— Это ценная информация, — сказал Аллен. — Время сужается до двадцати семи часов. Кольт был на месте вечером в пятницу. Теперь скажите, кто-нибудь из вас ходил в ратушу днём, после полудня?

— Я был на охоте, — сказал Джоуслин, — и вернулся домой как раз к пяти, к началу репетиции. Аллен посмотрел на Генри.

— Я пошёл прогуляться, — сказал Генри. — Вышел из дома примерно в половине третьего — нет, вспомнил, было ровно половина третьего.

— Вы далеко ходили?

Генри смотрел прямо перед собой.

— Нет. Я прошёл примерно полдороги до церкви.

— Как долго вы отсутствовали?

— Около двух часов.

— Значит, вы где-то останавливались?

— Да.

— Вы с кем-то разговаривали?

— Я встретил Дину Коупленд. Генри посмотрел на отца.

— Случайно. Мы поболтали. Некоторое время. Затем появилась моя кузина, Элеонора Прентайс. Она возвращалась из церкви. Если это представляет интерес, то я помню, как часы на церкви ударили три раза, когда она подошла к нам. После этого Дина вернулась домой, а я пошёл по тропинке на Клаудифолд. Я вернулся домой по дороге, которая идёт с холма.

— В котором часу вы вернулись?

— К чаю. Примерно в половине пятого.

— Спасибо. Теперь вернёмся к пятнице, к тому времени, когда вся компания собралась здесь и вы показали револьвер. Все ушли вместе?

— Да, — ответил Генри.

— В котором часу?

— Вскоре после шести.

— До того, как все ушли, не было ли момента, когда кто-либо находился в кабинете один?

— Нет. Мы репетировали прямо здесь. Все вышли через французское окно, чтобы не проходить через дом.

— Так. Оно никогда не заперто?

— Днём — да.

— Я запираю его и двери перед тем, как мы идём спать, — сказал Джоуслин, — и закрываю ставни.

— В пятницу вечером вы тоже это сделали, сэр?

— Да. Весь вечер пятницы я провёл здесь. Я читал.

— Один?

— Некоторое время я был здесь, — сказал Генри. — Что-то случилось с одним из штепселей от лампы, и я взялся его чинить. Я начал в кабинете, а затем ушёл в свою комнату. У меня там была отвёртка. Я попробовал позвонить Дине, но наш телефон не работал. На Топ-Лейн ветка повалилась на провода.

— Понятно. Теперь о том, что было вчера. Кто-нибудь приходил к вам?

— Утром зашёл Темплетт одолжить один из моих галстуков-самовязов[9] , — сказал Джоуслин. — Кажется, он хотел надеть его во время представления. Он предложил кузине осмотреть её палец, но она не спустилась из своей комнаты.

— Она боялась, что он скажет ей: нельзя исполнять эту навязшую в зубах “Венецианскую сюиту”, — произнёс Генри. — Кстати, господин Аллен, вы являетесь поклонником таланта Этельберта Невина?

— Нет, — ответил Аллен.

— У меня уже оскомина от его произведений, — угрюмо произнёс Генри. — И боюсь, что нам придётся их слушать всю жизнь. Но это не означает, что проклятая прелюдия Рахманинова мне нравится больше. Вы знаете, по какому случаю она была написана?

— Да, думаю, что знаю. Это не…

— По случаю похорон, — продолжал Генри. — Предполагается, что эту музыку слышит похороненный заживо человек. Бум, бум, бум по крышке гроба. Или я не прав?

— Почти правы, — довольно сурово согласился Аллен. — Теперь вернёмся к вопросу о вчерашних посетителях.

Но ни у Генри, ни у его отца не было об этом чёткого представления. Эсквайр с утра уехал в Грейт-Чиппинг.

— А мисс Прентайс? — спросил Аллен.

— То же самое. Она ушла с нами. Все утро она была в ратуше. Да все были там.

— Все?

— Ну, кроме Темплетта, — сказал Генри. — Он заходил сюда, как мы уже сказали, около десяти часов, и мой отец одолжил ему галстук. На мой вкус, это просто уродство.

— Было время, когда они были чертовски модны, — с раздражением ответил эсквайр. — Я помню, что я надевал этот галстук…

— Итак, как бы там ни было, — перебил Генри, — он взял галстук. Я не виделся в ним. Я продумывал в это время свой костюм для спектакля. Вскоре мы все ушли. Отец, ты, кажется, провожал его?

— Да, — сказал эсквайр. — Странный этот Темплетт. Я узнал от Тэйлора, что Темплетт здесь и ему нужен галстук. Я отправил Тэйлора на поиски, а сам спустился вниз к Темплетту. Мы довольно долго беседовали, и я готов поклясться, что когда вышел с ним к машине, в ней сидела миссис Росс. Это чертовски интересно, — говорил Джоуслин, подкручивая вверх свои усы. — Честное слово, я думаю, парень хочет прибрать её для себя.

Аллен задумчиво посмотрел на эсквайра.

— Как был одет доктор Темплетт? — спросил он.

— Что? Я не знаю. Нет, пожалуй, знаю. Твид.

— Пальто?

— Нет.

— Оттопыривающиеся карманы? — спросил Генри, с улыбкой глядя на Аллена.

— Да вроде нет. А что? Боже праведный, уж не думаете ли вы, что он взял мой кольт?

— Мы должны внимательно изучить все возможные варианты, сэр, — сказал Аллен.

