– Я весь внимание, – сказал Шерлок Холмс.

– Сейчас вечер среды, – начал мистер Мэлас. – А случилось это в понедельник вечером… всего-то два дня назад, понимаете? Я – переводчик, сосед мой, может быть, вам уже об этом рассказал. Вообще-то я перевожу с любых языков… ну, почти с любых, но, поскольку по рождению я грек и ношу греческое имя, больше всего я занимаюсь именно греческим. Вот уже много лет я считаюсь лучшим специалистом в Лондоне, и моё имя хорошо известно во всех гостиницах.

Нередко случается, что посреди ночи меня приглашают к каким-нибудь попавшим в затруднение иностранцам или путешественникам, которые только приехали в Лондон и нуждаются в моей помощи. Поэтому я нисколько не удивился, когда в понедельник вечером ко мне домой зашел одетый по последней моде молодой человек, мистер Латимер, и попросил проехаться с ним в кебе, который ждал у подъезда. Латимер сказал, что к нему приехал деловой партнер из Греции, а сам он кроме родного языка другими языками не владеет, поэтому ему очень нужна помощь переводчика. Мистер Латимер дал мне понять, что дом его находится довольно далеко, в Кенсингтоне, и мне показалось, что он сильно спешил, потому что, когда мы спустились на улицу, прямо-таки затолкал меня в кеб.

Я говорю «кеб», но на самом деле через какое-то время я заподозрил, что скорее сижу в карете, чем в одном из этих четырехколесных лондонских недоразумений. Там было намного просторнее, а обшивка сидений, хоть и потертая, явно была весьма дорогой и качественной. Мистер Латимер занял место напротив меня, и мы тронулись в путь. Через Чаринг-Кросс мы выехали на Шафтсбери-авеню, потом свернули на Оксфорд-стрит, и, когда я заметил, что это не самый короткий путь к Кенсингтону, мой попутчик повел себя престранно.

Сначала он достал из кармана небольшую, но довольно устрашающего вида свинцовую дубинку. Потом покрутил ее в руках, словно проверяя вес, и молча положил рядом с собой на сиденье. После этого мистер Латимер поднял окна с обеих сторон, и оказалось, что они заклеены бумагой, чтобы через них ничего не было видно.

«Простите, что мне приходится лишать вас возможности смотреть в окна, мистер Мэлас, – сказал он, – но, видите ли, в мои планы не входит, чтобы вам было известно то место, куда мы направляемся. Мне, возможно, будет не очень удобно, если вы решите еще раз туда наведаться».

Можете себе представить, какое воздействие произвели на меня такие слова. Мой спутник был дюжим широкоплечим молодцом, и даже без этой дубинки он бы легко со мной справился.

«Это возмутительно, мистер Латимер, – сказал я, заикаясь от волнения. – Вы хоть понимаете, что то, что вы делаете, незаконно?» – «Да, я позволил себе некоторую вольность, – сказал он. – Но вы не останетесь внакладе, поверьте. Однако я не советую вам, мистер Мэлас, пытаться поднимать тревогу сегодня ночью или делать что-нибудь такое, что может навредить мне. Не забывайте, что никому не известно, где вы находитесь, и, как здесь, в карете, так и у меня дома, вы полностью в моих руках».

Говорил он тихо, но с какой-то хрипотцой, поэтому слова его звучали довольно угрожающе. Больше я вопросов не задавал, сидел молча и пытался понять, зачем ему понадобилось похищать меня таким странным способом. Что бы ни было у него на уме, мне было понятно, что противиться бесполезно и лучше всего просто подождать, чем это закончится.

Ехали мы почти два часа. Я понятия не имел, где мы находимся. Иногда карета грохотала по мощеной дороге, иногда ровно и тихо ехала по асфальту, но кроме этих вариаций звуков ничто даже отдаленно не указывало мне на то, где мы или куда направляемся. Бумага на окнах была светонепроницаемой, а окошко впереди закрывала синяя шторка. С Пэлл-Мэлл мы выехали в четверть восьмого, и мои часы показывали без десяти девять, когда карета наконец остановилась. Мой спутник опустил одно окно, и я увидел низкую арочную дверь, над которой горел фонарь. Когда меня буквально вытолкнули из кареты, дверь отворилась, и я в мгновение ока оказался в доме. Я лишь успел смутно заметить газон и деревья по обеим сторонам от входа. Но я не могу сказать наверняка, что это было, дом с садом или загородный особняк с хорошо ухоженным участком.

Внутри горела газовая лампа с затемненным плафоном, причем горела она так тускло, что я почти ничего не видел, понял только, что холл довольно велик и стены его увешаны картинами. Еще я, правда, смог рассмотреть человека, который открыл дверь. Это был мужчина средних лет, довольно неприятного вида, невысокого роста, с покатыми плечами. Когда он повернулся в нашу сторону, на очках его отразился свет лампы.

«Это мистер Мэлас, Гарольд?» – спросил он. – «Да». – «Прекрасно, прекрасно! Вам нечего бояться, мистер Мэлас, просто нам без вас никак не обойтись. Если все пройдет гладко, обещаю, вы не пожалеете, но если будете хитрить, да поможет вам Бог!» – Говорил он как-то отрывисто, нервно посмеиваясь между фразами, и напугал меня еще больше, чем тот, первый. – «Что вам от меня нужно?» – спросил я. – «Только чтобы вы задали несколько вопросов одному греческому господину, который гостит у нас, и перевели нам его ответы. Но спрашивать его будете лишь о том, что скажем мы, иначе, – тут он опять хохотнул, – пожалеете, что на свет родились».

