Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Но первое впечатление было обманчивым. Во-первых, в картине была чуть большая, чем нужно, игра света. Что же касается девушки…

Она была сама жизнь. Здесь было все, что ассоциируется у нас с весной, с юностью, с самой жизнью. Эти сияющие лицо, глаза…

Столько жизни! Столько страсти! Так вот чем покорила Эмиаса Крейла Эльза Грир, вот почему он словно не замечал страданий жены… Эльза была наполнена бьющей через край энергией. Олицетворение самой юности.

Само совершенство: тонкая и стройная, с точеной, гордо вскинутой головкой, с самонадеянным и торжествующим взглядом. Смотрит на вас, разглядывает, ждет…

Эркюль Пуаро восхищенно развел руками.

— Изумительно… Да, изумительно…

— Она была сама юность, — взволнованно прошептал Мередит Блейк.

Пуаро кивнул.

«Что чаще всего имеют в виду, когда говорят „юная“? — думал он. — Такая невинная, такая трогательная, такая беспомощная? Но молодость — это дерзость, это сила, это энергия — и жестокость! И еще одно — молодость очень ранима».

Вслед за Блейком он пошел к выходу. Он был заинтригован. Он обязательно должен увидеться с Эльзой Грир, и как можно скорее. Следующий визит он обязательно нанесет ей. Интересно, что сделали годы с этим пылким, страстным, дерзким существом?

Он еще раз посмотрел на девушку на картине.

Эти глаза, они следят за ним… Хотят ему что-то сказать…

Но поймет ли он, что они хотят ему сказать? Сможет ли это сделать сама женщина? Или эти глаза пытаются сказать нечто, что неизвестно даже самой их обладательнице?

Сколько в них самонадеянности, какое явное предвкушение торжества…

Но тут вмешалась Смерть и выхватила желанную добычу из этих жадных, нетерпеливых юных рук…

И свет наверняка погас в горящих победным торжеством глазах. Какие они теперь — глаза Эльзы Грир?

Он вышел из комнаты, бросив на картину еще один, на сей раз прощальный, взгляд.

«Она была словно сгусток энергии», — подумал он.

И ему стало… немного страшно.

Окна дома на Брук-стрит украшали ящики с тюльпанами. А когда открылась входная дверь, от стоявшей в холле огромной вазы поплыл аромат душистой белой сирени.

Пожилой дворецкий принял у Пуаро шляпу и трость. Их тотчас перехватил появившийся откуда-то лакей, а дворецкий почтительно пробормотал:

— Не угодно ли следовать за мной, сэр?

Пуаро пересек холл и спустился на три ступеньки вниз. Отворив дверь, дворецкий четко и громко произнес его имя и фамилию.

Затем дверь закрылась. Со стула возле растопленного камина поднялся высокий худощавый человек и двинулся ему навстречу.

Лорду Диттишему было около сорока. Он был не только пэр[116] Англии, он был еще и поэт. Две его экстравагантные пьесы в стихах ценой немалых расходов были поставлены на сцене и имели succes d'estime[117]. У него был довольно выпуклый лоб, острый подбородок, чудесные глаза и удивительно красивый рот.

— Прошу садиться, мосье Пуаро, — сказал он. Пуаро сел и взял предложенную хозяином сигарету. Лорд Диттишем поднес гостю зажженную спичку, подождал, пока Пуаро прикурит, и только тогда сел сам и задумчиво посмотрел на гостя.

— Насколько я понимаю, вы пришли повидаться с моей женой, — сказал он.

— Леди Диттишем любезно согласилась меня принять, — подтвердил Пуаро.

— Понятно.

Наступило молчание.

— Вы, надеюсь, не возражаете, лорд Диттишем? — рискнул спросить Пуаро.

Худое сонное лицо вдруг расцвело в улыбке.

— Кто в наши дни, мосье Пуаро, всерьез принимает возражения мужа?

— Значит, вы против?

— Нет, не скажу, что против. Но, должен признаться, я несколько опасаюсь последствий предстоящей беседы. Позвольте быть предельно откровенным. Много лет назад, когда моя жена была совсем юной, на ее долю выпало тяжкое испытание. Я считал, что она оправилась от потрясения и забыла о случившемся. А теперь, боюсь, ваши расспросы пробудят старые воспоминания.

— Это было бы огорчительно, — смиренно произнес Пуаро.

— Я плохо представляю, каков будет результат ваших расспросов.

— Могу заверить вас, лорд Диттишем, что я сделаю все возможное, чтобы не расстроить леди Диттишем. Она, судя по всему, натура хрупкая и нервная.

И вдруг, к удивлению Пуаро, его собеседник расхохотался.

— Кто, Эльза? — спросил он. — Да Эльза вынослива как лошадь.

— В таком случае… — Пуаро дипломатично умолк. Эта ситуация показалась ему любопытной.

— Моя жена, — сказал лорд Диттишем, — способна пережить что угодно. Как вы думаете, почему она согласилась встретиться с вами?

— Из любопытства? — с безмятежным видом предположил Пуаро.

