Агата Кристи - Убийство Роджера Экройда

Девушка усмехнулась. Это была поистине горькая усмешка.

— Вы считаете, что я об этом не думала? Я все время думаю об этом. Была как раз половина десятого, когда я вышла, чтобы встретиться с ним. Майор Блант ходил по террасе, и чтобы он меня не увидел, я пошла через кусты. Когда я подошла к домику было, наверное, без двадцати семи минут десять. Ральф ожидал меня. Я была с ним десять минут, не больше, так как когда я вернулась в дом, было без четверти десять.

Теперь я понимал настойчивость, с которой она недавно задавала мне вопрос, подтверждалось ли то, что Экройд был убит после 9.45, а не раньше.

Та же мысль чувствовалась в следующем вопросе, который задал Пуаро.

— Кто первым ушел из садового домика?

— Я.

— Ральф Пэтон остался в домике?

— Да… но вы ведь не думаете…

— Мадемуазель, неважно, что я думаю. Что вы делали, когда вернулись в дом?

— Я пошла в свою комнату.

— И до какого времени вы там были?

— Приблизительно до десяти часов.

— Кто-нибудь может подтвердить это?

— Подтвердить? Что я была у себя в комнате, вы хотите сказать? О! Нет. Но в самом деле… о! Понимаю, могут подумать… Могут подумать…

Я видел, как в ее глазах появился ужас.

— Что это вы проникли через окно и убили кинжалом мистера Экройда, когда он сидел в кресле? — закончил предложение вместо нее Пуаро. — Да, именно это могут подумать.

— Только дурак может подумать такое, — возмутилась Каролина. Она слегка похлопала Урсулу по плечу.

Девушка закрыла лицо руками.

— Какой ужас, — шептала она, — какой ужас.

— Не волнуйтесь, моя дорогая, — дружески подтолкнула ее Каролина. — Месье Пуаро этому не верит, конечно. А что касается вашего мужа, то я о нем невысокого мнения, и говорю вам об этом прямо. Сам сбежал, а вас оставил расхлебывать эту кашу.

Но Урсула энергично затрясла головой.

— О, нет, — выкрикнула она. — Это было совсем не так. Ральф не убежал бы из-за себя. Теперь я понимаю. Если он услышал об убийстве своего отчима, он сам мог подумать, что это сделала я.

— Он не мог этого подумать, — сказала Каролина.

— Я так жестоко обошлась с ним в тот вечер… так холодно и сурово. Я даже не выслушала его… не поверила, что он и в самом деле был озабочен. Я только стояла и высказывала ему, что я о нем думаю. Я говорила ему самые жестокие и суровые слова, какие только приходили мне в голову, стараясь как можно больнее уязвить его.

— Никакого вреда вы ему не причинили, — сказала Каролина. — Никогда не нужно сокрушаться о том, что вы сказали мужчине. Они такие самонадеянные и не верят тому, что им говорят, если это не лесть.

Нервно заламывая руки, Урсула продолжала:

— Когда обнаружили убийство, и он не появился, я была ужасно огорчена. Только на мгновение я допустила… но потом я всегда знала, что он не мог… Он не мог… но я хотела, чтобы он пришел и открыто заявил, что с этим у него нет ничего общего. Я знала, он очень любит доктора Шеппарда и подумала, что, может быть, доктор Шеппард знает, где он скрывается.

Она повернулась ко мне.

— Вот почему в тот день я так вам сказала. Я подумала, если вы знаете, где он, можэт быть, вы передадите ему мои слова.

— Я?

— Почему это Джеймс должен знать, где он? — спросила Каролина резко.

— Это было маловероятно, я знаю, — согласилась Урсула, — но Ральф так часто говорил о докторе Шеппарде, что я уверена, он считает его своим лучшим другом в Кингс Эббот.

— Мое дорогое дитя, — сказал я, — у меня нет ни малейшего представления, где сейчас находится Ральф Пэтон.

— Это верно, — заметил Пуаро.

— Но… — Урсула в недоумении протянула вырезку из газеты.

— А! Это, — сказал Пуаро с некоторым смущением. — Сущий пустяк, мадемуазель. A rien de tout[39]. Я нисколько не верю, что Ральф Пэтон арестован.

— Но тогда… — начала девушка медленно.

Пуаро поспешил перебить ее:

— Я хотел бы знать одну вещь: капитан Пэтон был в тот вечер в туфлях или в ботинках?

Урсула отрицательно покачала головой.

— Я не помню.

— Жаль! Но почему, собственно, вы должны помнить? А теперь, мадам, — он улыбнулся ей, склонил на одну сторону голову и со значением погрозил указательным пальцем, — никаких вопросов. И не мучьте себя. Будьте мужественны и положитесь на Эркюля Пуаро.

— А теперь, — сказала Каролина, вставая, — этот ребенок поднимется наверх и ляжет. Не беспокойтесь, моя дорогая. Месье Пуаро сделает для вас все, что сможет, будьте уверены.

— Мне следовало бы вернуться в Фернли, — сказала Урсула неуверенно.

Но Каролина решительно заставила ее замолчать.

