Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— Не понимаю, что в этом хорошего, — сказала Джоанна. — В том, что у двадцатилетней девушки разум шестилетнего ребенка?

— Ну зачем же все понимать так буквально, мисс Бертон, — сказала миссис Симмингтон.

Я почувствовал к ней неприязнь. За этой анемичной миловидностью, правда, уже привядшей, скрывалась, как мне показалось, обыкновенная хваткая эгоистка. Миссис Симмингтон тем временем продолжала рассуждать:

— Бедная Меган очень трудный ребенок. Я хотела устроить ее на какие-нибудь курсы: дизайна, шитья, а может, даже стенографии и машинописи.

В глазах Джоанны все еще горел воинственный огонек.

Когда все снова сели играть, она спросила:

— Теперь Меган, наверное, будет посещать вечеринки. Не хотите устроить дома для нее вечеринку?

— Вечеринку? — Этот вопрос, видимо, удивил и даже позабавил миссис Симмингтон. — О нет! Здесь это не принято.

— Понимаю. Значит, гостей вы приглашаете на теннисный корт?

— На нашем корте уже не играли много лет. Мы с Ричардом вообще не играем. Возможно, мальчики, когда подрастут… А Меган пусть сама найдет чем заняться. А вообще-то ее все устраивает. Знаете ли, она очень ленива. Так что у нас? Мне сдавать?

Мы возвращались домой по почти пустынной дороге.

— Мне ее жаль, — сказала Джоанна и со всей силы нажала на педаль акселератора, да так что машина подпрыгнула.

— Меган?

— Да. Ведь мать ее не любит.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь.

— Нисколько. Многие матери не любят своих детей. Конечно, Меган, с ее характером создает ей неудобства. Меган вообще не вписывается в семейство Симмингтонов. Без нее там вполне обойдутся. Для чувствительной натуры ощущать это очень тяжело. А Меган очень чувствительна.

— Думаю, ты права, — согласился я.

Джоанна вдруг лукаво засмеялась:

— А с гувернанткой тебе не повезло!

— О чем ты? — с холодной небрежностью отозвался я.

— Очень даже понимаешь о чем! Всякий раз, когда ты сверлил ее взглядом, у тебя на лице отражалась досада. Я с тобой согласна. Пустой номер.

— О чем, собственно, речь?

— Но я все равно рада. Это первый признак того, что ты выздоравливаешь. В больнице я очень тревожилась. Ты ни разу не взглянул на свою хорошенькую медсестру. А она была такая кокетливая — просто дар небес для страждущего больного.

— Фу, Джоанна, не будь такой вульгарной.

Не обращая ни малейшего внимания на мою реплику, сестра продолжала:

— Но теперь я спокойна — вижу хлебом тебя не корми, дай поглазеть на красивых женщин. Нет, она, конечно, хорошенькая, но начисто лишена сексапильности. Странно, правда? Впрочем, это дано далеко не каждой. Бывает, какой-то женщине достаточно сказать: «Какая мерзкая погода!» — и каждый оказавшийся поблизости мужчина готов говорить с ней о чем угодно, и даже о погоде! Думается, иной раз Провидение ошибается. Даря женщине красоту, оно наверняка старается вложить в нее и соответствующий темперамент. Но иногда вдруг происходит путаница, и темперамент Афродиты[70] достается какому-нибудь неприметному, маловыразительному созданию. И тогда, о чудо! Мужчины просто сходят с ума, а женщины кипят от злости — только и слышно: «И что они в ней находят? Ни рожи ни кожи!»

— Все сказала?

Ты что, со мной не согласен?

Нет, в ней я действительно разочарован, — усмехнулся я.

— А больше ни одной подходящей кандидатуры на пять километров в округе. Так что придется тебе довольствоваться Эме Гриффитс.

— Боже упаси! — сказал я.

— Она ведь очень недурна.

— Не в моем вкусе — в ней слишком много от амазонки[71].

— Зато очень жизнерадостная, — сказала Джоанна. — Благоразумна до тошноты. Не удивлюсь, если выяснится, что она по утрам обливается холодной водой.

— А сама-то ты что думаешь? — спросил я.

— Я?

— Ну да. Я же тебя знаю — скоро тебе снова захочется развеяться.

— Пошляк. И потом, ты же знаешь… Я люблю Поля. — И Джоанна испустила не слишком убедительный вздох.

— Скорее всего, я буду помнить его дольше тебя. Дней через десять ты скажешь: «Поль? Кто такой Поль? Не знаю я никакого Поля».

— Ты и вправду считаешь меня ветреной? — спросила Джоанна.

— Что касается таких типов, как Поль, я могу только радоваться твоему непостоянству.

— Он никогда тебе не нравился. Но ведь он и в самом деле гений.

— Возможно, хотя я в этом не уверен. Что же касается гениев, по моему мнению, их есть за что недолюбливать. Во всяком случае, в этом местечке есть одно несомненное достоинство: гениев здесь наверняка не водится.

Джоанна задумалась, опустив голову.

— Боюсь, ты прав, — сказала она с сожалением.

— Так что, тебе придется довольствоваться Оуэном Гриффитсом, — отпарировал я. — Это единственный здешний холостяк. Если не считать престарелого полковника Эплтона. Он, кстати, весь вечер смотрел на тебя точно голодный пес.

