Еще через мгновение я уже оказался в обществе профессора. Думаю, что мне не описать этого человека лучше, чем это сделал мой приятель, Тэд Мэлоун, в своих записках о Затерянном мире, поэтому эту часть повествования я здесь опускаю. Я увидел громадное туловище за письменным столом из красного дерева, широкую черную бороду лопатой и два больших серых глаза под надменно полуприкрытыми веками. Голова была откинута назад, борода торчала вперед, и весь вид Челленджера создавал впечатление заносчивой нетерпимости, как бы говоря: «Какого черта вам здесь нужно?» Я положил ему на стол свою визитную карточку.

— Ах да, — сказал профессор, взяв ее и держа двумя пальцами, словно от нее дурно пахло. — Ну, конечно. Вы и есть тот самый, так называемый, специалист. Мистер Джонс — мистер Пирлес Джонс. Вы должны быть благодарны своему крестному отцу, мистер Джонс, поскольку именно благодаря курьезному имени, которое он вам дал, я и обратил на вас свое внимание[174].

— Я пришел сюда, профессор Челленджер, для делового разговора, а не для того, чтобы обсуждать с вами свое имя, — с достоинством сказал я.

— Боже мой, да вы, оказывается, весьма обидчивы, мистер Джонс, нервы у вас натянуты, как струны. С вами нужно держать ухо востро, мистер Джонс. Прошу вас, присядьте и успокойтесь. Я читал вашу небольшую брошюрку о мелиорации Синайского полуострова. Вы сами ее написали?

— Естественно, сэр, ведь на ней стоит мое имя.

— Стоит, конечно, стоит! Только иногда этот факт ни о чем не говорит, не так ли? Тем не менее, я готов принять ваше утверждение и поверить вам на слово. В этой книжице просматриваются определенные достоинства, за унылым слогом порой угадывается некая общая идея и мелькают искорки мысли. Вы женаты?

— Нет, сэр, не женат.

— Тогда есть шанс, что вы сможете хранить секреты.

— Если я дам слово, то, безусловно, сдержу его.

— Но это вы так говорите. Впрочем, мой юный друг Мэлоун (он упомянул о Тэде так, как будто тот был десятилетним мальчишкой) хорошо отзывается о вас. Он уверяет, что вам можно доверять. А это дорогого стоит, поскольку в настоящее время я занимаюсь одним из величайших экспериментов в истории человечества, можно даже сказать, — самым великим. И я предлагаю вам принять в нем участие.

— Сочту за честь.

— Это действительно большая честь. Замечу, что ввиду гигантского масштаба всего предприятия я вынужден привлекать к нему лишь специалистов самого высокого технического уровня. Теперь, заручившись вашим обещанием сохранить все в тайне, я перехожу к существу вопроса. А оно заключается в том, что Земля, на которой мы живем, сама является живым организмом, наделенным, как я полагаю, кровообращением, органами дыхания и нервной системой.

Этот человек действительно был ненормальным.

— Я вижу, что сейчас ваш мозг не в состоянии воспринять данную информацию, — продолжал он. — Но постепенно он свыкнется с этой идеей. Вы вспомните, насколько торфяник или заросшая вереском пустошь напоминает покрытый шерстью бок гигантского животного. Похожие аналогии наблюдаются в природе повсюду. Тогда вы увидите, что проходящие в течение долгих веков подъемы и оседания почвы являются медленным дыханием великого существа. Вы наконец заметите те ерзанья и почесывания, которые с нашей лилипутской точки зрения воспринимаются как землетрясения и колебания грунта.

— А как насчет вулканов? — спросил я.

— А что вулканы? Они соответствуют тепловым точкам на нашем теле.

Мозг мой лихорадочно пытался найти достойный ответ на эти чудовищные заявления.

— А температура?! — воскликнул я. — Ведь доподлинно известно, что она быстро повышается с погружением в глубь Земли и что в центре планеты находится расплавленная лава.

Однако он отмел мои возражения.

— Поскольку у нас школьное образование является обязательным, то вам, сэр, вероятно, должно быть известно, что Земля наша несколько сплюснута с полюсов. Это означает, что полюс находится ближе к центру, чем любая другая точка на поверхности, и, следовательно, должен быть подвержен действию тепла, о котором вы упомянули, в большей степени. Это, конечно, и объясняет, почему на обоих полюсах мы сталкиваемся с условиями тропического климата, не так ли?

— Вся эта концепция для меня абсолютно нова.

— Это как раз естественно. Лишь оригинально мыслящие умы наделены привилегией выдвигать идеи, которые оказываются по-настоящему новыми и зачастую принимаются простыми смертными в штыки. А теперь, сэр, скажите мне, что это? — С этими словами Челленджер протянул мне небольшой предмет, который взял со стола.

— Я бы сказал, что это морской еж.

— Верно! — удивленно воскликнул профессор таким тоном, как будто в его присутствии ребенок сказал нечто умное. — Это обычный морской еж. Природа повторяет сама себя в разных формах, независимо от размеров. Этот морской еж представляет собой прототип, модель нашего мира. Вы видите, что он почти круглый, но приплюснут с полюсов. Давайте представим себе нашу Землю в виде огромного морского ежа. Какие у вас возражения против такой модели?