— О, Боже, — произнёс Джоуслин. — Получается, они все под подозрением! Да?

— И мы тоже, — сказал Генри. — Знаете ли, — добавил он, — теоретически это вполне мог быть доктор Темплетт. Элеонора просто исходит ядом по поводу его подозрительной — обратите внимание, господин Аллен, как я себя защищаю, — связи с Селией Росс.

— Боже праведный! — гневно воскликнул Джоуслин. — Ты понимаешь, что ты говоришь, Генри? Это же чертовски серьёзное дело, разреши напомнить тебе об этом, а ты очерняешь в глазах господина.., господина Аллена человека, который…

— Я же сказал — теоретически, вспомни, — ответил Генри. На самом деле я не думаю, что Темплетт — убийца, а что касается господина Аллена…

— Я стараюсь обо всем составить собственное мнение, — сказал Аллен.

— И потом, — продолжал Генри, — ты с таким же успехом можешь высказаться против меня. Если бы я полагал, что сумею незаметно убить кузину Элеонору, то — не боюсь сказать этого — я рискнул бы. И могу предположить, какое сильное искушение испытывал господин Коупленд после того, как она…

— Генри!

— Но, отец, дорогой, господин Аллен собирается выслушать все местные сплетни, если он до сих пор ещё этого не сделал. Конечно, господин Аллен будет подозревать каждого из нас по очереди. Даже сама дорогая кузина Элеонора не находится вне подозрений. Она могла специально сделать себе нарыв на пальце. Или обмануть нас. Почему бы и нет? У нас же было много грима. Тогда она, пожалуй, немного переусердствовала, но это вполне могло быть притворство.

— Ненужная и опасная болтовня! — опять закричал Джоуслин. — Ей же было чертовски больно. Я знаю Элеонору с детства, и до этого ни разу не видел, чтобы она плакала. Она — Джернигэм.

— Если она и плакала, то большей частью от досады, что не сможет исполнять “Венецианскую сюиту”, если вы хотите знать моё мнение. Это были слезы от злости, и только такие можно выжать из глаз Элеоноры. Разве она плакала, когда ей удаляли жёлчный пузырь? Нет. Она — Джернигэм.

— Успокойтесь, сэр! — крикнул Джоуслин. Было видно, что он еле сдерживался.

— Насколько я понимаю, единственный человек, который точно вне подозрений, это — бедная старая Идрис Кампанула. О, Боже!

Аллен, наблюдая за Генри, увидел, как сильно тот побледнел и отошёл к окну.

— Ну, ладно, — сказал Генри, глядя в окно. — Надо что-то делать. Невозможно целый день только и думать об одной безвременно ушедшей от нас старой деве. В некотором роде в этом есть даже что-то забавное.

— Что-то подобное я чувствовал на войне, — заметил Аллен. — Как говорят в водевилях, я вынужден смеяться. Довольно частая ответная реакция на шок.

— Выходит, я был чрезвычайно банален, не более, — едко отозвался Генри.

* * *

— Значит, вы не знаете, заходил ли к вам кто-нибудь вчера утром в ваше отсутствие? — спросил Аллен после довольно значительной паузы, пока оба Джернигэма собирались с мыслями и были в состоянии продолжить разговор.

— Я спрошу у прислуги, — важно сказал Джоуслин и вызвал Тэйлора.

Но, как Аллен и ожидал, показания слуг были абсолютно неубедительными. Фактически никто не звонил в парадную дверь, но, с другой стороны, кто угодно мог войти в кабинет и заниматься там чем угодно. Слуги подтвердили то, что говорили Джоуслин и Генри о своих передвижениях, и Тэйлор вспомнил, что видел, как мисс Прентайс вернулась в пятницу около четырех часов вечера. Когда последняя горничная была отпущена, Аллен спросил, как давно они все работают в Пен Куко.

— О да, — сказал эсквайр. — Вне всяких сомнений, они к этому делу не имеют никакого отношения. Ни мотивов, ни возможностей.

— Да и ума не хватило бы, — подхватил Генри.

— И вдобавок к этому, — сказал Аллен, — они обеспечили друг другу алиби на целый день до тех пор, пока они все большой группой не пошли в ратушу в семь тридцать.

— Насколько мне известно, — сказал Генри, — после этого развлечения кухарку три раза вырвало по дороге домой, а сегодня утром, отец, мне сообщили, что чистильщик обуви исцарапал отвороты твоих охотничьих сапог.

— Хорошенькое дело! — сердито начал Джоуслин. Аллен перебил:

— Вы сказали мне, что водяной пистолет никак не мог быть заменён на револьвер вчера утром.

— Если только это не было сделано под щебетание девиц из Молодёжного общества и в присутствии большей части труппы, — добавил Генри.

— А после полудня?

— Ратуша была закрыта, а ключ находился не в доме ректора, как обычно, а был спрятан за наружной туалетной комнатой. Достаточно своеобразно, — заметил Генри. — Дина придумала этот тайник и объявила о нем на репетиции. Кузина Элеонора была слишком измождена, чтобы возражать. Об этом знали только исполнители пьесы. Насколько я знаю, днём туда заходили только Темплетт и миссис Росс.

— Генри, а что вы делали? — спросил Аллен.

— Я пошёл прогуляться на Клаудифолд. По дороге мне никто не встретился, — сказал Генри, — и я не могу доказать, что там был.

— Спасибо, — мягко произнёс Аллен. — А вы, сэр?