителя? Или вор был не один и его спутник таким образом хотел предотвратить кражу? А может быть, это произошло случайно? Или, скажем… – Холмс снова задумался. Мне, знакомому со всеми его привычками, показалось, что в голову ему пришла неожиданная мысль.

Было уже двадцать минут четвертого, когда поезд прибыл на конечную станцию. Перекусив на скорую руку в буфете, мы, не теряя времени, отправились в Скотленд-Ярд. Холмс успел телеграфировать и Форбсу, поэтому он ждал нас. Это был невысокий мужчина, глаза с хитринкой, лицо худое, такое, которое никак не назовешь открытым. Инспектор держался с нами очень холодно, а когда узнал, по какому делу его беспокоят, и вовсе набычился.

– Я наслышан о ваших методах, мистер Холмс, – ядовито сказал Форбс. – Вы получаете у полиции информацию, а потом пытаетесь самостоятельно закончить дело, да еще и выставляете нас, полицейских, дураками.

– Напротив, – ничуть не смутился Холмс. – Из последних пятидесяти трех раскрытых мною преступлений мое имя упоминалось лишь в четырех. Остальные сорок девять полиция записала на свой счет. Я не ставлю вам в вину то, что вы этого не знаете, вы человек молодой и неопытный, но если вы хотите добиться успеха на новом для вас месте, советую вам работать со мной, а не против меня.