Она не принадлежала к тому типу женщин, который Пуаро, безусловно, одобрял. Несмотря на всю ее интеллектуальность, в ней было нечто от femme formidable[126], что его как мужчину порядком пугало. Ему больше по душе были яркие и экстравагантные особы.

Для Анджелы Уоррен тоже не нужно было ничего изобретать. Он просто пересказал ей разговор с Карлой Лемаршан.

Суровое лицо Анджелы Уоррен осветила радостная улыбка:

— Карла? Она здесь? Я бы с удовольствием с ней увиделась.

— Вы не поддерживаете с ней связь?

— Весьма нерегулярно. Когда ее увезли в Канаду, я была еще школьницей и думала, что через пару лет она меня совершенно забудет. В последнее время ни писем, ни открыток, лишь время от времени посылала ей подарки. Я была уверена, что она забудет все, что было в Англии, и навсегда свяжет свое будущее с Канадой. Это был бы для нее лучший вариант.

— Да, конечно. Новое имя. Новое место жительства. Новая жизнь. Но все оказалось не так просто.

И он рассказал Анджеле о помолвке Карлы, о том, что ей сообщили в день совершеннолетия, и о причине ее приезда в Англию.

Анджела Уоррен слушала молча, подперев рукой изуродованную щеку. Пока он говорил, ее лицо было бесстрастным. Но когда закончил, сказала:

— Какая же Карла молодчина.

Пуаро удивился. Никто из прежних собеседников так не считал.

— Вы одобряете ее настойчивость, мисс Уоррен? — спросил он.

— Конечно! И желаю ей всяческого успеха. Если смогу чем-нибудь помочь, я к вашим услугам. Жаль, я сама до этого не додумалась.

— По-вашему, ее сомнения в виновности матери — справедливы?

— Разумеется, справедливы, — твердо произнесла Анджела. — Кэролайн невиновна. Я всегда это знала.

— Вы меня крайне обескуражили, мадемуазель, — пробормотал Пуаро. — Все остальные, с кем я уже разговаривал…

— Не говорите о них, — перебила она его. — Я знаю, что косвенных доказательств в избытке. Мое же собственное убеждение основывается на моем знании своей сестры. Руку даю на отсечение, Кэро никого не смогла бы убить.

— Как можно быть уверенным в другом человеке?

— В большинстве случаев, наверное, нет. От людей можно ожидать чего угодно. Но в случае с Кэролайн — тут были особые обстоятельства, о которых мне известно лучше, чем кому бы то ни было.

Она слегка коснулась своей изуродованной щеки.

— Видите? Вы об этом уже, наверное, слышали?

Пуаро кивнул.

— Это сделала Кэролайн. Вот почему я так уверена, что она не смогла бы убить.

— Для многих этот довод вряд ли покажется убедительным.

— Да, я знаю. Для них он скорее будет свидетельствовать обратное. И, по-моему, в суде именно это использовали как подтверждение того, что Кэролайн обладала диким нравом! Из-за того, что она в детстве меня покалечила, наши законники сочли, что она вполне могла отравить своего неверного мужа.

— Я, во всяком случае, понимаю, — сказал Пуаро, — что внезапная вспышка ярости вовсе не доказывает, что человек, взявший яд, обязательно должен тут же пустить его в ход.

— Я не это имела в виду, — замахала руками Анджела Уоррен, — попробую объяснить вам еще раз. Предположим, вы, человек по натуре добрый и приветливый, но — ревнивый. И предположим, когда-то вы в приступе ярости совершаете поступок, который мог бы привести к смерти человека. Что бы вы испытали? Ужасное потрясение, раскаяние и страх, наконец! Человек впечатлительный — а Кэролайн была на редкость впечатлительной — не способен забыть этот страх, стыд и раскаяние. Не думаю, что в ту пору я это понимала, но, оглядываясь назад, отчетливо вижу, что это было именно так. Кэро постоянно преследовало чувство вины. Раскаяние не давало ей покоя. Это видно по всем ее поступкам. Этим объясняется и ее отношение ко мне. Для меня она ничего не жалела. Я была в ее жизни на первом месте. Половина ее ссор с Эмиасом происходила из-за меня. Я ее ревновала к нему и делала ему всякие мелкие пакости. Однажды стащила пузырек кошачьей настойки, чтобы влить ему в пиво, в другой раз сунула в постель ежа… И Кэролайн всегда меня защищала.

Мисс Уоррен, помолчав, снова продолжила:

— Разумеется, она делала это напрасно. Я была ужасно избалована. Но это я так, к слову. Мы ведь говорим с вами о Кэролайн. Та вспышка ярости очень сильно повлияла на всю ее дальнейшую жизнь. Кэро всегда опасалась, что в запальчивости сотворит что-то ужасное. И предпринимала довольно необычные меры предосторожности. Так, например, она позволяла себе, как ни странно, быть несдержанной на язык. Она решила (и, по-моему, с точки зрения любого психолога, была совершенно права), что, выговорившись, сумеет выплеснуть накопившийся негатив. И по опыту убедилась, что этот метод себя оправдывает. Вот почему мне не раз доводилось слышать, как Кэро цедит сквозь зубы: «Ох, как бы я сейчас разорвала его на куски, а потом изжарила в кипящем масле на медленном огне». Или говорила мне или Эмиасу: «Прекрати действовать мне на нервы, а то убью». Она часто ссорилась с людьми и всегда срывалась на крик. Она знала, что легковозбудима, и намеренно давала этому возбуждению выход. У них с Эмиасом случались просто фантастические ссоры.

