— Он поспевает в августе, — сказала Меган.

— В Лондоне горошек бывает в любое время года, — попробовала защищаться Джоанна.

— В консервных банках, дурочка, — сказал я, — А также в рефрижераторах, доставленных судами со всех концов нашей обширной империи.

— Как слоновая кость, обезьяны и павлины? — спросила Джоанна.

— Вот именно.

— Мне бы лучше павлинов, — сказала мечтательно Джоанна.

— А я хотела бы ручную обезьянку, — добавила Меган.

Задумчиво очищая апельсин, Джоанна спросила:

— Интересно, каково это — быть такой, как Эме Гриффитс? Когда тебя просто распирает от избытка здоровья и жажды деятельности? Неужели она никогда не устает и ни над чем не размышляет?

Я заверил ее, что Эме Гриффитс размышлять некогда, и вслед за Меган вышел через стеклянную дверь на веранду.

Набивая свою трубку, я услышал, как в столовую из холла вошла Партридж и замогильным голосом произнесла:

— Можно сказать вам два слова, мисс?

«Бог мой! — встревожился я. — Неужели Партридж хочет попросить расчет? Эмили Бартон нам этого не простит!»

Однако Партридж заботило совсем другое:

— Прошу извинения, мисс, за телефонный звонок. Эта молодая особа должна бы знать, что такие вещи недопустимы. Я никогда не пользуюсь телефоном и моим знакомым тоже звонить не разрешаю. Весьма сожалею о случившемся, да еще мистера Бертона побеспокоили.

— Ничего страшного, Партридж, — успокаивающе сказала Джоанна. — Почему бы вашим друзьям не воспользоваться телефоном, если им нужно с вами переговорить?

Я почувствовал, хотя и не мог видеть, что лицо Партридж еще более посуровело.

— В этом доме такого никогда не бывало. — Очень сухо ответила она. — Мисс Эмили ни в коем случае не разрешила бы. Вот я и говорю, что прошу извинить меня. Конечно, Агнесса Уоддел, та девушка, что позволила себе такую дерзость, была очень расстроена, да и молода еще, откуда ей знать, чего не подобает в доме у джентльмена.

«Один ноль, Джоанна. И не в твою пользу», — подумал я не без злорадства.

— Эта Агнесса, — продолжала Партридж, — работала здесь моей помощницей. Ей тогда было всего шестнадцать, прямо из сиротского приюта. Ни матери, ни дома, ни родни. Вот она и привыкла обо всем со мной советоваться. А я ей объясняла, что к чему.

— Ну и? — сказала Джоанна, ожидая продолжения.

— А потому, мисс, позвольте попросить вас об одной милости. Разрешите Агнессе прийти сегодня на кухню, к чаю.

У нее как раз выходной, а ей, говорит, очень нужно о чем-то со мной потолковать. Если б не это, я бы ни за что вас не побеспокоила.

Джоанна, недоумевая, спросила:

— Но, собственно, почему бы вам не приглашать к себе гостей?

Как рассказала потом Джоанна, Партридж гордо выпрямилась и очень грозным голосом сказала:

— В этом доме, мисс, таких вольностей не заведено. Покойная миссис Бартон никого не пускала на кухню. Кроме как в наш выходной день. Тогда мы могли, чем самим уходить, принимать гостей. А в другие дни ни-ни… И мисс Эмили придерживается тех же порядков.

Джоанна всегда прекрасно ладит со слугами и, как правило, ее любят. Но к Партридж она так и не сумела подобрать ключика.

— Ничего у тебя не получается, милая, — сказал я, когда Партридж удалилась и Джоанна вышла ко мне на веранду. — Партридж не оценила твоего либерализма. Она предпочитает старые викторианские порядки и чтобы в доме у джентльмена все делалось как подобает.

— В первый раз встречаюсь с подобной тиранией! — сказала Джоанна. — Не разрешать слугам встречаться в доме с друзьями! Нет, Джерри, не может же им нравиться, когда с ними обращаются как с рабами.

— Видимо, может, — сказал я. — Во всяком случае, таким, как Партридж.

— Не могу понять, чем я ей не угодила. Я всегда прекрасно ладила с прислугой.

— Она, вероятно, презирает тебя, ведь хозяйка ты так себе. Никогда не проведешь рукой по полке, чтобы проверить, вытерта ли пыль, не заглянешь под ковры, не спросишь, куда делись остатки шоколадного суфле. К тому же ты еще ни разу не заказала пудинг из черствого хлеба.

— Ох! — только и сказала Джоанна и печально продолжила: — Не везет же мне сегодня. Эме я не угодила из-за своих познаний в овощах. Партридж — тем, Что слуг за людей считаю! Пойду в сад, посыплю голову пеплом.

— Меган уже там, — сказал я.

Меган вышла в сад немного раньше и стояла на газоне, чем-то напоминая птицу, застывшую в ожидании корма.

Вдруг она подошла к нам и выпалила:

— Сегодня я хочу вернуться домой.

— Что-что? — не понял я.

Она покраснела, но продолжала настаивать нервно и решительно:

— Спасибо, что пригласили меня, но я вам, наверное, здорово надоедала. Мне здесь очень хорошо, но пора возвращаться. В конце концов, там мой дом, погостила — надо и честь знать. Мне необходимо сегодня уехать.