Что-то похожее на уважение мелькнуло в глазах хозяина дома.

— А, значит, вы это понимаете?

— Разумеется. Женщина никогда не упустит возможности поговорить с частным детективом. Это мужчина сразу пошлет его к черту.

— Женщины тоже могут послать его к черту.

— Но сначала непременно с ним побеседуют.

— Возможно. — Лорд Диттишем помолчал. — Кому нужна эта книга?

Эркюль Пуаро пожал плечами.

— Одни воскрешают былые мотивы, воссоздают сцены из прошлого, былые моды. А кому-то интересно покопаться в былых преступлениях.

Лорд Диттишем презрительно усмехнулся.

— Можете относиться к этому как угодно, но человеческую натуру изменить невозможно. Убийство — это драма. А люди жаждут драмы.

— Это верно, — согласился лорд Диттишем.

— Поэтому, как вы понимаете, — сказал Пуаро, — книга непременно будет написана. Моя же задача — проследить, чтобы в ней не было грубых ошибок или искажения известных фактов.

— Я всегда считал, что факты являются общественным достоянием.

— Факты, но не их интерпретация.

— Что вы имеете в виду, мосье Пуаро? — резко спросил Диттишем.

— Помилуйте, разве вам не известно, что существует множество самых разных подходов к историческому факту. Вспомните, сколько книг написано о Марии Стюарт, где она представлена в самых разных ипостасях: то мученицей, то циничной распутницей, то простодушной святой, то убийцей и интриганкой, то жертвой обстоятельств и судьбы! Выбирайте что хотите.

— Но в данном случае? Крейла убила его жена — это по крайней мере доказано. Во время судебного процесса Эльза подверглась незаслуженным оскорблениям. Ей приходилось тайно выбираться из здания суда. Общественное мнение было явно враждебным к ней.

— Англичане, — сказал Пуаро, — люди весьма высоконравственные.

— Верно, будь они прокляты! — подтвердил лорд Диттишем. И, не сводя с Пуаро глаз, спросил: — А вы лично?

— Я, — ответил Пуаро, — веду очень добродетельную жизнь. Но это отнюдь не то же самое, что быть высоконравственным человеком.

— Порой мне хочется понять, — сказал лорд Диттишем, — что на самом деле творилось в душе миссис Крейл. Все эти разговоры об оскорбленных чувствах жены… По-моему, за этим кроется нечто иное.

— Об этом может знать ваша жена, — заметил Пуаро.

— Моя жена, — отозвался лорд Диттишем, — ни разу не вспомнила о случившемся.

Пуаро с интересом взглянул на него.

— Я начинаю понимать…

— Что вы начинаете понимать? — резко перебил его Диттишем.

— Сколь велика сила поэтического воображения… — с поклоном ответил Пуаро.

Лорд Диттишем встал и позвонил в звонок.

— Моя жена вас ждет, — резко сказал он. Дверь отворилась.

— Вы звонили, милорд?

— Проводите мосье Пуаро к леди Диттишем.

Два пролета лестницы наверх, мягкий ковер, приглушенный свет. Все свидетельствует о наличии денег. Меньше о вкусе. Суровая простота в комнате лорда Диттишема и роскошь в остальной части дома. Все самое лучшее. Вовсе не обязательно броское или безвкусное. Но главное, что «цена не имеет значения», и полное отсутствие индивидуальности, воображения…

«Устроил пир горой? Да еще какой горой!» — заметил про себя Пуаро.

Комната, куда его привели, оказалась небольшой. Главная гостиная была на втором этаже. А это была личная гостиная хозяйки дома, которая стояла у камина, когда ей доложили о приходе Пуаро.

Она умерла молодой… — вдруг откуда-то всплыло в его памяти.

Мысленно повторяя эти слова, он смотрел на Эльзу Диттишем, которая когда-то была Эльзой Грир.

Он никогда не узнал бы в ней девушку с картины, которую показал ему Мередит Блейк. Там она была воплощением юности, страсти, энергии. Здесь же от юности не осталось и следа, да и была ли она вообще? Зато теперь он увидел то, чего не увидел в картине Крейла: Эльза была красивой женщиной. Да, навстречу ему шла настоящая красавица. И, разумеется, еще довольно молодая. Сколько ей? Не больше тридцати шести, ведь тогда ей было всего двадцать. Темные волосы безупречно уложены на идеальной головке, черты лица почти классические, ни грамма лишней косметики.

Ему вдруг стало не по себе. Наверное, он вспомнил рассуждения старого мистера Джонатана о Джульетте… Нет ни малейшего сходства, да и можно ли представить себе Джульетту, не отправившуюся вслед за своим Ромео?.. Разве самая суть Джульетты не в том, что ей суждено было умереть юной? Эльза Грир осталась жива…

Ее голос звучал ровно, даже монотонно:

— Я так заинтригована, мосье Пуаро. Присаживайтесь, пожалуйста. Так чем могу быть вам полезна?

«Совсем даже не заинтригована, — подумал он. — Ее ничто уже не может заинтриговать».

Большие серые глаза, похожие на мертвые озера.