К четырем часам дня Таппенс приготовила на кухне большой коричневый чайник с крепким английским чаем, поставила рядом с ним наполненную пиленым сахаром сахарницу и молочник и предложила Исааку слегка освежиться перед уходом. Сама она отправилась на поиски Томми. Скорее всего, он где-то дрыхнет, размышляла Таппенс, переходя из комнаты в комнату.

Вид торчащей из-под пола головы на лестничной площадке доставил ей удовольствие.

– Теперь уже все в порядке, мэм, – сказал электрик, – вы можете спокойно ходить. Все надежно закреплено. – И он добавил, что на следующее утро собирается заняться другой частью дома.

– Надеюсь, – сказала Таппенс, – что вы действительно появитесь завтра. А вы, случайно, не видели мистера Бересфорда? – добавила она.

– Это вы про своего мужа? Мне кажется, что он на верхнем этаже. Он там что-то ронял. И, судя по звуку, что-то тяжелое. Скорее всего – книги.

– Книги? – удивилась Таппенс. – Ни за что бы ни подумала.

Электрик исчез в своем персональном подземелье в коридоре, а Таппенс направилась в мезонин, где они устроили дополнительную комнату для детских книг.

Томми сидел на стремянке. На полу вокруг него лежали несколько книг, а на полках зияли пустоты.

– Ах, вот ты где, – сказала Таппенс. – И это после того, как убеждал меня, что тебя ничего не интересует… А ты много книжек просмотрел, это правда. И порушил весь мой порядок.

– Извини, – покаялся Томми, – но, знаешь, я решил немного осмотреться.

– И что, нашел другие книги, в которых что-то подчеркнуто красными чернилами?

– Нет. Никаких следов.

– Какое разочарование…

– Думаю, что это все шуточки мастера[12] Александра Паркинсона, – решил Томми.

– Правильно, – согласилась Таппенс. – Одного из многочисленных Паркинсонов.

– Знаешь, мне кажется, что он был довольно ленивым мальчиком, хотя – и это очевидно – в подчеркивании этих букв в книге не было ничего увлекательного. А вот никакой информации о Джордан больше нет.

– Я спросила о ней Исаака. Он знает массу людей в окрестностях. И не помнит никого по фамилии Джордан.

– А что ты собираешься делать с медной лампой, которая стоит у входной двери? – спросил Томми, когда они спустились вниз.

– Собираюсь отвезти ее на благотворительный базар, – ответила Таппенс.

– С чего это вдруг?

– С самого начала она была просто ужасна. Мы ведь купили ее где-то за границей, нет?

– Да, и мне кажется, что у нас был момент краткого умопомрачения. Тебе она никогда не нравилась. Ты даже говорила, что ненавидишь ее. И я с этим согласен. А кроме того, она очень тяжелая, просто чертовски тяжелая.

– А вот мисс Сандерсон была счастлива, когда я сказала ей, что привезу эту лампу. Она даже хотела прислать за ней кого-нибудь, но я сказала, что привезу ее на машине. Так что сегодня этот день наступил.

– Если хочешь, ее отвезу я.

– Нет, мне хочется сделать это самой.

– Хорошо, – согласился Томми. – Тогда я просто поеду с тобой и помогу тебе выгрузить ее.

– Думаю, что помощника найти будет несложно, – ответила ему Таппенс.

– Может, да, а может, и нет. Самой тебе напрягаться ни в коем случае нельзя.

– Хорошо, – сдалась Таппенс.

– У тебя что, есть еще какие-то причины поехать туда самой?

– Я просто подумала, что смогу порасспросить людей, – объяснила она.

– Я никогда не знаю, что ты собираешься делать, Таппенс, но хорошо знаю этот твой взгляд, когда ты действительно собираешься что-то сделать.

– Выгуляй лучше Ганнибала, – предложила миссис Бересфорд. – С собой я его взять не смогу. Совсем не хочу стать участницей собачьих боев.

– Хорошо. Гулять пойдешь, Ганнибал?

Пес, по укоренившейся привычке, ответил утвердительно. А его согласие или несогласие не заметить было просто невозможно. Он изогнулся всем телом, замахал хвостом, поднял лапу, потом опять поставил ее на пол и сильно потерся головой о ногу Томми. «Ну конечно, – говорил он всем своим видом. – Ведь именно для этого ты и существуешь, мой дорогой слуга. И сейчас мы с тобой прогуляемся по улице. Надеюсь, что там будет много ароматов».

– Тогда пошли, – сказал Томми. – Я возьму с собой поводок; и не вздумай выбегать на проезжую часть, как в последний раз. Еще немного, и один из этих «длинных транспортов»[13] тебя прикончил бы.

На морде Ганнибала было написано: «Я очень хорошая собака и всегда делаю то, что мне говорят». И хотя это и было ложью от начала до конца, данное выражение часто вводило в заблуждение даже тех людей, которые хорошо знали Ганнибала.