— Глупости. Сейчас вы будете на моем попечении. Во всяком случае, пока вы останетесь здесь… а, месье Пуаро?

— Это было бы великолепно, — согласился маленький бельгиец. — Я хочу, чтобы сегодня вечером мадемуазель… извините — мадам… пришла ко мне на небольшое собрание. В девять часов в моем доме. Она там будет очень нужна.

Каролина кивнула и увела Урсулу из комнаты. Дверь за ними закрылась.

Пуаро снова опустился в кресло.

— Пока все идет хорошо, — сказал он. — Все становится на свои места.

— Все оборачивается с наихудшей стороны для Ральфа Пэтона, — заметил я мрачно.

Пуаро кивнул.

— Да, это так. Но этого следовало ожидать, не так ли?

Я посмотрел на него, немного озадаченный его словами. Откинувшись в кресле, он сидел с полузакрытыми глазами, кончики его пальцев касались один другого. Неожиданно он вздохнул и покачал головой.

— О чем вы? — спросил я.

— Бывают минуты, когда на меня находит сильная тоска по моему другу Гастингсу. Это друг, о котором я вам рассказывал… Он сейчас в Аргентине. Он всегда был под рукой, когда у меня было серьезное дело. И он помогал мне… да, он часто помогал мне. У него получалось как-то так, что он, сам того не подозревая, наталкивался на истину. Иногда он говорил что-нибудь особенно глупое, и, заметьте, это глупое замечание открывало мне истину! А потом у него была еще привычка излагать в письменном виде и хранить все интересные случаи.

Я смущенно кашлянул.

— До сих пор… — начал я и замолчал.

Пуаро выпрямился в своем кресле. Глаза его загорелись.

— Ну, ну? Что вы хотите сказать?

— Признаться, я читал некоторые записки капитана Гастингса. И я подумал, почему бы и мне не попробовать что-нибудь в этом роде. Мне казалось, что я пожалею, если не напишу… такой уникальный случай… наверное, мне больше не представится возможность участвовать в подобном деле.

Я чувствовал, что все больше распаляюсь по мере того, как барахтался в этой несвязной и пуганой речи.

Пуаро вскочил со своего кресла. Я было испугался, что он бросится обнимать меня на французский манер, но, слава богу, он сдержался.

— Но это же великолепно! Значит, вы записали все свои впечатления об этом деле по ходу следствия?

Я кивнул.

— Epatant[40]! — крикнул Пуаро. — Дайте же мне их посмотреть — сейчас же!

Я не был готов к такой внезапной просьбе и ломал голову, вспоминая некоторые детали.

— Надеюсь, вас не обидит… — я заикнулся.

— Может быть, я в некоторых местах… э-э… немного затрагивал личности.

— О! Я вас вполне понимаю. Иногда вы изображаете меня смешным… а может быть, и нелепым? Это не имеет никакого значения. Гастингс — тот всегда был не очень вежлив. Что же касается меня, то я выше подобных тривиальностей.

Все еще немного сомневаясь, я порылся в ящиках своего стола, достал кипу несшитых листов рукописи и передал их Пуаро. С видами на возможную публикацию в будущем я разбил рукопись на главы, а накануне ночью довел ее до последнего события, описав визит мисс Рассел. Таким образом, Пуаро получил от меня двадцать глав.

Я оставил его читать их, а сам отправился по вызову к больному на значительное расстояние от дома, и когда вернулся, было уже больше восьми часов. Меня ожидал поднос с горячим обедом и сообщение, что Пуаро и моя сестра пообедали вместе еще в половине восьмого, после чего Пуаро удалился в мою мастерскую дочитывать рукопись.

— Надеюсь, Джеймс, — сказала моя сестра, — в этой рукописи ты был осторожен во всем, что касается меня?

У меня отвисла челюсть. Я вовсе не был осторожен.

— Это, конечно, особого значения не имеет, — сказала Каролина, правильно поняв выражение моего лица. — Месье Пуаро все поймет. Он понимает меня намного лучше, чем ты.

Я пошел в мастерскую. Пуаро сидел у окна. Аккуратно сложенная рукопись лежала на стуле возле него. Он положил на нее руку и сказал:

— Eh bien[41], поздравляю вас — вы очень скромны!

— О! — смутившись, только и произнес я.

— И очень сдержанны, — добавил он.

Я произнес «о!» еще раз.

— Гастингс писал не так, — продолжал мой друг.

— На каждой странице много-много раз повторялось слово «я». Что он думал, что он делал. Но вы… вы держите свою личность на заднем плане; только раз или два она вторгается в рассказ — в сценах домашней жизни, не так ли?

Я немного покраснел под его искрящимся взглядом.

— Что вы на самом деле думаете о рукописи? — спросил я раздраженно.

— Вы хотите знать мое искреннее мнение?

— Да.

Пуаро оставил шутливый тон.

— Очень подробный и актуальный отчет, — сказал он мягко. — Вы изложили все факты честно и точно, хотя себя и свое участие в событиях описали с большой сдержанностью.

— А помогло вам это?

— Да. Могу сказать, что это мне значительно помогло. А теперь нам нужно пойти ко мне и приготовить сцену для моего небольшого спектакля.