— И ему, разумеется, предъявили иск.

— Иск?! Да нам впору открывать собственный суд. При этом дел для судей у нас хватит на год вперед. Да и правительство без работы не останется. Этому старому черту все нипочем. А разбирательства… «Король против Джорджа Челленджера», «Джордж Челленджер против короля» — мы бы только тем и занимались, что переходили из одного суда в другой. Ну, вот мы и на месте. Все в порядке, Дженкинс, впустите нас.

В машину с подозрительным видом заглянул здоровенный мужчина с приметным расплющенным ухом, как у профессиональных боксеров. Узнав моего спутника, он успокоился и поздоровался с ним.

— А, это вы, мистер Мэлоун. А я уж думал, что это Америкен ассошиэйтед пресс[181].

— Значит, и они уже что-то вынюхивают?

— Сегодня — они, вчера — «Таймс»[182]. Так и крутятся здесь! Вы только взгляните! — Он указал на какую-то маленькую точку на горизонте. — Это телескоп «Чикаго дейли ньюс». Да, теперь они постоянно следят за нами. Я видел, как они, точно воронье, слетаются вон туда, к маяку.

— Бедная репортерская братия! — сказал Мэлоун, когда мы проходили через ворота к грозного вида ограде из колючей проволоки. — Я и сам один из них, так что хорошо понимаю, каково им сейчас.

В этот момент позади себя мы услышали чей-то жалобный голос:

— Мэлоун! Тэд Мэлоун! — Голос этот принадлежал маленькому толстяку, который только что подъехал на мотоцикле и в настоящий момент пытался вырваться из железной хватки охранника.

— Отпустите меня немедленно! — возмущенно лопотал толстяк. — Уберите свои руки! Мэлоун, скажите этому головорезу, чтобы он оставил меня в покое!

— Оставьте его, Дженкинс! Это мой приятель! — крикнул Мэлоун. — Ну что, старик? Каким ветром тебя сюда занесло? Что тебя заставило бросить свою Флит-стрит и заявиться в эту глушь, в Суссекс?

— Ты и сам прекрасно знаешь, зачем я здесь, — ответил тот. — Я получил задание написать о Хенгист-Даун и не могу вернуться без материала.

— Мне очень жаль, Рой, но здесь ты ничего узнать не сможешь, и тебе придется остаться по ту сторону проволоки. А если ты хочешь большего, то для этого ты должен будешь обратиться к профессору Челленджеру и получить его разрешение.

— Уже обращался, — уныло ответил репортер. — Сегодня утром.

— И что же он тебе сказал?

— Сказал, что выбросит меня в окно.

Мэлоун расхохотался.

— А ты что ему ответил?

— Я сказал: «А чем вам дверь не нравится?» — и тут же в нее выскочил, просто чтобы показать, что такой вариант ничем не хуже. С ним особо не поспоришь, поэтому я просто ушел. А ты, Тэд Мэлоун, похоже, в одной компании — причем довольно странной — с этим бородатым ассирийским буйволом из Лондона и наемным убийцей здесь на входе, который только что помял мой новый целлулоидный воротничок.

— Я действительно ничем не могу тебе помочь, Рой, а иначе обязательно сделал бы это. На Флит-стрит говорят, что тебя пока еще никогда не били, но сейчас ты невероятно близок к этому. Езжай назад в свой офис, и, если подождешь несколько дней, я сам подброшу тебе свежих новостей, как только старик даст на это добро.

— А сейчас — никаких шансов?

— Ни малейших.

— А деньги тут не сработают?

— Думай, что говоришь.

— Ходят слухи, что это будет кратчайший путь в Новую Зеландию.

— Для тебя, Рой, это будет кратчайший путь в больницу, если ты отсюда не уберешься. Давай, будь здоров. У нас своих дел невпроворот.

— Это был Рой Перкинс, военный корреспондент, — сказал Мэлоун, когда мы с ним шли через двор. — Мы несколько подпортили ему послужной список, так как до сих пор у него никогда не было осечек с получением материала. Благодаря своей пухлой невинной физиономии он способен просочиться куда угодно. Мы с ним когда-то вместе работали. А здесь живут наши рабочие, — сказал Мэлоун, показывая на группку аккуратных коттеджей под красными черепичными крышами. — Тут собрана команда лучших специалистов своего дела, которым платят намного больше обычного. Им приходится быть холостяками и трезвенниками, да к тому же крепко держать язык за зубами. Не думаю, что через них может произойти какая-либо утечка информации. Это их футбольная площадка, а вон в том отдельно стоящем домике находятся библиотека и комната отдыха. Старик — прекрасный организатор, уверяю тебя. А вот и мистер Барфорт, главный инженер.

Рядом с нами возник высокий худой мужчина с глубокими складками озабоченности на мрачном лице.

— Полагаю, что вы и есть тот самый инженер по артезианскому бурению, — произнес он угрюмо. — Меня предупредили о вашем приезде. Не скрою, что я рад вашему появлению, поскольку лежащая на мне ответственность действует мне на нервы. Мы все продолжаем работать, и уже не знаешь, с чем столкнешься в следующий раз — с прорывом меловой воды, угольным пластом, струей нефти или с адским огнем. Последнего варианта нам до сих пор удавалось избегать, но, насколько я понимаю, ваше появление может вывести нас на него.

— А что, внизу настолько жарко?

