Агата Кристи - Убийство Роджера Экройда

— И его включил убийца. Значит, в ту минуту он находился в комнате?

— Возможно. Но мы не должны исключать вероятности применения какого-нибудь механического устройства… чего-нибудь наподобие реле времени или даже обыкновенного будильника. Но в таком случае мы должны добавить еще две черты к портрету нашего воображаемого убийцы. Он должен быть кем-то из тех, кто знал, что мистер Экройд купил диктофон, и — кто смыслит в механике.

Точно так же я все представил себе, когда мы столкнулись со следами на подоконнике. Здесь у меня напрашивалось три вывода:

1. Они и в самом деле могли быть оставлены Ральфом Пэтоном. В тот вечер он был в Фернли, мог забраться в кабинет и обнаружить в нем убитого отчима. Это была одна гипотеза.

2. Была и другая возможность. Следы мог оставить кто-то другой, у которого были на подошвах такие же полосы. Но у всех обитателей дома подметки из гладкого каучука, а в случайное совпадение рисунков на туфлях Ральфа Пэтона и кого-нибудь из посторонних я не верю. На Чарльзе Кенте, как об этом утверждает буфетчица из «Собаки и свистка», были ботинки — «нечищенные ботинки».

3. Следы были сделаны кем-то преднамеренно, для того, чтобы попытаться бросить подозрение на Ральфа Пэтона. Чтобы проверить этот последний вывод, нужно было удостовериться в некоторых фактах.

Одна пара туфель Ральфа из «Трех вепрей» была взята полицией. В тот вечер ни Ральф, ни кто-либо другой не могли носить эти туфли, так как их забрали вниз чистить. Согласно предположению полиции, на Ральфе была другая пара таких же самых туфель, и я установил, что у него действительно, была другая пара. А теперь, для подтверждения правильности моей теории, нужно, чтобы на убийце в тот вечер были туфли Ральфа. В таком случае сам Ральф должен быть обут в третью пару какой-то обуви. Трудно предположить, что у него с собой было три пары одинаковых туфель. Третьей парой, вероятнее всего, могли быть ботинки. Я попросил вашу сестру проверить это. Я сделал упор на цвет — признаюсь откровенно — для того, чтобы отвлечь внимание от настоящей цели своего запроса.

Результаты вам известны. На Ральфе были ботинки. Первый вопрос, который я задал ему сегодня утром, когда он ко мне приехал, был о том, во что он был обут в тот роковой вечер. Он сразу же ответил, что на нем были ботинки, — он так и продолжал их носить, потому что, по существу, ему больше не во что было обуться.

Итак, мы сделали еще один шаг в нашем описании убийцы — человека, у которого в тот день была возможность взять туфли Ральфа Пэтона из «Трех вепрей».

Он помолчал, а затем заговорил снова, немного повысив голос:

— Есть еще одна деталь. У убийцы была возможность похитить кинжал из серебряного стола. Вы можете возразить, что это мог сделать любой из домочадцев, но я напомню вам: мисс Экройд очень уверена в том, что когда она рассматривала содержимое стола, кинжала там не было.

Он снова сделал паузу.

— Давайте, подведем итог — теперь все ясно. Человек, который раньше в тот день побывал в «Трех вепрях»; человек, знавший Экройда достаточно хорошо, чтобы знать и то, что он купил диктофон; человек, у которого есть склонность к механике; у которого была возможность похитить кинжал из серебряного стола до того, как в гостиную вошла мисс Экройд; у которого при себе было вместилище, пригодное для того, чтобы в нем можно было спрятать диктофон — скажем, такое, как черный саквояж; у которого была возможность побыть одному в кабинете в течение нескольких минут после обнаружения преступления, пока Паркер ходил вызывать по телефону полицию. Это человек — не кто иной, как доктор Шеппард.

Минуты полторы стояла мертвая тишина.

Потом я засмеялся.

— Вы с ума сошли, — сказал я.

— Нет, — спокойно ответил Пуаро. — Я не сумасшедший. Мое внимание к вам привлекло небольшое расхождение во времени в самом начале.

— Расхождение во времени? — переспросил я озадаченно.

