Джоанне пришлось сообщить обо мне. Но мисс Эмили стойко перенесла удар: «Боже! Какой ужас! Авиакатастрофа?.. Как же они отважны, эти молодые люди! Так, значит, ваш брат сейчас инвалид…»

Это обстоятельство, видимо, успокоило старушку. Можно было надеяться, что я не предамся определенным мужским слабостям, которых она так опасалась. Она осведомилась, курю ли я.

«Дымит как паровоз! — сказала Джоанна. — И я, кстати, тоже».

«Да, да, конечно… Сейчас, наверное, все курят! Я словно еще в прошлом веке. Я была самая младшая в семье, а моя мамочка дожила — подумать только! — до девяноста семи лет, и она очень этого не любила. Но сейчас, конечно, все курят. Вот только пепельниц у нас нет».

Джоанна тут же уверила ее, что мы привезем с собой кучу пепельниц, и добавила, улыбаясь: «Обещаю, что мы не станем оставлять окурки где попало. Меня просто бесит, когда кто-нибудь так делает».

Итак, все было решено, и мы сняли коттедж «Золотой дрок» на шесть месяцев с правом продления аренды еще на три месяца. Эмили Бартон объяснила Джоанне, что сама она устроится просто замечательно — будет жить в меблированных комнатах, которые содержит ее бывшая горничная («моя верная Флоранс»). Она. «прослужила у нас пятнадцать лет, а после вышла замуж. Очень славная, а муж у нее по строительной части. У них прекрасный дом на главной улице… и у меня будут две комнаты на верхнем этаже, очень удобные. Флоранс будет мне рада».

Короче, все отлично уладилось: бумаги на аренду были подписаны, мы с Джоанной поселились в доме, а Партридж, служанка мисс Бартон, согласилась остаться при нас. Ей помогала девушка, приходившая каждое утро, явно со странностями, но приветливая.

Партридж, немолодая уже, сухопарая особа, прекрасно готовила. Не одобряя наших поздних обедов (обед мисс Эмили состоял всего лишь из вареного яйца), она все же приспособилась к нашим порядкам и даже согласилась, что мне и в самом деле необходимо хорошо питаться, чтобы окончательно выздороветь.

Спустя неделю мисс Эмили Бартон прилюдно с торжественным видом вручила нам свою визитную карточку. Ее примеру последовали: мисс Симмингтон, супруга адвоката; мисс Гриффитс, сестра местного врача; миссис Дэйн Колтроп, супруга викария, и мистер Пай, владелец старинного дома, принадлежавшего ранее настоятелю местного монастыря.

На Джоанну это произвело большое впечатление.

— Вот уж не думала, — сказала она почтительно, — что где-то еще наносят визиты — и даже с карточками!

— А это потому, дорогая, — заметил я, — что ты совсем не в курсе порядков, царящих в сельской местности.

— Ничего подобного! Я столько раз ездила за город в гости на выходные…

— Это совсем не то, — сказал я.

Я на пять лет старше Джоанны и еще помню наш просторный, белый деревенский дом, обветшалый и неприбранный, и поля перед ним, спускавшиеся к реке. Помню, как я прятался под кустами малины от садовника. Помню запах пыли на конюшенном дворе, рыжего кота, там расхаживающего, и стук копыт в стойлах.

Но когда мне исполнилось семь, а Джоанне два года, мы переехали в Лондон к тетке. С тех пор рождественские и пасхальные каникулы мы проводили в городе, где были детский театр, кино, Кенсингтонский сад[43], лодки, каток… В августе мы выезжали куда-нибудь на побережье и жили в гостинице.

Вспоминая это, я словно почувствовал свою вину, ощутил этаким эгоистом, сосредоточенным на своих немощах, и сказал Джоанне:

— Боюсь, здесь тебе будет несладко. Ты умрешь со скуки.

Джоанна, должен сказать, очень хорошенькая и очень веселая девушка, она любит танцы, коктейли, флирт и быструю езду на автомобиле.

Джоанна засмеялась и стала уверять меня, что нисколечко ни о чем не жалеет.

— Я даже рада была уехать. Надоела вся моя компания. И потом… знаю-знаю — ты мне совсем не сочувствуешь, но после разрыва с Полем я еще не скоро оправлюсь.

К подобным ее заявлениям я всегда относился скептически. Любовные истории Джоанны всегда развиваются По одной схеме. Сначала она безумно увлекается каким-нибудь бесхребетным юнцом, разумеется, непонятым гением. Выслушивает его бесконечные жалобы и не жалеет сил, чтобы сделать все, чтобы он добился признания. А когда он платит ей черной неблагодарностью, страшно переживает и твердит, что сердце ее разбито… Пока не появляется очередной мрачный молодой человек, как правило, недели через три.

Так что я не был склонен принимать ее разбитое сердце всерьез. Однако я понял, что сельская жизнь для моей очаровательной сестры будет чем-то вроде нового развлечения.

— Во всяком случае, — сказала она, — смотрюсь я отлично, правда?

Окинув ее критическим взглядом, я не мог с этим не согласиться.

