Фосетт нахмурился.

— По-моему, тоже. Это, безусловно, удачная мысль. Адмирал очень ценил покойного. Все знали, что со временем Пилгрим должен был занять его место. Ну что ж, давайте пригласим пару ребят, чтобы поискали отпечатки пальцев и тщательно все осмотрели. Хотя они вряд ли здесь что-нибудь найдут.

— Вы так думаете?

— Конечно. Человек, хладнокровно оставивший в теле орудие убийства, очень уверен в себе. Вы обратили внимание на то, что Пилгрим лежит ногами к двери и головой в противоположную сторону?

— Ну и что с того?

— Он лежит недалеко от двери, значит, можно определенно сказать, что Пилгрим сам ее открыл. Стал бы он подставлять спину, если бы опасался своего гостя? Кто бы ни был убийцей, можно не сомневаться: Пилгрим не просто знал этого человека, но и доверял ему.


Фосетт оказался прав. Два эксперта, которые прибыли на место преступления и провели необходимые манипуляции, ничего не нашли. Единственные места, где могли остаться отпечатки пальцев, то есть рукоятка ножа и дверная ручка, были чисты. Эксперты уже собрались уходить, когда в комнату, не постучав и не спросив разрешения, вошел мужчина.

Адмирал выглядел как любимый дядюшка, или преуспевающий фермер, или флотский адмирал в отставке (каковым он и был на самом деле). Дородный, краснолицый, с седеющими волосами, излучающий необыкновенную уверенность, он выглядел лет на десять моложе своих пятидесяти пяти. Адмирал взглянул на лежавшего на полу убитого Пилгрима и помрачнел. Он повернулся к доктору Харперу:

— Заключение о смерти уже готово? Сердечный приступ, разумеется.

Харпер отрицательно покачал головой.

— В таком случае сделайте это немедленно и прикажите доставить тело в наш морг.

— Мы не могли бы немного подождать с моргом, адмирал? — спросил Фосетт. — Сейчас сюда должны подойти два человека — директор цирка и наш, э-э, новобранец. Убежден, что ни одному из этих людей до сих пор не приходилось иметь дело с убийствами, поэтому было бы интересно посмотреть на их реакцию. А также узнать, согласны ли они выполнить задание, несмотря на то, что произошло.

— А вы уверены, что, выйдя отсюда, эти двое не бросятся к ближайшему телефону-автомату? Любая газета дорого заплатит за такой материал.

— Вы думаете, что это не приходило мне в голову, сэр? — с легкой обидой спросил Фосетт. — Конечно, такой гарантии нет, но я полагаюсь на свое мнение.

— Этого достаточно, — примирительно сказал адмирал, не умевший извиняться. — Очень хорошо. — Он помолчал и с прежней властностью сказал: — Надеюсь, они не станут ломиться в парадную дверь?

— Баркер и Мастерс проведут их через черный ход.

Словно в ответ на эту реплику, в дверях появились Баркер и Мастерс. Они посторонились и пропустили Ринфилда и Бруно. Фосетт знал, что адмирал и доктор Харпер внимательно вглядываются в лица вошедших. Бруно и Ринфилд, естественно, не смотрели по сторонам: когда у ваших ног лежит убитый, вам не до праздного любопытства.

Как и предполагал Фосетт, реакция Бруно была сдержанной: он нахмурился и крепко сжал губы. Директор цирка отреагировал более откровенно: кровь отхлынула от его лица, ставшего грязновато-серым; дрожащей рукой он ухватился за косяк двери и в какой-то момент был близок к обмороку.

Через три минуты, в течение которых Фосетт рассказал Ринфилду и Бруно о происшедшем, директор цирка, усаженный в кресло с рюмкой бренди в руках, все еще дрожал. Бруно от предложенной выпивки отказался.

Адмирал взял инициативу в свои руки и спросил Ринфилда:

— У вас есть враги в цирке?

— Враги? В цирке? — Ринфилд явно был потрясен. — Господи, конечно нет! Я понимаю, что мои слова могут вам показаться слишком напыщенными, но мы действительно одна большая счастливая семья.

— А вообще у вас есть враги?

— У каждого удачливого человека есть враги. В определенном смысле, конечно. Есть соперничество, конкуренция, зависть. Но такие враги? — Ринфилд почти с ужасом посмотрел на мертвого Пилгрима и вздрогнул. — Таких нет. — Он немного помолчал, потом посмотрел на адмирала с некоторым возмущением и спросил без прежней дрожи в голосе: — Но почему вы задаете мне эти вопросы? Ведь убили-то не меня, а мистера Пилгрима.

— Как вы считаете, Фосетт, есть ли тут связь?

— Определенно есть. Я могу высказаться более откровенно, сэр?

— Простите?

— Ну, поскольку есть телефоны-автоматы и периодические издания…

— Бросьте, я уже извинился за это.

— Да, сэр.

Фосетт порылся в своей памяти, но не нашел там и следа извинений. Однако он решил не заострять внимание на этом факте.