Мое главное возражение заключалось в том, что то, о чем мы сейчас говорим — это полный бред, но я постеснялся произнести это вслух. Поэтому я решил подыскать менее категоричный аргумент.

— Живому существу необходима пища, — сказал я. — А как может Земля накормить свое громадное тело?

— Прекрасный вопрос, просто прекрасный! — покровительственным тоном откликнулся профессор. — Вы быстро схватываете то, что лежит на поверхности, тогда как до скрытого подтекста добираетесь намного медленнее. Каким образом Земля питается? Вернемся к нашему другу, маленькому морскому ежу. Окружающая вода протекает через трубки в этом небольшом создании и таким образом обеспечивает его пищей.

— Значит, вы полагаете, что вода…

— Нет, сэр, не вода, а эфир. Земля пасется, следуя по круговой орбитальной тропинке через космические поля, и по мере своего движения постоянно омывается эфиром, который таким образом питает ее. Причем точно так же поступает целое стадо подобных планет — морских ежей — Венера, Марс и другие, и у каждого есть свое пастбище.

Этот человек явно был сумасшедшим, и спорить с ним не стоило. Челленджер же благодушно улыбнулся мне, восприняв мое молчание как согласие.

— Чувствую, что мы понемногу прогрессируем, — сказал он. — В полной темноте забрезжил лучик света. Разумеется, сначала весьма тусклый, но скоро мы к этому привыкнем. Прошу вас уделить каплю вашего внимания, чтобы я привел еще пару аналогий с этим маленьким существом у меня в руке. Допустим, что на этой внешней твердой оболочке находятся какие-то чрезвычайно мелкие насекомые, которые ползают по ее поверхности. Будет ли морской еж знать об их существовании?

— Полагаю, что нет.

— Тогда вам легко представить себе, что Земля не имеет ни малейшего понятия о том, каким образом она эксплуатируется человеческой расой. Она даже не догадывается о грибковом налете нашей растительности и об эволюции крошечных микроскопических животных, которые собрались на ней в процессе движения вокруг Солнца, словно ракушки на днище древнего корабля. Так на сегодняшний день выглядит общая ситуация, и именно ее я и предлагаю изменить.

Я изумленно уставился на него.

— Как это «изменить»?

— Я предлагаю дать нашей Земле знать, что существует, по крайней мере, один человек, Джордж Эдвард Челленджер, который просит — нет, который требует — обратить на него внимание. И это действительно будет первым сообщением подобного рода.

— И как же вы, интересно, собираетесь это сделать, сэр?

— Ага, вот здесь мы наконец переходим к делу. Вы попали в самую точку. Я опять хотел бы привлечь ваше внимание к этому маленькому существу у меня в руке. Под жестким защитным панцирем оно состоит из голых нервов и чувствительных центров. Очевидно, что если бы крошечному паразиту захотелось привлечь к себе внимание, ему следовало бы проделать отверстие в оболочке и каким-то образом возбудить сенсорный аппарат этого животного.

— Разумеется.

— Или же рассмотрим случай, когда по телу человека ползает обыкновенная блоха или комар. Мы вполне можем не знать об их присутствии. Но затем они протыкают своим хоботком нашу кожу, которая для нас является таким же панцирем, и тут же напоминают нам, — хоть и в неприятной форме, — что мы здесь не одни. Теперь мои планы, безусловно, становятся вам понятны, и тьму наконец прорезает свет.

— Господи! Так вы предлагаете проделать скважину в земной коре?!

Челленджер самодовольно прикрыл глаза.

— Вы видите перед собой человека, — напыщенно произнес он, — который первым проткнет эту ороговевшую шкуру. Впрочем, об этом теперь можно говорить как о свершившемся факте, потому что я уже проткнул ее.

— Неужели вы это сделали?

— Да, думаю, уже можно сказать, что я это сделал, причем при активнейшем содействии компании «Морден». Несколько лет непрерывной работы, которая велась днем и ночью и проводилась с использованием всех известных на сегодня способов — сверл, буров, дробилок и взрывчатки, — в конце концов привели нас к достижению нашей цели.

— Но неужели вы в самом деле прошли сквозь земную кору?

— Если вы таким образом выражаете свое замешательство, я еще готов это принять. Но если речь идет о недоверии…

— Нет, сэр, ничего подобного.

— Вам придется принять мое утверждение на веру. Мы прошли через земную кору. Она была толщиной ровно четырнадцать тысяч четыреста сорок два ярда, что составляет приблизительно восемь миль. Возможно, вам будет интересно узнать, что в ходе подземных работ нам посчастливилось обнаружить несколько угольных пластов, разработка которых в будущем окупит расходы на наше предприятие. Основные сложности были вызваны подземными водами в нижних меловых отложениях и гастингскими песками[175], но мы все же преодолели их. И теперь мы подходим к последнему акту — на сцене появляется не кто иной, как мистер Пирлес Джонс собственной персоной. В данном случае, сэр, вам отводится роль комара, а в качестве проникающего хоботка у вас будет бур для артезианских скважин. Интеллект здесь уже выполнил свою задачу, и мыслитель может удалиться. Наступил момент для выхода инженера, мистера Несравненного, с его металлическим жалом. Достаточно ли ясно я выражаюсь?