— Ну да! Вспомните, все считают, в том числе и вы, что на путь от домика привратника до дома требуется пять минут и — меньше, если идти кратчайшим путем — по дорожке к террасе. Вы же, по вашему собственному утверждению и утверждению Паркера, вышли из дома без десяти минут девять, а ворота проходили в девять часов. Вечер тогда был прохладный и не подходил для праздной прогулки. Почему у вас ушло десять минут на путь, который проходят за пять минут? Я все время помнил, что мы располагали только вашим заявлением о том, что окно в кабинете было защелкнуто на шпингалет. Экройд лишь спросил вас, сделано ли это, но сам не смотрел. Предположим теперь, что окно не было на запоре. Хватило бы вам тех десяти минут на то, чтобы забежать за дом, сменить туфли, влезть через окно в кабинет, убить Экройда и добраться до ворот к девяти часам? Я отверг эту теорию, так как, по всей вероятности, человек, будучи в таком нервном состоянии, в каком был в тот вечер Экройд, услышал бы, как влезают в его кабинет, и тогда не обошлось бы без борьбы. Но, предположим, вы убили Экройда до своего ухода… когда вы стояли у его кресла. Тогда вы выходите через парадное, бежите в садовый домик, вынимаете туфли Ральфа Пэтона из своего саквояжа, который в тот вечер вы захватили с собой, надеваете их, идете в них через сырое место на дорожке, оставляете следы на подоконнике, забираетесь в кабинет, закрываете изнутри дверь на ключ, бегом возвращаетесь в садовый домик, надеваете снова свои туфли и отправляетесь к воротам. (Я недавно проделал все это сам, когда вы были у миссис Экройд — у меня ушло ровно десять минут). Потом вы дома… и алиби… поскольку вы установили начало работы диктофона на половину десятого.

— Мой дорогой Пуаро, — возразил я голосом, показавшимся мне самому странным и неестественным, — вы слишком долго рассуждаете об этом случае. Ради чего я стал бы убивать Экройда?

— Ради собственной безопасности. Это вы шантажировали миссис Феррарс. Кому, как не лечащему врачу, лучше знать о причине смерти мистера Феррарса? Когда мы разговаривали с вами в тот первый день в саду, вы упомянули о наследстве, полученном вами около года тому назад. Я навел справки и не смог найти никаких следов этого наследства. Вы должны были что-то придумать, чтобы объяснить, откуда у вас взялись двадцать тысяч фунтов, которые вы получили от миссис Феррарс. Они не принесли вам удачи. Большую часть вы потеряли в спекуляции… тогда вы оказали слишком сильное давление, и миссис Феррарс нашла такой выход, какого вы не ожидали. Если бы Экройд узнал правду, он не пощадил бы вас, он уничтожил бы вас навсегда.

— А телефонный вызов? — спросил я, пытаясь овладеть собой. — Полагаю, у вас и на это есть правдоподобное объяснение?

— Признаюсь, это было для меня величайшим камнем преткновения — когда я узнал, что вам действительно звонили с вокзала Кингс Эббот. Сначала я предположил, что вы просто выдумали эту историю. Это был очень умный прием. Вам нужен был повод явиться в Фернли к моменту обнаружения трупа и, таким образом, получить возможность убрать диктофон, от которого зависело ваше алиби. У меня было очень смутное представление, как это все происходило, когда я зашел в тот первый день к вашей сестре, чтобы узнать, что за больных вы принимали в пятницу утром. В то время я не думал о мисс Рассел. Ее визит явился счастливой случайностью, так как она отвлекла ваше внимание от настоящей цели моих вопросов. Я нашел то, что искал. Среди ваших пациентов был стюард с американского лайнера. Кто, как не он, мог быть наиболее подходящим? Он ведь в тот вечер уезжал поездом в Ливерпуль. А потом уходил в море, то есть совершенно выбывал из игры. Я узнал, что «Ореон» снялся с якоря в субботу, и, узнав имя стюарда, послал ему радиограмму с просьбой ответить на определенные вопросы. Вот его ответ… вы видели, как я его только что получил.

Он протянул мне радиограмму. Она гласила:

— Это была умная мысль, — повторил Пуаро. — Телефонный вызов был настоящим. Ваша сестра слышала, как вы отвечали. Но о том, что вам сообщили, у нас имеются показания одного человека — ваши собственные!

Я зевнул.

— Все это очень интересно, но едва ли выполнимо практически.

— Вы считаете, что не выполнимо? Не забывайте же о том, что я сказал: утром правда будет известна инспектору Рэглану. Но ради вашей славной сестры я предоставляю вам возможность другого выхода. Им может быть, например, слишком большая доза снотворного. Вы меня понимаете? Но с капитана Ральфа Пэтона подозрение должно быть снято — ça va sans dire[49]. Я советовал бы вам завершить эту вашу очень интересную рукопись… но откажитесь от прежней скрытности!

— Мне кажется, вы даете слишком много советов, — заметил я. — Вы все сказали?

— Поскольку вы мне напомнили, добавлю только то, что с вашей стороны было бы очень неумно попытаться закрыть мне рот, как вы закрыли его месье Экройду. Вы понимаете, что в отношении Эркюля Пуаро подобные штучки будут безуспешны.

— Мой дорогой Пуаро, — сказал я, слегка улыбнувшись, — кем бы я ни был, но я не дурак.

Я встал.

— Ну, что ж, — продолжил я, слегка зевнув, — мне нужно идти домой. Благодарю вас за очень интересный и поучительный вечер.

Пуаро тоже встал и, когда я выходил из комнаты, поклонился с присущей ему вежливостью.

Пять часов утра. Я очень устал… но я выполнил свой долг. Рука моя онемела от долгого писания. Необычно окончание моей рукописи. Я рассчитывал, что когда-нибудь она будет напечатана как рассказ об одной из неудач Пуаро. Странно, как оборачиваются события.