Пуаро не стал вступать в спор. Он хорошо знал, что у каждого человека своя точка зрения на то, почему и ради чего велась война.

Повисло довольно враждебное молчание.

— Не понимаю, к чему мы идем, — произнесла, наконец, старая леди. — Совсем не понимаю. Каждый год я приезжаю сюда и останавливаюсь в этой гостинице. Именно здесь шестнадцать лет назад умер мой муж. Он похоронен на местном кладбище. Ежегодно я провожу здесь месяц.

— Благочестивое паломничество, — вежливо заметил Пуаро.

— И каждый год становится все хуже и хуже. Никаких услуг! Пища несъедобна! А венские котлеты! Они должны быть либо из филе, либо из огузка, но не из отбивной конины!

Пуаро печально покачал головой.

— Одно хорошо, — продолжала старая леди, — закрыли аэродром. Это просто бесстыдство! Эти молоденькие летчики, захаживающие сюда со своими ужасными девицами. Тоже мне, девушки! Не знаю, о чем их мамаши сегодня думают. Позволяют им повсюду шляться. Виновато во всем правительство. Отправило женщин, имеющих детей, работать на фабрики. А у них же дети! Дети! Вздор, считало правительство, любой может присмотреть за ребенком! Ребенок ведь не будет болтаться вокруг солдат. А за девочками в возрасте четырнадцати-восемнадцати лет нужен глаз да глаз! Им нужны матери. Только мать знает, к чему тянется ее дочь. Солдаты! Летчики! Вот о чем все они думают. Американцы! Негритосы! Польские подонки!

Негодование достигло такой степени, что старая леди закашлялась. Оправившись, она продолжала, доводя себя до приятного неистовства и используя Пуаро в качестве цели для своей злобы.

— Почему вокруг их лагерей колючая проволока? Чтобы солдаты не могли дорваться до девушек? Нет, чтобы девицы не добрались до солдат! Сходят с ума по парням, вот в чем дело! А посмотрите, как они одеваются! Брюки! А некоторые дурочки ходят даже в шортах! Они не стали бы это делать, если б знали, как выглядят со спины!

— Я согласен с вами, мадам, полностью согласен.

— А что они носят на голове? Пристойные шляпы? Нет! Какой-то кривой хлам! Лица покрывают краской и пудрой, губы отвратительно размалеваны. Покрывают красным лаком ногти не только на руках, но и на ногах!

Старая леди резко замолчала и в ожидании реакции собеседника уставилась на Пуаро. Он вздохнул и печально покачал головой.

— Даже в церкви, — продолжала старая леди, — без шляп. С непокрытой головой. Какие-то уродливые перманентные завивки, волосы барашком. Волосы? А кто-нибудь знает в наши дни, что это такое? Когда я была молодой, так я могла сидеть на своих волосах!

Пуаро украдкой бросил взгляд на темно-седые пряди. Казалось невероятным, что эта гневная старуха когда-то была молодой!

— Одна из них, — сказала старая леди, — сунулась сюда как-то вечером. На голове оранжевый шарфик. Лицо напудрено и размалевано. Я посмотрела на нее. Только посмотрела! И она сразу же убралась!

— Она не была из числа постояльцев, — продолжала старая леди. — Здесь нет, к счастью, девиц ее типа! Так что она делала, если выходила из мужского номера? Все это мерзко, считаю я. Я рассказала об этой девчонке Липпинкотт, но она такая же, как все они, — бегает за любым, кто ходит в брюках.

У Пуаро проснулся интерес.

— Она выходила из номера мужчины? — спросил он.

Старая леди с жаром принялась обсуждать эту пикантную подробность.

— Вот именно. Я видела собственными глазами, как она выходила из пятого номера.

— А когда это было, мадам?

— Как раз накануне того дня, когда начался весь этот сыр-бор вокруг убитого. Ужасно, что это происходит именно здесь! Раньше это было славное, в старинном духе, местечко, а теперь…

— А в каком часу дня это было?

— Дня? Но это было не днем, а вечером. Даже поздно вечером. Просто ужасно! Выло уже за десять. Я ложусь спать в четверть одиннадцатого. Она с наглым бесстыдством вышла из пятого номера, уставилась на меня, затем вновь вернулась в номер и, смеясь, завела там разговор с мужчиной.

— Вы слышали его голос?

— А я вам что говорю? Она сунулась в номер, а он ей крикнул: «О, уходите, убирайтесь отсюда, я сыт по горло». Неплохо мужчина разговаривает с девушкой! Но они сами напрашиваются на это! Шлюхи!

— А вы сообщили об этом в полицию? — спросил Пуаро.

Она окинула его взглядом василиска и, трясясь, поднялась со своего кресла. Встав, она посмотрела на него сверху вниз и сказала:

— Я никогда не имела никаких дел с полицией. Чтобы я в полицейском суде?..

Дрожа от гнева, она бросила последний злобный взгляд на Пуаро и вышла из комнаты.

Пуаро несколько минут сидел в задумчивости, поглаживая свои усы, а затем отправился на поиски Беатрис Липпинкотт.

— О да, месье Пуаро, вы имеете в виду старую миссис Ледбеттер? Вдова Кэнона Ледбеттера. Она приезжает сюда каждый год, но, говоря между нами, доставляет нам массу хлопот. Она иногда ужасно груба с людьми и, кажется, не понимает, что сейчас многое изменилось. Ей почти восемьдесят лет.

