Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— Пожалуй, он действительно на этот раз ни при чем…

— Думаю, так, сэр. Нет никаких доказательств того, что он был увлечен Руби Кин. На самом деле, — старший инспектор Харпер деликатно кашлянул, — мне кажется, он по уши влюблен в свою… мм… гостью.

— Итак, — сказал Мелчетт, — что мы имеем? Загадочный убийца икс, настолько загадочный, что Слэк не смог обнаружить ни единого его следа! Далее. У зятя Джефферсона есть мотив преступления, но вроде бы не было возможности его совершить. То же самое можно сказать и о невестке. Среди подозреваемых, безусловно, и Джордж Бартлетт, у которого нет алиби, но, к сожалению, нет и мотива. Еще Блейк, у которого есть алиби и нет мотива. Вот и все, что у нас есть! Ах нет, еще не все, мы забыли Реймонда Старра. Как-никак Руби проводила в его обществе достаточно много времени.

— Не думаю, что он очень уж ею интересовался, — задумчиво проговорил Харпер, — или он очень хороший актер. К тому же, если суммировать все факты, у него тоже вполне надежное алиби. Он был на виду у всех — с без двадцати одиннадцать до полуночи. Танцевал с разными партнершами. Так что мы абсолютно ничего не можем предъявить.

— Как, собственно говоря, и всем остальным тоже, — подытожил полковник.

— Как ни крути, самый подходящий — Бартлетт. Вот только бы обозначился мотив…

— Вы собрали о нем данные?

— Да, сэр. Он единственный ребенок в семье, избалован матерью, которая год назад умерла, оставив ему солидное состояние. Быстренько принялся его проматывать. Но все же он скорее мямля, чем злодей.

— А как у него с психикой? — с надеждой спросил Мелчетт.

Старший инспектор Харпер, в знак согласия молча кивнул:

— Сэр, вам не приходило в голову, что в этом-то и есть закавыка?

— То есть мы имеем дело с маньяком? Вы это имеете в виду?

— Да, сэр. Возможно, он один из тех ненормальных, которые выслеживают молодых девушек, а затем их убивают. У врачей даже есть какой-то замысловатый термин для подобных негодяев.

— Что ж, это все бы сразу разрешило, — сказал Мелчетт.

— Однако есть одна вещь, которая меня в этой версии смущает.

— Какая?

— Слишком уж она проста.

— Гм… пожалуй, действительно проста. Так от чего же мы будем отталкиваться?

— Получается, что отталкиваться не от чего, сэр, — сказал старший инспектор.

Конвей Джефферсон пошевелился во сне и потянулся, разведя руки в стороны — сильные, мускулистые руки, будто после той катастрофы вся его сила сосредоточилась именно в них.

Сквозь занавески струился мягкий утренний свет.

Конвей улыбнулся. После ночного сна он всегда ощущал себя бодрым, веселым, полным сил для предстоящего дня.

Минуту-другую он просто лежал. Потом нажал кнопку звонка, специально оборудованного рядом с кроватью. И тут на него накатила волна воспоминаний. И уже когда в комнату своей неслышной поступью вошел Эдвардс и протянул руку, чтобы отдернуть шторы, из груди мистера Джефферсона вырвался стон. Эдвардс так и застыл с поднятой рукой.

— У вас что-нибудь болит, сэр? — спросил он.

— Нет. Ну открывай же, — нетерпеливо приказал Конвей Джефферсон.

Яркий свет хлынул в комнату. Тактичный Эдвардс старался не смотреть на хозяина.

С мрачным лицом Конвей лежал на постели, погрузившись в размышления и воспоминания. Перед ним вновь возникло немного простоватое хорошенькое личико Руби. Но в своих мыслях он никогда не называл его простоватым. Еще вчера он называл его невинным. Милая, наивная девочка! А теперь?

Он вдруг ощутил страшную усталость и, закрыв глаза, едва слышно прошептал:

— Маргарет.

Это было имя его покойной жены.

— Мне нравится ваша приятельница, — сказала Аделаида Джефферсон миссис Бэнтри.

Они сидели на террасе.

— О, Джейн Марпл — замечательная женщина, — с готовностью откликнулась миссис Бэнтри.

— И к тому же очень милая, — добавила Адци с улыбкой.

— Некоторые считают ее сплетницей, — сказала миссис Бэнтри, — но она совсем не такая.

— Просто она довольно скептически относится к человеческой натуре.

— Вот именно.

— Что ж, это свежий взгляд на вещи, — сказала Аделаида, — ведь нас пичкают, как правило, всякими словословиями.

Миссис Бэнтри бросила на нее вопросительный взгляд.

Адди пояснила:

— Иногда просто не знаешь, куда деться от дифирамбов… в адрес не вполне достойных особ.

— Вы хотите сказать, в адрес Руби Кин?

Адди кивнула.

— Не хочу говорить о ней плохо. Она была вполне безобидна. Этакая мышка, которой постоянно приходилось бороться за существование. И плохой ее также назвать нельзя. Просто глупенькая простушка, довольно-таки добродушная. Но, можете мне поверить, с довольно авантюрными наклонностями. Не думаю, чтоб она целенаправленно плела интриги, продумывая каждый свой шаг. Просто сумела сориентироваться и поймала, что называется, «птицу счастья»… Знала, как произвести впечатление на пожилого одинокого человека, пережившего такую трагедию…

— Надо думать, он ужасно страдал от одиночества, — задумчиво сказала миссис Бэнтри. — Так ведь?