Мы с Джоанной попытались отговорить ее, но она стояла на своем. Джоанна завела машину, и Меган уже через несколько минут спускала вниз по лестнице свой чемодан.

Единственный, кто этому радовался, была Партридж. На ее угрюмом лице появилось даже некое подобие улыбки. Она всегда недолюбливала Меган.

Когда Джоанна вернулась, я стоял посреди газона.

— А не вообразил ли ты себя солнечными часами? — спросила она.

— Почему?

— Стоишь, точно решил украсить своей персоной сад. Однако роль «солнечных часов» тебе вряд ли подойдет. Твой вид скорее предвещает грозу.

— Я расстроен. То Эме со своими овощами…

— Боже! — в ужасе воскликнула Джоанна, — надо ведь распорядиться насчет овощей!

— …то Меган вдруг удрала. А я хотел сводить ее на Легге-Тор.

— На поводке?

— Что-что?

Отправляясь на огород, Джоанна громко и отчетливо повторила:

— С ошейником и на поводке. У хозяина убежала собачка, вот он и злится.

3

Я действительно был раздосадован поспешностью, с какой Меган рассталась с нами. Может быть, мы ей вдруг надоели?

Ну конечно, у нас ей скучно. А дома и дети, и Элси Холланд.

Услышав, что Джоанна возвращается, я быстро удалился, чтобы меня снова не обозвали солнечными часами.

Перед самым ленчем приехал Оуэн Гриффитс. Садовник уже ждал его с дарами нашего огорода.

Пока старый Адамс укладывал овощи в машину, я пригласил Оуэна зайти и выпить вина. От ленча он отказался.

Когда я вошел с бутылкой хереса в гостиную, Джоанна уже начала действовать.

Ни следа прежнего недружелюбия. Она грациозно свернулась в углу дивана и прямо-таки мурлыкала, расспрашивая Оуэна о его работе. Нравится ли ему его профессия? Не подумывает ли он о более узкой специализации? И вообще, по ее мнению, на свете нет ничего интересней профессии врача…

Говорите о ней что хотите, но слушать Джоанна умеет как никто другой, у нее просто талант. К тому же после излияний ее многочисленных непонятых гениев слушать Оуэна Гриффитса было для нее, можно сказать, удовольствием.

После третьего бокала хереса Гриффитс стал рассказывать о неком малоизвестном заболевании, употребляя при этом столько мудреных терминов, что никто, кроме кол-лег-медиков, не понял бы ни слова. А Джоанна и бровью не повела, продолжая слушать, с очень умным и заинтересованным видом.

Я почувствовал угрызения совести. Это уж она зря. Гриффитс слишком славный парень, чтобы играть с ним, как кошка с мышкой. Какие же все-таки чертовки эти женщины!

Я искоса посмотрел на гостя и, увидев его волевой подбородок и сурово сжатые губы, подумал, что, возможно, ей и не удастся его приручить. Да и вообще, в таких ситуациях мужчина не должен проявлять слабость. А уж если проявит, пойдет на поводу, так ему и надо.

— Доктор Гриффитс, а может, вы все-таки останетесь у нас на ленч? — спросила Джоанна.

Гриффитс, слегка покраснев, сказал, что он бы с удовольствием, но сестра будет его ждать.

— А мы ей позвоним, — поспешила успокоить его Джоанна, тут же направляясь в холл, где стоял аппарат.

Похоже, Гриффитсу было не по себе, и я подумал, что он, вероятно, побаивается своей сестры.

Джоанна вернулась и с улыбкой сообщила, что все улажено.

Оуэн Гриффитс остался, и, по-моему, ему у нас очень понравилось. Мы говорили о книгах, о спектаклях, о политике, а еще о музыке и живописи, и о современной архитектуре.

А вот о Лимстоке, об анонимных письмах и о смерти миссис Симмингтон мы не говорили вовсе.

Мы отвлеклись, забыли про все это. Мне кажется, что Оуэн Гриффитс был просто счастлив. Его обычно сумрачное лицо повеселело, он оказался интереснейшим собеседником.

Когда он ушел, я тотчас сказал своей сестрице:

— Замечательный парень, прекратила бы ты эти свои штучки.

— Ты такой заботливый! Все вы мужчины друг дружку защищаете!

— И зачем тебе этот очередной трофей, Джоанна? Не дает покоя оскорбленное самолюбие?

— Возможно, — ответила моя сестра.

4

Под вечер того же дня мы были приглашены на чай к мисс Эмили Бартон.

Мы отправились к ней пешком. Теперь я мог уже преодолеть и обратный путь, в гору.

Мы вышли заблаговременно и потому явились раньше назначенного часа. Дверь нам открыла высокая, костлявая, свирепого вида особа, которая сообщила, что мисс Бартон пока еще не вернулась.

— Но я знаю, что она вас ждет. Так что прошу, проходите.

Это, очевидно, была верная Флоранс.

Мы проследовали за ней наверх, там она ввела нас в очень уютную маленькую гостиную, пожалуй, только уж слишком заставленную мебелью. Часть ее, скорее всего, попала сюда из «Золотого дрока».

Женщина явно гордилась своей гостиной.