Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— Увидев его, она впала в отчаяние?

— Я не совсем понимаю, о чем вы спрашиваете, мосье Пуаро.

— Я спрашиваю, как она вела себя в ту минуту?

— По-моему, на нее нашло какое-то оцепенение. Она велела мне позвонить врачу. Мы ведь не сразу поняли, что он умер, подумали, вдруг у него припадок.

— Это она такое предположила?

— Не помню.

— И вы отправились звонить?

Мисс Уильямс ответила сухо и резко:

— На полпути я встретила мистера Мередита Блейка. Я попросила его дозвониться до врача, а сама вернулась к миссис Крейл. Я подумала, что ей может стать плохо, а от мужчин в таких случаях толку никакого.

— И ей действительно стало плохо?

— Нет, миссис Крейл вполне владела собой, — сухо ответила мисс Уильямс. — В отличие, между прочим, от мисс Грир, которая закатила истерику и вообще вела себя непристойно.

— В чем это проявлялось?

— Она пыталась наброситься на миссис Крейл.

— Вы хотите сказать, что она сразу решила, что в смерти мистера Крейла виновна его жена?

Мисс Уильямс на мгновение задумалась.

— Нет, вряд ли она была в этом убеждена. То есть… тогда еще не возникло подозрения. Мисс Грир просто принялась кричать: «Вот что вы наделали, Кэролайн. Вы убили его. Это ваша вина». Она не сказала: «Вы его отравили», но, по-моему, она в этом не сомневалась.

— А миссис Крейл?

Мисс Уильямс тревожно задвигалась в своем кресле.

— Стоит ли лицемерить, мосье Пуаро? Не знаю, что на самом деле испытывала или думала миссис Крейл в ту минуту. То ли она испугалась того, что совершила…

— Так вам казалось?

— Нет, точно не могу сказать. Она была потрясена и, пожалуй, испугана. Да, испугана, я уверена. Что вполне естественно.

— Может, и естественно… — с досадой согласился Пуаро. — Чем же она объяснила смерть мужа?

— Самоубийством. Она с самого начала утверждала, что это — самоубийство.

— И настаивала на этом, когда разговаривала с вами tet-a-tet, или говорила и о других возможностях?

— Нет. Она старалась мне доказать, что он точно покончил с собой.

В голосе мисс Уильямс явно промелькнуло смущение.

— А что ей сказали вы?

— Мосье Пуаро, неужели сейчас это имеет значение? — Да.

— Не понимаю, для чего…

Но, словно повинуясь его молчаливому ожиданию, она неохотно призналась:

— По-моему, я сказала: «Конечно, миссис Крейл. Мы все считаем, что он покончил с собой».

— Вы сами верили этим словам?

Подняв голову, мисс Уильямс твердо заявила:

— Нет, не верила. Но, пожалуйста, поймите, мосье Пуаро, я была целиком на стороне миссис Крейл. Я сочувствовала ей, а не полиции.

— Вы были бы рады, если бы ее оправдали?

— Да, — с вызовом в голосе ответила мисс Уильямс.

— Значит, вам небезразличны чувства ее дочери? — спросил Пуаро.

— Я очень ей сочувствую. Милая Карла.

— А вы не могли бы написать для меня подробный отчет о случившейся трагедии?

— Это ей необходимо, хотите вы сказать?

— Именно.

— Пожалуйста, — в раздумье согласилась мисс Уильямс. — Значит, она твердо решила разузнать все как было?

— Да. Хочу только предупредить, что было бы лучше скрыть от нее кое-какие подробности…

— Нет, — перебила его мисс Уильямс. — Я считаю, что лучше смотреть правде в глаза. От судьбы все равно не уйдешь. Карла уже испытала шок — узнала правду, теперь она хочет знать, как именно все было. Я считаю, что только так и надо действовать — смело. Как только она все узнает, она сможет выбросить это из головы и начать жизнь с чистого листа.

— Возможно, вы и правы, — согласился Пуаро.

— Я в этом убеждена.

— Но существует одно обстоятельство. Она не только хочет знать, как все произошло, она хочет убедиться в невиновности своей матери.

— Бедное дитя, — вздохнула мисс Уильямс.

— Вам больше нечего сказать по этому поводу?

— Теперь я понимаю, почему вы сказали, что будет лучше, если она никогда не узнает некоторых подробностей, — откликнулась мисс Уильямс. — Тем не менее я остаюсь при своем мнении. Конечно, желание удостовериться в том, что мать невиновна, вполне естественно. Но, судя по вашим словам, Карла достаточно отважна, чтобы убедиться в тщетности своих надежд. Я уверена, что это ее не сломает.

— Вы уверены, что ей не стоит надеяться?

— Я вас не понимаю.

— У вас нет никаких сомнений в вине миссис Крейл?

— По-моему, это даже не стоит обсуждать.

— Но ведь она говорила о самоубийстве? Не так ли?

— Бедняжке надо же было хоть что-то сказать, — сухо заметила мисс Уильямс.

— Известно ли вам, что перед смертью миссис Крейл написала дочери письмо, в котором клятвенно уверяла ее, что невиновна?