Адди беспокойно заерзала на стуле.

— Нынешним летом — да. — Она помолчала, а потом неожиданно выпалила: — Марк почему-то в этом винит меня. Право же, не знаю, может быть, он и прав.

Она ненадолго умолкла, а затем заговорила снова, запинаясь, будто не в силах преодолеть свое желание выговориться.

— Я… моя жизнь сложилась непросто. Мой первый муж, Майк Кэмбоди, умер вскоре после нашей свадьбы, и для меня… это был страшный удар. Питер родился уже после его смерти. Фрэнк Джефферсон был лучшим другом Майка. Мы часто виделись. Он стал крестным отцом Питера — так хотел Майк. Я полюбила его, и мне было… да-да, это правда… мне было очень его жалко…

— Жалко? — изумилась миссис Бэнтри.

— Да, именно так, хотя и звучит странно. У Фрэнка всегда было все, что душе угодно. Отец и мать готовы были исполнить любое его желание, души в нем не чаяли. И тем не менее — как бы это сказать… — мистер Джефферсон очень сильный и яркий человек, и, живя рядом с ним, просто невозможно сохранить собственное я. Фрэнк остро это чувствовал. Когда мы поженились, он был счастлив… очень счастлив. Мистер Джефферсон проявил необычную щедрость — перевел на его счет большую сумму денег. Он считал, что его дети должны быть материально от него независимы, чтобы им не надо было, как он говорил, дожидаться его смерти. В какой-то мере это, наверно, было правильно..; но… слишком уж внезапно… преждевременно — надо было дать Фрэнку какое-то время, чтобы тот мог привыкнуть к своему новому положению… к самостоятельности. От всего этого голова у Фрэнка пошла кругом. Он хотел быть похожим на отца, таким же умным и распорядительным, расчетливым, таким же дальновидным и удачливым. К сожалению, ему это не удавалось. Нет, он не пускался в рискованные операции, но вкладывал деньги в далеко не самые перспективные предприятия, и к тому же в весьма неудачное время. Удивительно, как быстро тают деньги, если не умеешь ими правильно распорядиться. Чем больше Фрэнк терял, тем больше ему хотелось их вернуть с помощью какой-нибудь хитроумной сделки. В результате дела шли все хуже и хуже.

— Но, дорогая моя, он ведь мог спросить совета у отца, — резонно заметила миссис Бэнтри.

— В том-то и дело, что он не хотел ничьих советов — тем более отца — хотел сам добиться успеха. Поэтому мы никогда ничего не говорили мистеру Джефферсону. Когда Фрэнк погиб, денег осталось совсем немного, и я могла вести весьма скромное существование. Но и тогда я… утаила это от мистера Джефферсона. Видите ли… — Она вдруг резко отвернулась. — Мне казалось, рассказать об этом было бы предательством по отношению к Фрэнку… Для Фрэнка это было бы просто невыносимо. Мистер Джефферсон долго болел. А когда поправился, то не сомневался, что теперь я — богатая вдова. Я не стала его разубеждать. У меня ведь тоже есть своя гордость. Он видит, что я трачу очень немного, и это одобряет, считая меня бережливой. Сейчас, когда мы живем вместе с ним, он все расходы берет на себя, так что мы ни в чем не испытываем нужду.

Потом, помедлив, добавила:

— Все эти годы мы жили как одна семья, только… только… видите ли… нет, наверное, это трудно понять… он никогда не смотрел на меня как на вдову Фрэнка, он считал меня его женой.

Миссис Бэнтри тут же поняла, что имела в виду Адди.

— Вы хотите сказать, он так и не смог до конца поверить в смерть жены и детей?

— Вот именно. Он человек необыкновенный. Однако справиться со своим горем ему помогло только упорное нежелание признавать их смерть. Марк для него по-прежнему муж Розамунды, а я — жена Фрэнка. И хотя Фрэнка и Розамунды давно уже нет в живых, для него они живые.

Миссис Бэнтри тихо сказала:

— Поистине, вера творит чудеса.

— Безусловно. Так мы и жили — из года в год. Но этим летом, в моей душе вдруг словно что-то сдвинулось. Возникло чувство протеста. Наверное, это звучит ужасно, но я больше не хотела думать о Фрэнке. Все то, что было, осталось в прошлом — и моя любовь к нему, и наша дружба, и страшное горе после его гибели… Все как бы ушло в прошлое… навсегда. Это трудно объяснить. Мне захотелось начать жизнь сначала, захотелось быть самой собой — еще достаточно молодой и сильной женщиной… играть в теннис, плавать, танцевать — ощущать себя полноценным человеком. И в отношении Хьюго… вы ведь знаете Хьюго Маклина?.. Он очень милый и хочет на мне жениться, но прежде я, конечно, и помыслить не могла еще об одном браке… однако этим летом я уже не думала о замужестве как о чем-то недопустимом…