— Как вы уже сказали, сэр, здесь есть связь. Ясно, что произошла утечка информации, и она могла произойти только в нашей организации. Как я уже говорил вам и как я только что объяснил этим джентльменам, Пилгрим был убит человеком, которого он знал. Только четверо знали подробности предстоящего дела. Это вы, Пилгрим, доктор Харпер и я. Но добрая дюжина сотрудников нашей организации — люди, ведущие наблюдение, телефонистки, водители — знали, что мы общаемся с мистером Ринфилдом. В мире вряд ли найдется разведка или контрразведка, в ряды которой противнику не удалось бы заслать своих агентов. А среди подобных агентов всегда отыщется один настолько глубоко законспирированный, что ему удается оставаться вне подозрений. Было бы наивно думать, что вышесказанное к нам не относится. Вряд ли было секретом, что мистер Ринфилд организует турне по Европе, главным образом по Восточной Европе, и нетрудно узнать, что Крау входит в список городов, которые собирается посетить его цирк. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на это обратили внимание лица, ответственные за безопасность исследований, проводимых в Крау. Их не могло не заинтересовать, существует ли связь ЦРУ с цирком.

— И все же зачем убивать Пилгрима? В качестве предупреждения? — спросил Фосетта адмирал.

— В определенном смысле да, сэр.

— Вы не могли бы изложить свою мысль поподробнее?

— Могу, сэр. Это, несомненно, предупреждение. Но чтобы сделать смерть Пилгрима понятной и оправданной с их точки зрения — а нельзя забывать, что, хотя эти люди безрассудны, они в то же время и рассудительны, — она должна быть больше чем предупреждением. Его убийство — это сплав приглашения и вызова. Наши противники хотели бы, чтобы их предупреждение было проигнорировано. Если они уверены, что ЦРУ помогает мистеру Ринфилду организовать турне по Европе, и если, несмотря на гибель нашего коллеги (а они не сомневаются, что мы догадаемся, чьих рук это дело), турне состоится, значит, у нас имеется настоятельнейшая необходимость делать это. Окончательные доказательства они надеются найти в Крау. И тогда мы будем дискредитированы в глазах мировой общественности. Можете себе представить, какой шум произведет известие о высылке из страны целого цирка! Это будет мощный аргумент в пользу Востока на предстоящих переговорах. Мы станем посмешищем для всего мира, наша репутация серьезно пострадает. История пилота Гэри Пауэрса с его самолетом У-2 покажется пустяком по сравнению с этим.

— Верно. А что вы думаете о возможности обнаружения этого подкидыша в гнезде ЦРУ?

— В данный момент его не обнаружить.

— А вы, доктор Харпер?

— Я полностью согласен. Бесполезно устраивать слежку за несколькими сотнями ваших людей, работающих в этом здании.

— И кто будет следить за следящими? Вы это имели в виду?

— Вы прекрасно поняли, что я имел в виду, сэр.

— Увы! — Адмирал достал из внутреннего кармана визитные карточки и протянул по одной Бруно и Ринфилду. — Если я вам понадоблюсь, позвоните по этому номеру и спросите Чарльза. Если у вас есть какие-то догадки о моем имени и моей должности, держите их при себе. — Адмирал вздохнул. — Боюсь, Фосетт, что ваше толкование этого убийства абсолютно правильно. Другого сколь-нибудь удовлетворительного объяснения, по-видимому, нет. Тем не менее нам необходимо достать интересующий нас документ. Возможно, следует придумать другой способ.

— Другого способа не существует, — заметил Фосетт.

— Другого способа нет, — подтвердил Харпер.

Адмирал кивнул:

— Другого способа нет. Бруно — или никто.

Фосетт покачал головой:

— Бруно и цирк — или никто.

— Видимо, так. — Адмирал задумчиво посмотрел на Ринфилда. — Скажите, вы думали о том, что будет в случае провала?

Ринфилд опорожнил свою рюмку. Его руки перестали дрожать, и он полностью пришел в себя.

— Откровенно говоря, нет.

— О том, что вас могут арестовать?

— Нет.

— Понимаю. Это было бы ужасно для вашего бизнеса. Могу ли я сделать вывод, что вы передумали?

— Не знаю, просто не знаю. — Ринфилд встревоженно посмотрел на Бруно: — А ты?

— Я еду. — Голос Бруно был ровным и бесцветным, лишенным каких-либо признаков театральности. — Если придется, поеду один, хотя пока не знаю, как я туда доберусь и что стану делать, когда попаду на место. Но еду в любом случае.

Ринфилд вздохнул:

— Значит, вот как, — и едва заметно улыбнулся. — Придется ехать. Ни один иммигрант не сможет посрамить американца в пятом поколении.

— Благодарю вас, мистер Ринфилд. — Адмирал с любопытством и в то же время оценивающе посмотрел на Бруно. — И вас также, мистер Вилдерман. Скажите, почему вы решили ехать?

— Как я уже говорил мистеру Фосетту, я ненавижу войну.


Адмирал ушел. Следом за ним удалился доктор Харпер. Ушли Ринфилд и Бруно. Вскоре после этого унесли тело Пилгрима. Через три дня его подобающим образом похоронят, и никто и никогда не узнает об истинной причине смерти правнука английского пэра. Подобное нередко случается с людьми, посвятившими жизнь разведке или контрразведке. Их жизнь порой обрывается самым неожиданным образом.