Эдгар Аллан По - Ворон

Поздней ночью, утомлённый,

Разбирая труд учёный,

Задремал я, не осилив витьеватый древний слог.

Вдруг неясный звук раздался.

Вздрогнул я, мой сон прервался.

Не прохожий ли стучался, забредя на мой порог?

В ночь декабрьскую глухую он с дороги сбиться мог.

И, наверное, продрог.

Помню, как случилось это:

В ожидании рассвета,

Я пытался в книгу вникнуть, сердце чтеньем усмирить.

В одиночестве и горе

Я читал, но понял вскоре:

Тщетно мысли о Линоре я пытаюсь заглушить.

Мысль об умершей Линоре обрывала смысла нить,

Рассуждений книжных нить.

Ах, я помню это ясно:

На дворе декабрь ненастный,

От камина отсвет красный на полу и на стене.

Тёмной шторы колыханье,

Шелка лёгкое шуршанье,

Словно шёпот и дыханье в напряжённой тишине,

Чей-то шёпот и дыханье в полуночной тишине,

Как бывает в страшном сне.

Я сказал себе: "Проверю,

Не стоит ли гость за дверью?

Может, кто-то по ошибке завернул ко мне домой.

Нет причины для волненья,

Гость случайный, без сомненья,

Перепутал направленье в непроглядной тьме ночной".

Двери настежь отворил я – никого лишь ветра вой.

Только снег и мрак ночной.

Не надеясь и не чая,

Почему, и сам не знаю,

Произнёс я громко имя той, которой больше нет.

Было слышно еле-еле,

Как, вплетаясь в плач метели,

Тихим эхом долетели звуки слабые в ответ.

Только эхо долетело, словно отражённый свет.

Только ветер выл в ответ.

Я в сердцах захлопнул двери.

Говоря себе: "Уверен,

Что причина странных звуков, вдруг наполнивших мой дом, –

Лишь причуды непогоды,

Лишь явление природы", –

Я услышал что-то вроде тех же звуков за окном.

Тотчас явственно услышал, что стучали за окном,

Будто в ставни долотом.

Вот, опять… Ах, так?.. Ну, что же…

Я окно открыл – о Боже!

Шумно, с ветром, с пылью снежной тенью в комнату влетел,

Сел на полку возле двери,

Не спеша оправил перья

Старый ворон – лишь теперь я визитёра разглядел.

Птицу, прозванную вещей, лишь теперь я разглядел.

Гость нисколько не робел.

Как монах, сутул и чёрен,

Ворон, вроде бы, как ворон,

Но солидностью забавной отличался визитёр.

Как испанский гранд, отважен,

Так же чопорен и важен,

Я развеселился даже и завёл с ним разговор:

– Снизойдите, назовите ваше имя, мой сеньор.

Каркнул ворон: – Nevermore!

– Вещий ворон к славе вящей

Оказался говорящий.

Да, – подумал я с усмешкой, – презабавнейший сеньор.

Скоро он меня покинет,

Мокрый след его простынет.

Всё пройдёт, и это минет. Время – ненасытный вор.

Странный гость меня покинет, как надежды, как Линор.

Каркнул ворон: – Nevermore!

И внезапно отчего-то

У меня прошла охота

Забавляться видом птицы. Мой незваный визитёр

В трансе странном и глубоком

Колдуна или пророка

Неподвижным влажным оком сверху вниз глядел в упор.

Дьявольским горящим оком на меня глядел в упор.

Повторяя: "Nevermore".

Я сидел в оцепененье,

Кожей чувствуя движенье

Тел бесплотных, слышал пенье – отдалённый тихий хор.

Сердце бешено забилось:

Может, это Божья милость,

Что-то тайное случилось, и они вернут Линор?

Нет! Лишь только в мире вечном встречу милую Линор.

Каркнул ворон: – Nevermore!

– Хоть на время дай забыться! –

Крикнул я жестокой птице,

– Не желаю больше слышать, как талдычишь жалкий вздор.

Милосердное забвенье

Разомкнёт событий звенья,

Дней связующие звенья, дней, заполненных Линор.

Боль утихнет, я забуду об утраченной Линор.

Каркнул ворон: – Nevermore!

Навсегда теперь он рядом

И горящим злобным взглядом,

Неподвижным жутким взглядом на меня глядит в упор.

И, лишённый сил и воли,

Я к своей прикован боли,

И не вырваться, доколе в силе страшный приговор –

Нет и проблеска надежды, точно в слове "nevermore",

В беспощадном "nevermore".