Томми загрузил медную лампу в машину, еще раз отметив, что она очень тяжелая, и Таппенс уехала. Проследив, как она завернула за угол, Томми застегнул поводок на шее собаки и вышел с ним на улицу. Там он свернул в переулок, ведущий к церкви, и отстегнул поводок, потому что здесь транспорта практически не было. Ганнибал поблагодарил его, громко фыркнув, и приник носом к клочкам травы, которые были разбросаны у стены, идущей вдоль переулка. Если б он умел говорить, то сказал бы следующее: «Изумительно. Какие богатые запахи. Здесь проходила большая собака. Скорее всего, эта ужасная немецкая овчарка. Здесь раздавалось низкое рычание. Терпеть не могу немецких овчарок. Если опять встречу ту, что укусила меня тогда, то цапну ее в ответ. Боже, как это восхитительно!.. Здесь пробежала маленькая сучка. Да, да – мне бы хотелось с ней встретиться. Она, скорее всего, из этого дома… Сейчас проверим».

– Немедленно выйди из ворот, – приказал Томми. – И не заходи не на свои участки.

Пес притворился, что ничего не слышит.

– Ганнибал!

Тот во всю прыть бросился к углу дома, за которым скрывалась кухня.

– Ганнибал! – закричал Томми. – Ты слышишь, что я говорю?!

«Слышу ли я вас, хозяин? – ответил Ганнибал. – А вы разве что-то сказали?.. Ах, ну да, конечно».

Услышав резкий лай, доносившийся из кухни, он стремглав присоединился к хозяину и теперь бежал в нескольких дюймах от ног Томми.

– Хороший мальчик, – сказал хозяин.

«Конечно, хороший, а как же еще? Как только тебе потребуется моя помощь – я тут, рядом, всего в одном футе».

Они подошли к боковым воротам, которые вели на кладбище. Ганнибал, который совершенно непостижимым образом умел менять свои размеры в зависимости от желания – вместо того чтобы остаться широкоплечей и немного полноватой собакой, он в любой момент мог вытянуться просто в черную нитку – без всяких усилий пролез между их прутьями.

– Вернись, Ганнибал, – велел ему Томми. – Тебе нельзя на кладбище.

На это Ганнибал мог бы, если б захотел, ответить: «А я уже на кладбище, хозяин». Он носился по кладбищу с видом собаки, которую выпустили погулять в особенный очаровательный садик.

– Ты очень плохая собака! – произнес Томми.

Он открыл ворота, вошел и стал ловить Ганнибала с поводком в руке. Последний как раз находился у самой церкви и всем своим видом показывал, что собирается воспользоваться слегка приоткрытой дверью и проникнуть внутрь. Однако Томми успел догнать его и взять на поводок. Ганнибал взглянул на него так, как будто хотел этого с самого начала.

«Берешь на поводок? – как бы произнес он. – Ну конечно. Я знаю, что это престижно. Это доказывает, насколько я ценная собака». И завилял хвостом.

Так как никто вокруг не возражал против того, чтобы Ганнибал гулял по кладбищу, находясь на поводке у своего хозяина, Томми стал разглядывать могилы, как бы проверяя еще раз ту информацию, которую Таппенс собрала накануне. Сначала он осмотрел древний каменный памятник, который располагался совсем рядом с небольшой дверью, которая вела в церковь. Этот памятник был, пожалуй, самым древним на кладбище. Там их размещалось несколько, и на большинстве стояли даты, относившиеся к XVIII веку. Однако именно этот заинтересовал Томми больше всего.

– Странно, – сказал он себе под нос. – Чертовски странно.

Подняв голову, Ганнибал посмотрел на своего хозяина. Он не понял, что тот сказал. Для него, как для собаки, в памятнике не было ничего интересного. Поэтому пес уселся на задние лапы и вопросительно уставился на хозяина.

Глава 5

Благотворительный базар «Белый слон»[14]

I

Таппенс была приятно удивлена, когда лампа, к которой они с Томми относились с такой антипатией, была принята устроителями столь тепло и благодарно.

– Как мило с вашей стороны, миссис Бересфорд, привезти нам такую очаровательную вещицу. Очень, очень интересно… Наверно, вы купили ее где-то за границей, во время ваших путешествий?

– Да, – ответила Таппенс. – Мы купили ее в Египте.

В этом она сильно сомневалась, потому что с момента покупки прошло лет восемь-десять. Они могли купить ее в Дамаске, подумала Таппенс, или в Багдаде, а может быть, и в Тегеране. Но Египет показался ей более интересным, потому что в последнее время не сходил с первых страниц газет. А кроме того, лампа действительно выглядела вполне «египетской». И даже если она купила ее в какой-то другой стране, все равно лампа относилась к тому периоду, когда копировать египетские мотивы было модно.

– Понимаете, – пояснила Таппенс, – для нашего дома она великовата, и я подумала…

– Уверена, что мы должны разыграть ее в лотерею, – сказала мисс Литтл.

Мисс Литтл в некотором роде отвечала за организацию базара. У нее было прозвище Приходской Звонарь, в основном потому, что она была в курсе всех событий, происходивших в округе. Фамилия ее могла ввести в заблуждение[15], так как на самом деле она была крупной, дородной женщиной соответствующих пропорций. Звали ее Дороти, но все предпочитали называть ее «Дотти».