— Да, об этом многие свидетельствуют, — кивнул Эркюль Пуаро. — Что жили они как кошка с собакой.

— Именно, — подтвердила Анджела Уоррен. — Что и сбило с толку присяжных. А на самом деле, представьте, свидетельствовало об обратном. Конечно, Кэро и Эмиас ссорились! Кричали друг на друга, обзывали последними словами. Но никто никогда не обращал внимания, какое они при этом получают удовольствие. Поверьте! Им обоим все эти вопли и скандалы приносили удовольствие, они любили, так сказать, драматическую живость в своих отношениях. Большинство людей этого не переносят. Все предпочитают покой и тишину. Но Эмиас был художником. Он любил прикрикнуть, припугнуть, ради красного словца обидеть человека. Выпускал, так сказать, пар. Он был из тех мужчин, которые, потеряв запонку, делают из этого трагедию. Я понимаю, как странно это звучит, но для Эмиаса и Кэролайн их беспрерывные ссоры были в некотором роде развлечением — острой приправой к будням, за которыми следовали сладкие примирения.

Она нетерпеливо махнула рукой.

— Если бы тогда меня не удалили из зала суда, я бы им все это объяснила. А меня даже не удосужились как следует выслушать. — Она пожала плечами. — Правда, не думаю, что мне бы поверили. И, если честно, тогда я не представляла себе все это так ясно, как теперь. Я всегда это чувствовала, но никогда особо не задумывалась о причинах столь бурных выяснений отношений и, уж конечно, не собиралась предавать огласке семейные тайны.

Она посмотрела на Пуаро.

— Вы, разумеется, понимаете, о чем я говорю?

Он энергично закивал головой.

— Конечно, мадемуазель. Есть люди, которым скучно, когда все вокруг идет своим чередом. Чтобы жизнь была полноценной, им требуется противостояние.

— Вот-вот.

— Позвольте мне спросить вас, мисс Уоррен, а какие чувства вы испытывали в ту пору?

Анджела Уоррен вздохнула.

— В основном смятение и беспомощность. Мне все это казалось кошмаром. Кэролайн вскоре арестовали — дня через три. Я до сих пор помню, как я негодовала, как возмущалась, как отчаянно — по-детски — надеялась, что все это нелепая ошибка, которая тотчас будет исправлена. Кэро же в основном волновалась за меня — она требовала, чтобы меня по возможности держали подальше от всего этого. Она почти сразу заставила мисс Уильямс увезти меня к каким-то родственникам. Полиция не возражала. А затем, когда было решено, что моих показаний не требуется, меня постарались как можно скорее сплавить за границу. Я ужасно не хотела ехать. Но мне объяснили, что этого хочет Кэро и что если я уеду, то тем самым помогу ей.

Помолчав, она добавила:

— И я уехала в Мюнхен. Когда огласили приговор, я находилась там. Меня ни разу не допустили к Кэро. Она сама не хотела меня видеть. Это был, по-моему, один-единственный случай, когда она не сумела меня понять.

— Я не разделяю вашего мнения, мисс Уоррен. Посещение горячо любимого человека в тюрьме могло бы произвести тяжкое впечатление на юную впечатлительную душу. И ваша сестра не могла этого не опасаться.

— Возможно.

Анджела Уоррен встала.

— После вынесения приговора, когда мою сестру признали виновной, она написала мне письмо. Я никогда никому его не показывала. Мне кажется, я должна показать его вам. Оно поможет вам лучше представить, какой была Кэролайн. Если хотите, можете показать его Карле.

Она пошла к дверям, затем, остановившись, сказала:

— Пойдемте со мной. У меня в комнате есть портрет Кэролайн.

Секунду Пуаро стоял, не сводя глаз с портрета.

С художественной точки зрения портрет явно не был шедевром. Но Пуаро смотрел на него с любопытством. Разумеется, его мало интересовала художественная ценность. Он всматривался в чуть удлиненное, овальной формы лицо с округлой линией подбородка и кротким, даже робким выражением, свидетельствовавшим о натуре неуверенной в себе, эмоциональной, наделенной душевной красотой, но красотой неброской, стыдливой. Не было в этом лице той энергии и жизненной силы, которая чувствовалась в ее дочери, той силы и жизнелюбия, которые Карла Лемаршан, конечно же, унаследовала от своего отца. Женщина на портрете была существом куда менее удачливым и безмятежным. Тем не менее, глядя на нее, Эркюль Пуаро понял, почему не лишенный воображения Квентин Фогг даже спустя шестнадцать лет был не в состоянии ее забыть.

Появилась Анджела Уоррен — на этот раз с письмом в руке.

— Теперь, когда вы увидели ее, — тихо сказала она, — прочтите это письмо.

Он осторожно развернул листок, хранящий то, что написала Кэролайн Крейл шестнадцать лет назад.