Худое лицо Блейка, на котором словно застыло недоумение, вдруг оживилось.

— Да, — согласился он, — но в том-то и штука, что Эмиас был человеком, скажем так, нетипичным! Он был художником, и искусство было для него превыше всего. Я никогда не понимал и сейчас не понимаю эти так называемые художественные натуры. Крейла, правда, я в чем-то понимал — наверное, потому, что знал его всю жизнь. Его родители ничем не отличались от моих родителей. Во многом Крейл был как все из людей нашего круга. Но как только что-либо затрагивало его обожаемое искусство, плевать ему было на общепринятые стандарты. Учтите — он не был балующимся рисованием аристократом. Он был ярким художником. Некоторые считают его даже гением. Может, они и правы. Но именно поэтому он и был, так сказать, человеком неуравновешенным. Когда он писал картину, все остальное для него переставало существовать, ничто не могло ему помешать. Он жил как во сне. Работа завладевала всей его сущностью. И только когда картина была закончена, он приходил в себя и начинал жить обычной жизнью.

Он вопросительно взглянул на Пуаро, и тот в ответ ему кивнул.

— Я вижу, вы меня понимаете. Вдохновение. Вот почему возникла та драматическая ситуация. Он был влюблен в эту девушку. Хотел на ней жениться. Был готов ради нее оставить жену и ребенка. Он писал ее портрет и был полностью поглощен работой. Все прочее перестало для него существовать. Он никого не видел. И ему даже в голову не приходило, что сложившаяся ситуация была невыносимой для обеих женщин.

— А они его понимали?

— Отчасти. Эльза, по-моему, понимала. Она восхищалась им как художником. Но положение у нее, естественно, было нелегким. Что же касается Кэролайн…

Он умолк.

— Что же касается Кэролайн… — напомнил Пуаро.

— Кэролайн… Я всегда… Я всегда очень любил Кэролайн. Было время, когда… когда я мечтал жениться на ней. Но это чувство вскоре было в корне пресечено. Тем не менее я навсегда остался, если можно так выразиться, преданным ей.

Пуаро задумчиво кивнул. Это старомодное выражение весьма точно отражало сущность его собеседника. Мередит Блейк был из тех мечтателей, которые с радостью готовы посвятить себя предмету своей романтической привязанности. Из тех, кто будет беззаветно служить даме сердца, не надеясь на взаимность. Да, все это очень соответствовало его натуре.

— Вас, должно быть, — тщательно подбирая слова, сказал Пуаро, — возмущало подобное отношение к ней?

— Да. Очень. Я даже попытался поговорить с Крейлом по этому поводу.

— Когда же это произошло?

— Накануне трагедии. Они пришли ко мне на чай. Я отозвал Крейла в сторону и… высказался. Помню, я даже сказал, что это несправедливо по отношению к ним обеим.

— Что же, вы так и сказали?

— Да. Видите ли, мне казалось, что он этого не понимал.

— Вполне возможно.

— Я объяснил ему, что своим поведением ставит Кэролайн в исключительно сложное положение. Если он намерен жениться на этой девушке, то незачем было приводить ее в дом, где находится Кэролайн. Терпеть подобное оскорбление, сказал я, выше ее сил.

— И что же он ответил? — с любопытством спросил Пуаро.

— «Ничего, проглотит», — с отвращением процитировал Мередит Блейк.

Эркюль Пуаро поднял брови.

— Не очень-то достойный ответ, — заметил он.

— По-моему, просто гнусный. Я разозлился и сказал, что, если ему наплевать на жену и на то, что он заставляет ее страдать, тогда как быть с девушкой? Неужто он не понимает, в какое гадкое положение ставит и ее? Он ответил, что и Эльза это проглотит. И добавил: «Ты, Мередит, по-видимому, не понимаешь, что я пишу свою лучшую картину. Это шедевр. И двум ревнивым, сварливым бабам не удастся мне в этом помешать, черт побери!»

Убеждать его было бесполезно. Я сказал, что он утратил всякое чувство приличия. Работа, сказал я, это еще не все. И тут он меня перебил: «Для меня — все».

Я никак не мог успокоиться. Заявил, что его отношение к Кэролайн просто отвратительно. Что она с ним несчастна. Он ответил, что знает это и очень сожалеет. Сожалеет! «Я знаю, Мерри, — сказал он, — ты мне не поверишь, но это правда. Я знаю, что из-за меня Кэролайн очень несчастна. Но она — святая и с достоинством несет свой крест. Ведь когда она выходила замуж, она знала, на что идет. Я не скрывал от нее, что я законченный эгоист, к тому же падкий до женщин».

Тогда я стал уговаривать его не разводиться. Чтобы он подумал о ребенке. Могу понять, сказал я, что такая девушка, как Эльза, способна заставить мужчину потерять голову, но что даже ради нее он обязан покончить с создавшимся положением. Она еще совсем молода. Она вступила с ним в отношения, не подумав, чем это может кончиться. Неужто он не в силах порвать с ней и вернуться к жене?

— И что же он ответил?