Полночь, раз, была глухая; мысли – вялы и усталы,

Множество преданий странных в старой книге я прочел,

Грезил в зыбкой полудреме, и услышал незнакомый

Звук, как стук – неясный, скромный, в дверь жилища моего.

"Видно, гость, – пробормотал я, – у жилища моего.

Путник – только и всего."

Помню ясно, как вчера я – был Декабрь, и догорая,

Угольки, как души, тая, рассыпались в прах и сор.

Жаждал утра я со страстью; дел себе искал напрасно,

В море книг топил несчастье, – спи, погибшая Линор, –

Незабвенный, лучезарный, ангел с именем Линор, –

Имя здесь – ничто, с тех пор.

Тут, звенящий тихий шорох заскользил в пурпурных шторах,

Ужасом пронзив, какого прежде я не знал еще;

И, чтоб сердце успокоить, повторил себе я строго:

"Это гость, что ищет крова – у жилища моего.

Путник поздний ищет крова у жилища моего.

Путник, только и всего."

Дрожь в душе своей унявши, я решил не медлить дальше,

"Сэр, – сказал, – Мадам, быть может, – право, искренней всего,

Умоляю вас, простите, был ваш стук настолько тихим,

Деликатнейшим и тихим в дверь жилища моего,

Что я вас едва расслышал." – Отпер дверь… И – никого.

Тьма лишь, больше ничего.

Я стоял, ошеломленный, в тьму глядящий, напряженный,

Дикой грезою пронзенный, небывалой до сих пор…

Долго ждал, но тьма молчала, больше знака не давала.

И одно лишь было слово здесь обронено: "Линор?" –

Я шепнул его, и эхо мне вернуло вздох: "Линор!"

Ясный вздох – и явный вздор.

В дом пустой вернувшись снова, с болью в сердце – нет ей слова,

Вскоре стук услышал новый – громче прежнего того.

"Видно, – я сказал, – там что-то бьет в оконную решетку.

Надо бы проверить, что там странно так стучит в окно.

Только сердце успокою, и взгляну, что бьет в окно.

Ветер лишь, скорей всего!"

Только распахнул я ставни, как влетел, шумя крылами,

В дом мой Ворон величавый, очевидец тьмы времен.

И надменно, без почтенья, без малейшего смущенья,

Будто лорд, без приглашенья, важно сел над дверью он –

Заскочив на бюст Паллады, важно, будто бы на трон, –

Сел, и все, и замер он.

И при виде черной птицы, смог я вдруг развеселиться,

Словно шутка над испугом – этот траурный убор.

"Хоть хохол торчит – не очень, не пуглив ты, это точно, –

Я признал. – Зловещий Ворон, знающий Ночной простор –

Как зовешься, покоривший Ночь – Плутона злой простор?"

Ворон каркнул – "Nevermore!"

Потрясен я был нескладной птицей, говорившей складно,

Пусть ответ ее, конечно, был не складный разговор;

Невозможно согласиться, чтоб к кому влетела птица,

Осчастливив тем, что села, как еще один затвор, –

На скульптурный бюст над дверью, будто чудище-затвор, –

С этой кличкой – "Nevermore".

Но сидел он отрешенно, так сказав, на бюсте, словно,

Вместе с этим странным словом жизнь покинула его,

Ничего не добавляя, ни пера не поправляя –

Лишь когда пробормотал я, "Как друзья все, до сих пор –

Утром он меня оставит, как Надежды, до сих пор." –

Вдруг изрек он: "Nevermore."

От внезапности я вздрогнул – да и кстати было слово.

"Несомненно, – я промолвил, – заучил он этот вздор –

Вздох хозяина, чьи беды не давали видеть света,

И печалям стал ответом, как припев иль заговор –

И надеждам отпеваньем – тот тоскливый заговор:

"О, довольно – nevermore.""

Но, как прежде, эта птица – повод, в шутке, мне забыться;

Кресло к двери развернул я, к бюсту, к Ворону в упор,

И на бархат опустился, и в фантазии пустился,

Сочиняя, что пророчил мне посланец давних пор –

Черный, мрачный и ужасный очевидец давних пор,

Мне прокаркав: "Nevermore."

Так сидел я, в размышленье, но уже без обращенья

К птице, чьи глаза сверкали, в сердце мне вжигая взор,

И мечтал я, отдыхая, мягкий бархат приминая,

Что свет лампы, обтекая, в странный превращал узор.

Фиолетовый тот бархат, тот причудливый узор,

Ей не смять, ах, nevermore!

Воздух, в сладком представленье, загустел в хмельном куренье –

Серафим махнул кадилом, став незримо на ковер.