— Что ж, там действительно жарко, никто этого не отрицает. И все же это можно было бы объяснить изменениями атмосферного давления и ограниченностью пространства. Ну и, конечно, там ужасная вентиляция. Мы закачиваем туда воздух, но даже двухчасовую смену большинство людей выдерживают там с трудом — и это при том, что работают здесь только добровольцы. Профессор сам спускался туда вчера и остался всем весьма доволен. Мы с вами встретимся за ленчем, а потом вы все увидите своими глазами.

После торопливой и скромной трапезы управляющий с трогательной любовью познакомил нас со своим инженерным хозяйством и свалкой разнообразных отработавших механизмов, которые лежали тут же, прямо на траве. С одной стороны стоял огромный демонтированный гидравлический одноковшовый экскаватор Эррола, которым проводилась первичная быстрая выемка грунта. Рядом находился большой двигатель, приводивший в движение замкнутую петлю из длинного стального троса с закрепленными на нем скипами, с помощью которых порода со дна шахты поднималась наверх. В машинном отделении было установлено несколько мощных турбин Эшера-Висса, вращавшихся со скоростью сто сорок оборотов в минуту и обеспечивавших работу гидравлических аккумуляторов, которые создавали давление в тысячу четыреста фунтов на квадратный дюйм, передаваемое по трехдюймовым трубам вниз и приводившее в движение четыре горных перфоратора с полыми буровыми коронками брандтовского типа. Прямо к машинному отделению примыкало здание электростанции, снабжавшей энергией большую осветительную установку; рядом находилась еще одна турбина мощностью в двести лошадиных сил, от которой работал вентилятор с десятифутовыми лопастями, нагнетавший воздух вниз, в зону работ, по двенадцатидюймовой трубе. Все эти чудеса главный инженер продемонстрировал нам с большой гордостью и при этом успел до смерти надоесть всевозможными техническими подробностями, а уж я, в свою очередь, теперь отыгрываюсь на читателях. Однако тут пришло неожиданное спасение: послышался шум колес, и я с радостью увидел, как во двор, раскачиваясь, заезжает мой трехтонный «лейланд»[183], доверху загруженный инструментами и секциями труб; в кабине сидел мой мастер, Питерс, со своим крайне перепачканным помощником. Они тут же принялись разгружать машину, тогда как мы с управляющим и Мэлоуном направились к шахте.

Это было совершенно удивительное место, намного превосходившее по своим масштабам все, что я себе представлял. Вокруг огромной подковой располагались отвалы из тысяч тонн поднятой на поверхность породы, превратившиеся сейчас в довольно высокие холмы. Внутри этой подковы, состоящей из мела, глины, угля и гранита, вздымалось хитросплетение металлических опор и колес, вращавших насосы и наматывавших тросы подъемников. Вся эта конструкция была соединена с кирпичным зданием машинного отделения, располагавшимся между концами подковы. Позади него находился ствол шахты, огромное зияющее отверстие подземного туннеля диаметром от тридцати до сорока футов, стены и края которого были укреплены с помощью кирпичной кладки и бетона. Когда я наклонился вперед и, вытянув шею, заглянул в эту немыслимую бездну, глубина которой, как нам сказали, была около восьми миль, голова у меня пошла кругом от мыслей об этом грандиозном сооружении. Лучи солнца попадали в проем по диагонали, и мне было видно несколько сот футов грязной меловой стены, также укрепленной в слабых местах кирпичной кладкой. Однако глядя вниз, я заметил далеко-далеко в темноте крошечный проблеск света, буквально точку, которая, тем не менее, была четко видна на чернильном фоне бездонного провала.

— Что это за свет? — спросил я.

Мэлоун также перегнулся через парапет рядом со мной.

— Это поднимается одна из клетей, — ответил он. — Правда, поразительно? Она находится от нас на расстоянии мили или даже больше, и на ней горит мощная дуговая лампа[184]. Движется клеть очень быстро, так что через несколько минут будет уже здесь.

И действительно, тонкий, как иголка, лучик становился все больше и больше, пока не залил серебристым сиянием весь туннель, и мне даже пришлось отвести глаза от его ослепительного света. В следующий момент к посадочной платформе с лязганьем подошла металлическая клеть, из которой выбрались четыре человека и направились к выходу.

— Задействованы почти все рабочие, — сказал Мэлоун. — Отработать два часа на такой глубине — не шутка. Ладно, кое-что из твоего оборудования уже готово, и его можно монтировать. Думаю, что лучше всего нам спуститься туда прямо сейчас. Там, на месте ты сам сможешь оценить ситуацию.

В здании машинного отделения имелась пристройка, куда он и повел меня. Там на стенах висело несколько очень просторных костюмов из легчайшего индийского шелка. Следуя примеру Мэлоуна, я полностью разделся, облачился в одно из этих одеяний и обул легкие тапочки на резиновой подошве. Мэлоун переоделся раньше меня и вышел из раздевалки. Почти сразу же я услышал снаружи громкий шум какой-то потасовки, словно там одновременно передрался десяток собак; выскочив на улицу, я увидел, что мой друг катается по земле, сцепившись с чумазым рабочим, помогавшим разгружать артезианские трубы. Один отчаянно пытался что-то вырвать из рук другого, а второй ни за что не хотел это отдавать. Но Мэлоун оказался сильнее; забрав наконец этот предмет, он принялся топтать его, пока тот не разлетелся на мелкие кусочки. Только тогда я сообразил, что это был фотоаппарат. Рабочий с перепачканным лицом уныло поднялся с земли.