— Ничего, — сказал Блейк. — Он вроде бы смутился. Похлопал меня по плечу и сказан: «Хороший ты малый, Мерри, только чересчур чувствительный. Подожди, пока я закончу картину, и тогда ты поймешь, что я имел право пренебречь всем остальным». «Черт бы побрал твою картину!» — не смог удержаться я. А он усмехнулся и сказал, что даже стараниями всех психопаток Англии это вряд ли случится. Тогда я сказал, что было бы куда пристойней скрыть все от Кэролайн, пока он не закончит работу над картиной. Это не моя вина, ответил он. Эльза сказала ей. Зачем, спросил я. Ей взбрело в голову, ответил он, что иначе я могу не уйти от Кэролайн. Она хотела ясности и определенности. Ну, разумеется, отчасти ее можно понять. Как бы дурно она себя ни вела, она по крайней мере отстаивала свои интересы.

— Подобная честность только добавляет боли и горя, — заметил Эркюль Пуаро.

Мередит Блейк недоверчиво посмотрел на него. Ему не очень понравилось последнее замечание Пуаро.

— Во всяком случае, это было крайне тяжкое для всех нас время, — вздохнул он.

— И единственный, кто, по-видимому, этого не замечал, был сам Эмиас Крейл, — сказал Пуаро.

— Ну да. А все потому, что был законченным эгоистом. Помню, как перед тем, как отойти от меня, он усмехнулся и сказал: «Не беспокойся, Мерри. Все вернется на круги своя!»

— Безумец, — пробормотал Пуаро.

— Он был повесой и никогда не относился к женщинам всерьез. Мне следовало бы предупредить его, что Кэролайн дошла до ручки, — признался Мередит Блейк.

— Она сама вам об этом сказала?

— Не то чтобы сказала, но я никогда не забуду ее лица в тот день. Бледное и напряженное от какого-то искусственного веселья. Она без умолку говорила и смеялась. Но в ее глазах были такие боль и отчаяние, каких я никогда не видел. Благородное создание.

Эркюль Пуаро несколько секунд молча смотрел на него. Неужто человек, сидящий напротив, не понимает, как дико звучат его слова. Назвать благородной женщину, которая на следующий день хладнокровно отравила своего мужа? И это с его-то взглядами на жизнь.

Мередит Блейк разговорился. Окончательно преодолев подозрительность и неприязнь к «этому иностранцу». Эркюль Пуаро умел слушать. А для людей вроде Мередита Блейка возможность пережить заново какое-то событие из своего прошлого всегда в удовольствие. Сейчас он рассказывал больше самому себе, нежели своему гостю.

— Мне следовало бы кое-что заподозрить. Ведь Кэролайн сама выспрашивала меня о травах. Это мое хобби. Я с давних пор увлекаюсь работами старых английских травников. Существует множество трав, которые когда-то использовались в медицине, а теперь исчезли из фармакопеи[107]. А ведь простой отвар способен творить чудеса. Половину больных можно было бы поставить на ноги без врача. Французы это понимают у них есть первоклассные tisanes[108]. — Он вошел в азарт. — Вот, например, чай из одуванчиков. Превосходная штука. Или настойка из шиповника — на днях я где-то прочитал, что она становится модной у наших медиков. О да, я получаю массу удовольствия, колдуя над своими отварами. Растения надо вовремя собрать, высушить, вымочить, да там столько всего… Иногда я даже собираю их только в полнолуние или точно во время, предписанное старинными книгами. В тот день, помнится, я прочел моим гостям целую лекцию о болиголове крапчатом. Он цветет раз в два года. Ягоды надо собирать до того, как они начали желтеть. Из них получается кониум — лекарственная настойка, которой сейчас уже никто не пользуется, по-моему, она даже не упоминается в последнем лекарственном справочнике, но она очень полезна при коклюше, а также при астме…

— Вы рассказывали им обо всем этом у себя в лаборатории?

— Да. Я показал им различные настойки, например настойку валерьяны, и объяснил, почему ее так любят кошки, стоит им однажды ее понюхать. Затем они спросили у меня про ядовитый паслен, и я рассказал им про белладонну[109] и атропин[110]. Их это очень заинтересовало.

— Их? Кого вы имеете в виду?

Мередит Блейк удивился — он совсем забыл, что его гость не был на тогдашней его лекции.

— Да всех. Кто же там был? Филип, Эмиас и, разумеется, Кэролайн. А еще Анджела и Эльза Грир.

— Больше никого?

— По-моему, нет. Нет, никого, точно никого. — Блейк с любопытством посмотрел на Пуаро. — А кто еще там мог быть?

— Возможно, гувернантка…

— А, понятно. Нет, ее в тот день с ними не было. Забыл, как ее звали. Славная женщина. Очень трепетно относилась к своим обязанностям. Анджела, по-моему, доставляла ей немало хлопот.

— Чем?

— Вообще-то она была неплохой девчушкой, но порой становилась неуправляемой. Часто устраивала разные шуточки. Один раз, когда Эмиас был увлечен работой, она сунула ему за шиворот слизняка. Он вскочил как ужаленный. Ругал ее на чем свет стоит. Именно после этого случая он стал настаивать на ее отъезде в частную школу.