Мисс Уильямс посмотрела на Пуаро с великим изумлением.

— Она поступила крайне неразумно, — резко заметила она.

— Вы так считаете?

— Да. Боюсь, что вы человек сентиментальный… впрочем, таковы почти все мужчины.

— Я? Сентиментален? — Пуаро был возмущен. — Уж что-что, а…

— Существует такая вещь, как ложь во спасение, — тут же прервала его мисс Уильямс. — Но к чему лгать перед лицом смерти? Чтобы избавить от боли собственное дитя? Да, так поступают многие женщины. Но миссис Крейл, на мой взгляд, не должна была поступиться правдой. Она была отважной и очень искренней женщиной. Я бы не удивилась, если она завещала своей дочери не судить ее слишком строго.

— Значит, вы не верите, что Кэролайн Крейл написала в письме правду? — спросил несколько озадаченный Пуаро.

— Не верю.

— И тем не менее утверждаете, что любили ее?

— Я очень ее любила. Я была к ней привязана и очень ее ценила.

— В таком случае…

Мисс Уильямс окинула его каким-то странным взглядом.

— Вы не совсем понимаете, мосье Пуаро. Теперь, когда прошло уже столько лет, я могу кое в чем признаться… Видите ли, я абсолютно точно знаю, что Кэролайн Крейл виновна!

— Что?

— Да-да. Не уверена, что я поступила правильно, но я скрыла кое-что от суда. Поверьте мне, Кэролайн Крейл виновна, я это твердо знаю.

Окна квартиры Анджелы Уоррен выходили на Риджентс-парк[125]. В этот весенний день в открытое окно то и дело задувал легкий ветерок, и, если бы не рев мчавшихся внизу машин, можно было подумать, что находишься не в пыльном, душном Лондоне, а где-то на природе за городом.

Пуаро отвернулся от окна, услышав, что дверь отворилась и в комнату вошла Анджела Уоррен.

Он уже видел ее раньше, побывав на лекции, которую она читала в Королевском географическом обществе. Лекция была превосходной. Хотя читала она в несколько непривычной сдержанной манере, в отличие от большинства лекторов не идя на поводу у публики. Мисс Уоррен отлично знала свой предмет, обладала ораторским талантом, за словом в карман не лезла. Голос у нее был звонкий и довольно мелодичный. Она не пыталась увлечь аудиторию романтикой, составляющей часть ее профессии, не пыталась завлечь тягой к приключениям. Она кратко и точно излагала факты, иллюстрируя их отменно изготовленными слайдами, а потом из этих фактов делала весьма неординарные выводы. Сухо, педантично, ясно, четко — высочайший уровень.

Эркюль Пуаро всей душой порадовался за нее. Какой мощный интеллект!

Теперь, увидев ее вблизи, он понял, что Анджела Уоррен вполне могла бы претендовать на образ настоящей красавицы. У нее были правильные, хотя и несколько суровые черты лица, ровно очерченные темные брови, ясные и умные карие глаза, матово-белая кожа. Плечи, правда, были чуть широковаты, и походка — почти мужская.

Нет, она никак не ассоциировалась с тем поросенком, который, плача, побежал домой… Но на правой щеке, уродливо морща кожу, белел давно заживший шрам, чуть оттягивающий вниз угол правого глаза, — никому бы и в голову не пришло, что глазом этим она не видит. Эркюль Пуаро сразу понял, что она уже настолько к этому привыкла, что совершенно не испытывает никаких неудобств. Поразительно, что из всей пятерки, с которой он столкнулся в этом деле, наибольшего успеха в жизни добились вовсе не те, кто, казалось, просто для него были созданы. Эльза, на руках у которой были все козыри — юность, красота, богатство, — преуспела в этом смысле меньше всех. Она была похожа на цветок, прихваченный морозом, а потому не успевший распуститься. Даже гувернантка Анджелы, Сесилия Уильямс, у которой вроде бы не было никаких достоинств, которыми можно было бы похвастаться, была гораздо счастливее Эльзы. Мисс Уильямс вполне устраивала ее жизнь: в сферу ее интересов входили как люди, так и события, происходящие в мире. Она, будучи воспитана в строгих викторианских правилах, обладала некоторым потенциалом, которого нынче мы напрочь лишены, — недюжинной моральной стойкостью и интеллектом: она выполняла свой долг, который был предопределен ей свыше, и это защищало ее наподобие лат, делало неуязвимой для камней и стрел зависти, недовольства и жалости. Она жила воспоминаниями, маленькими удовольствиями, которые изредка позволяла себе благодаря строжайшей экономии, и это наряду с физическим здоровьем и энергией помогало ей по-прежнему находить вкус в жизни.

Что же касается Анджелы Уоррен, в ней Пуаро сразу почувствовал невероятную силу духа, взращенную постоянной борьбой с собой и обстоятельствами. Взбалмошная когда-то школьница превратилась в волевую, честолюбивую женщину, наделенную живым умом и неистощимой энергией. Она наверняка счастливая женщина, подумал Пуаро, и она явно получала огромное удовольствие от своей кипучей деятельности. А ведь в детстве она конечно же очень страдала из-за своего уродства!