После этих слов мужчина открыл дверь и впустил меня в комнату, обставленную красивой мебелью, но такую же темную. Там горела одна-единственная лампа, да и в той свет был наполовину приглушен. Помещение явно было очень большим и богатым. Зайдя внутрь, я почувствовал под ногами мягкий ковер. Кое-как я рассмотрел стулья с бархатной обивкой, высокий белый мраморный камин, рядом с которым возвышалось нечто, напоминающее доспехи японского воина. Прямо под лампой стоял стул, и мужчина постарше жестом направил меня к нему. Молодой оставил нас, но неожиданно вернулся через другую дверь, да не один, а с человеком в каком-то просторном балахоне. Они медленно двинулись к нам. Когда они вошли в круг тусклого света, я смог рассмотреть этого господина, и тут мне стало по-настоящему страшно. Он был жутко бледен и истощен, щеки его ввалились, хотя глаза оставались ясными, как у человека, дух которого сильнее тела. Но больше чем эти признаки физической слабости меня поразило то, что лицо его было крест-накрест заклеено широкими лентами пластыря и еще один кусок пластыря закрывал рот.

«Доску принес, Гарольд? – резко спросил мужчина постарше, когда это странное существо село, нет, скорее упало на стул. – Руки ему развязал? Дай ему карандаш. Вы будете задавать ему вопросы, мистер Мэлас, он будет писать ответы. Во-первых, спросите, готов ли он подписать бумаги».

Глаза человека вспыхнули яростным огнем.

«Никогда!» – написал он на грифельной доске по-гречески.

«Ни на каких условиях?» – спросил я по приказу нашего мучителя.

«Только если в моем присутствии ее обвенчает греческий священник, которого я знаю».

Раздался очередной жуткий смешок.

«Вам известно, что вас ждет в этом случае?»

«Мне на себя наплевать».

Так и продолжалась наша странная беседа. Я задавал вопросы вслух, он писал ответы на доске. Снова и снова от меня требовали, чтобы я спросил, отступится ли он и подпишет ли документы. Но человек этот твердо стоял на своем. Вскоре мне в голову пришла прекрасная идея: к каждому вопросу я стал прибавлять по короткому предложению от себя. Сначала это были безобидные фразы, чтобы проверить, понимает ли кто-нибудь из тех, кто стоял рядом, хоть слово по-гречески. Потом, убедившись, что они ничего не заметили, я повел более опасную игру. Разговор наш принял примерно такую форму:

«Ваше упорство до добра не доведет. Кто вы?» – «Мне все равно. В Лондоне я чужой». – «Ваша судьба в ваших руках. Давно вы здесь?» – «Пусть так. Три недели». – «Эта собственность никогда не будет вашей. Что с вами?» – «Я не собираюсь становиться преступником. Мне не дают есть». – «Если подпишете, вас тут же отпустят. Что это за дом?» – «Я не буду подписывать. Не знаю». – «Ей-то от этого лучше не станет. Как вас зовут?» – «Пусть она сама мне это скажет. Кратидес». – «Ее вы увидите, только если подпишете. Откуда вы?» – «Значит, я больше ее не увижу. Из Афин».

– Еще бы пять минут, мистер Холмс, и я бы узнал все прямо у них под носом, а они бы ни о чем не догадались. Следующий вопрос, который я хотел задать, мог бы прояснить все, но в этот миг распахнулась дверь и в комнату вошла женщина. Хорошо рассмотреть ее я не смог, заметил лишь, что она высокая и стройная и волосы у нее черные. Одета она была в какое-то просторное белое платье.

«Гарольд, мне скучно, – заговорила она по-английски, но с заметным акцентом. – Я сижу наверху одна с… О Боже, это же Поль!»

Последнее предложение было произнесено на греческом, и в ту же секунду мужчина резким движением сорвал со рта пластырь и с криком: «Софи! Софи!» – бросился в объятия женщины. Однако обнимались они лишь какое-то мгновение, потому что Гарольд схватил женщину и вытолкнул ее из комнаты, в то время как мужчина постарше без труда поборол своего изможденного пленника и поволок его к другой двери. На короткое время я остался в комнате один, поэтому вскочил на ноги, чтобы осмотреться и попытаться хоть как-то понять, где нахожусь. К счастью, я не успел ничего сделать, потому что почти сразу заметил, что старший из мужчин стоит в дверном проеме и буравит меня глазами.

«Вот и все, мистер Мэлас, – сказал он. – Как видите, мы доверились вам в весьма щекотливом деле. Да мы бы и не стали беспокоить вас, если бы нашему другу, который начал эти переговоры и сам владеет греческим языком, не пришлось срочно вернуться на восток. Нам было крайне необходимо найти ему замену, и, к счастью, мы узнали, что есть такой специалист, как вы».

Я поклонился.

«Вот вам пять соверенов. – Он подошел ко мне. – Думаю, этого вполне достаточно. Но помните, – добавил он и со смешком похлопал меня по груди, – если вы об этом расскажете хоть одной живой душе… Поверьте, лучше вам этого не делать!»