— Но она в здравом уме? Понимает, что говорит?

— О да. Правда, она довольно раздражительна, порою чересчур.

— Вы знаете, что за девушка была у покойного во вторник вечером?

Беатрис выглядела удивленной.

— Я не помню, чтобы его в это время навестила какая-либо девушка. А как она выглядела?

— У нее на голове был оранжевый шарфик и на лице, как мне представляется, много грима. Во вторник она побывала в пятом номере и разговаривала с Арденом в четверть одиннадцатого вечера.

— Месье Пуаро, я действительно не имею ни малейшего представления.

Погрузившись в раздумья, Пуаро отправился па поиски суперинтенданта.

Спенс молча выслушал рассказ Пуаро. Затем откинулся на спинку стула и медленно кивнул головой.

— Странно, не правда ли? — сказал он. — Как часто мы возвращаемся к старой формуле: cherchez la femme[12]!

Французское произношение у суперинтенданта не было таким хорошим, как у сержанта Грейвса, но, тем не менее, он гордился этим. Он встал и пересек комнату. Затем вернулся на место, что-то держа в руке. Это была губная помада в золотом тюбике.

— У нас с самого начала был этот предмет, указывающий на то, что в деле может быть замешана какая-то женщина, — сказал он.

Пуаро взял помаду и слегка провел по ладони.

— Высшего качества, — заметил он. — Темно-вишневый цвет, которым обычно пользуются брюнетки.

— Да. Этот тюбик нашли на полу в пятом номере. Он закатился под комод и, вероятно, пролежал там некоторое время. Никаких отпечатков пальцев. В наши дни диапазон помад невелик, всего несколько видов.

— И вы, конечно, уже навели справки?

— Да, — улыбнувшись, произнес Спенс. — Навели справки, как вы говорите. Розалин Клоуд пользуется такой помадой. И Линн Марчмонт тоже. У Фрэнсис Клоуд помада более мягкого оттенка. Миссис Лайонел Клоуд совсем не пользуется помадой. У миссис Марчмонт помада нежного розоватого цвета. Беатрис Липпинкотт, похоже, не пользуется такой дорогой помадой. То же самое можно сказать и о горничной Глэдис.

Он замолчал.

— Вы основательно все проверили, — сказал Пуаро.

— Не совсем. Похоже, здесь замешана незнакомка, какая-то женщина, которую, вероятно, Андерхей знал в Уормсли-Уэйле.

— И которая побывала у него во вторник вечером, в четверть одиннадцатого?

— Вот именно, — согласился Спенс и со вздохом добавил. — И это снимает подозрения с Дэвида Хантера.

— Неужели?

— Да. Его светлость соизволили наконец сделать заявление. После того, как его адвокат посчитал это разумным. Вот отчет о его передвижениях.

Пуаро стал читать аккуратно отпечатанный текст:

«Выехал из Лондона в Уормсли-Хит на поезде в 4.16. Прибыл туда в 5.30. Отправился пешком в Фурроубэнк».

— Причина его приезда, — вмешался суперинтендант, — заключалась, согласно его утверждениям, в том, чтобы взять кое-какие вещи, которые он оставил в доме, письма и бумаги, чековую книжку, а также выяснить, принесли ли рубашки из прачечной или нет. Их, конечно, не принесли. Должен сказать, стирка в наше время — проблема. Вот уже четыре месяца, как у нас появилась эта ужасная прачечная; у меня в доме нет ни одного чистого полотенца, а жена вынуждена сейчас все стирать сама.

Покончив с этим лирическим отступлением, суперинтендант вернулся к маршруту Дэвида.

«Ушел из Фурроубэнка в 7.25 вечера и решил прогуляться, поскольку опоздал на поезд в 7.20, а следующий был только в 9.20.»

— И куда же он пошел? — спросил Пуаро.

Суперинтендант обратился к своим записям.

— Говорит, что сперва гулял в роще, потом пошел к Мышиному холму, а затем повернул на Длинную гряду.

— То есть, все время кружил вокруг Уайт-хауса!

— Должен сказать, вы быстро ознакомились с местной географией, месье Пуаро!

Пуаро улыбнулся и покачал головой.

— Нет, мне совсем неизвестны названия, которые вы упоминали. Я просто сделал предположение.

— О, вот как! — суперинтендант склонил голову набок.

— Затем, согласно его показаниям, когда он был на Длинной гряде, он понял, что может хорошо срезать, и прямо через поле направился на станцию Уормсли-Хит. Он едва успел на поезд, прибыл на вокзал «Виктория» в 10.45 и к одиннадцати часам вечера добрался до Шепперд-корта. Причем последнее утверждение подтверждается миссис Гордон Клоуд.

— Ну, а остальные? Чем-нибудь подкреплены?

— Немногим, но кое-что есть. Роули Клоуд и некоторые другие видели, как он прибыл в Уормсли-Хит. Служанок в Фурроубэнке не было (хотя, конечно, у него есть свой собственный ключ), и они его не видели, но позднее в библиотеке они обнаружили окурок, который, я думаю, их сильно заинтриговал, и заметили, что в бельевом шкафу кто-то копался. Кроме того, один из садовников задержался в саду допоздна, так как закрывал теплицы, и видел его. Мисс Марчмонт столкнулась с ним в Мардонском лесу, когда он спешил на поезд.