Джоанна засмеялась:

— Правда? Боже, ты вводишь меня в краску!

— Тебя? В краску? Не смеши.

Джоанна проигнорировала мои инсинуации.

— А вообще это мысль, — вдруг сказала она, подъезжая к гаражу.

— Это ты о чем?

— Да все о том же: почему он переходит на другую сторону — только бы со мной не встретиться. В конце концов, это наводит на определенные мысли.

— Мне-то понятно на какие мысли, — сказал я. — Ты намерена за ним поохотиться. Просто так, из спортивного интереса.

— Не люблю, когда меня игнорируют.

Я осторожно вылез из машины и, поудобнее перехватив свои палки, принялся ее увещевать:

— Вот что, дорогая. Оуэн Гриффитс совсем не то, что твои анемичные гении. Смотри, как бы не оказаться на пороховой бочке. Этот человек может быть опасен.

— Ты думаешь? — спросила Джоанна, явно очень заинтересованная подобной перспективой.

— Оставь беднягу в покое, — строго сказал я.

— А как он смеет переходить на другую сторону, избегать меня?

— Все вы женщины одинаковы. Вас только одно интересует. Вот погоди, дождешься: сестрица Эме заимеет на тебя зуб.

— Она меня и так уже не любит, — задумчиво сказала Джоанна, и в голосе ее явно слышалось удовлетворение.

— Мы приехали сюда ради тишины и покоя, — сурово сказал я. — И я хотел бы этим насладиться в полной мере.

Но тишину и покой нам испытать как раз и не пришлось.

Примерно через неделю Патридж явилась с сообщением, что со мною желает побеседовать некая миссис Бейкер.

— Кто такая миссис Бейкер? — спросил я удивленно, ибо впервые слышал эту фамилию. Может быть, ей лучше поговорить с мисс Джоанной?

Но оказалось, что посетительнице нужен именно я. Далее обнаружилось, что миссис Бейкер — мать нашей бывшей поденщицы, Беатрисы.

А я ведь успел о ней позабыть… Уже недели две я видел в нашем доме немолодую женщину с седыми космами, которая чаще всего стояла с тряпкой на коленях и при моем появлении выползала бочком, наподобие краба, из ванной или коридора. Я решил, что это наша новая поденщица. Ну а история с Беатрисой попросту изгладилась из моей памяти.

Я не мог не принять ее матушку, тем более что Джоанны не было дома. Признаюсь, я немного нервничал, но все же надеялся, что меня не обвинят в том, что я играл девичьими чувствами. Кляня про себя автора зловредных анонимок, я попросил привести мать Беатрисы ко мне.

Миссис Бейкер была крупной, с обветренным лицом женщиной, говорившей необыкновенно быстро и с совершеннейшим отсутствием каких-либо эмоций. Я не услышал от нее ни единой претензии, и у меня отлегло от сердца.

— Надеюсь, сэр, — начала она, как только дверь за Партридж закрылась, — вы извините, что вас беспокою. Но я подумала: к вам-то мне и надо обратиться. Век буду благодарна, если надоумите меня, что делать. Ведь делать что-то надо, а я не могу ничего откладывать в долгий ящик. Вот и тут не плакать надо, а «взяться и действовать», так и викарий сказал в проповеди, еще на позапрошлой неделе.

Я был немного озадачен и подозревал, что пропустил в ее речи что-то существенное.

— Конечно, — сказал я. — Да вы присаживайтесь, миссис Бейкер… Буду рад… э… всячески помочь, если смогу…

Тут я умолк, ожидая разъяснений.

— Благодарю вас, сэр, — сказала миссис Бейкер, садясь на краешек стула. — Как хорошо, что я к вам пришла, я и Беатрисе сказала: нечего, говорю, лежать и голосить, уж мистер Бертон подскажет, что делать, как-никак джентльмен из Лондона. А делать, говорю, обязательно что-то надо, раз молодые парни так расходились, что и слушать ничего не хотят, хотя я бы, говорю, на твоем месте тоже в долгу не осталась, сказала бы, как, мол, насчет той девицы с мельницы?

Мое недоумение все возрастало.

— Простите, — сказал я, — я не совсем вас понял. Что, собственно, произошло?

— Это все письма, сэр. Там всякая пакость понаписана. И такими нехорошими словами! Хуже чем в Библии, право…

Оставив в стороне последнее, весьма любопытное замечание, я спросил наобум, отчаявшись что-либо понять:

— Значит, ваша дочь получила второе письмо?

— Нет, сэр, всего одно. Из-за него она и от места отказалась.

— Для этого не было никакой… — начал я, но миссис Бейкер твердо, хотя и почтительно прервала меня.

— Можете ничего не говорить, сэр, ну, что там и слова правды не было. Мисс Партридж так мне и сказала, да я и сама без нее знала. Вы не из таких джентльменов, сэр, неужто я не вижу, да еще и калека. Поклеп это, а все ж таки, говорю, ты лучше уходи, Беатриса, известно, как люди любят языком трепать. Скажут, нет дыма без огня, а ведь девушке ох как надо себя соблюдать. Да и сама она после этого к вам идти стеснялась, и правильно, говорю ей, хотя обе мы никак не хотели, чтоб, значит, причинить вам какое неудобство…