Джоанна была упакована фирмой «Миротэн» по последнему слову спортивной моды. Это значит, что на ней была юбка в огромную клетку, плотно ее облегавшая и до смешного короткая трикотажная блузка, практически без рукавов, — в якобы тирольском[44] стиле. На ногах красовались тонкие шелковые чулки и новенькие спортивные туфли.

— Нет, — сказал я, — смотришься ты вовсе не здорово. Лучше бы тебе надеть старую твидовую юбку, грязно-зеленую или тускло-коричневую, кашемировый[45] джемпер, а к ним мешковатый плащ, фетровую шляпу, грубые чулки и разбитые спортивные туфли. Только тогда ты могла бы вписаться в интерьер Главной улицы[46] Лимстока. А еще лицо… что-то не то у тебя с лицом… — добавил я.

— Что значит не то? «Деревенский загар номер два». Обычный мой макияж.

— Вот именно! — сказал я. — А если бы ты жила здесь, достаточно было бы чуть-чуть пудры, чтобы нос не блестел, ну и, может быть, намек на губную помаду, не очень умело наложенную. И уж конечно, ты бы носила нормальные брови, а не какие-то непонятные четвертушки[47].

Джоанна рассмеялась, очень довольная.

— Думаешь, я кажусь здешним жителям чучелом? — спросила она.

— Нет, — ответил я, — просто со странностями.

Джоанна снова занялась визитными карточками, оставленными нашими посетителями в то время, когда нас не было дома. Только супруге викария посчастливилось (а может быть, и не посчастливилось) застать Джоанну дома и пережать ей карточку лично.

— Похоже на Счастливые Семейства[48], — сказал она. — Миссис Легаль, супруга адвоката, мисс Доуз, дочь врача, и прочие… По-моему, здесь очень мило! — добавила она восхищенно. — Так патриархально и… забавно… У них тут, наверное, никогда ничего не случается… Ну, ничего ужасного… Правда, Джерри?

И хотя она болтала чепуху, я с ней согласился. В таком месте, как Лимсток, ничего не могло случиться. А уже через неделю мы получили первое письмо.

2

Вижу, что не с того начал свое повествование. Я ничего не рассказал вам о Лимстоке, а ведь не зная, что собой представляет этот городок, вы не сможете разобраться во всей этой истории.

У Лимстока богатое прошлое. Во времена норманнского завоевания[49] он был весьма почитаемым местом, главным образом для деятелей церкви. Здесь находился небольшой монастырь, в котором сменили друг друга несколько честолюбивых и влиятельных настоятелей. Окрестные бароны улаживали свои отношения с небесами, завещая сей обители часть своих земель. Лимстокский монастырь обрел богатство и могущество и сохранял свою славу в течение нескольких столетий. Однако при Генрихе VIII[50] он разделил судьбу прочих монастырей. После этого ангелом-хранителем Лимстока был замок, благодаря которому город еще какое-то время сохранял свои привилегии, права и богатство.

Однако в восемнадцатом веке волна прогресса вынесла Лимсток в глубокую тихую заводь. От замка остались одни развалины. Рядом с Лимстоком не оказалось ни железной дороги, ни более-менее приличного шоссе. Он сделался маленьким захолустным местечком, окруженным вересковыми холмами, фермами и полями.

Раз в неделю здесь бывал базарный день, и тогда на улицах города вы вполне могли наткнуться на стадо коров. Дважды в год здесь происходили скачки местного значения, в которых не участвовало ни одной сколько-нибудь известной лошади. Была также прелестная Главная улица, застроенная величавыми, отстоящими чуть вглубь домами, которые выглядели несколько нелепо со своими заполненными пучками овощей и пирамидками из фруктов витринами в нижних этажах. Был далеко растянувшийся вдоль улицы магазин тканей, огромная скобяная лавка, претенциозное здание почты и несколько лавчонок абсолютно непонятного назначения: две конкурирующие мясные лавки и магазин самообслуживания. Был врач. Была адвокатская контора «Голбрейт, Голбрейт и Симмингтон». Была прекрасная и неожиданно большая церковь, построенная еще в 1420 году, в которой сохранились даже остатки стен саксонского периода[51]. Была новая уродливого вида школа и два паба.

Таков был Лимсток, и, следуя примеру Эмили Бартон, все мало-мальски известные горожане пожаловали к нам с визитом, после чего Джоанна, купив пару перчаток и надев старый, уже разжалованный ею бархатный берет, в свою очередь отправилась с ответными визитами.

Нам все это было внове и очень нас развлекало. Мы ведь поселились здесь временно. Это была некая интерлюдия — выполняя предписания моего врача, я приготовился вникать в житье-бытье своих соседей.

Словом, мы с Джоанной веселились вовсю.

Я помнил, что Маркус Кент посоветовал мне в полной мере насладиться местными сплетнями. Но я не мог даже подозревать, что они будут представлены столь невероятным образом.

Не странно ли, что и то злополучное письмо было воспринято всего лишь как повод для веселья и позабавило нас даже больше сельских причуд?

Помню, что оно пришло утром, к завтраку. Я сперва повертел его в руках, как мы обычно делаем, когда время течет медленно и когда каждая мелочь превращается в настоящее событие.

Письмо было явно местное, адрес напечатан на машинке.