Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— Я хочу знать, что вы собираетесь предпринять.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы власти оправдали Кэролайн Крейл. Посмертно.

— Какая глупость! — засмеялась Эльза. — Оправдать человека за то, чего он не совершил. А по поводу меня? — спросила она.

— Я представлю свои соображения компетентным лицам. Если они сочтут возможным привлечь вас к ответственности, пусть привлекают. На мой взгляд, однако, доказательств недостаточно — налицо лишь умозаключения, а не факты. К тому же судебные власти весьма неохотно возбуждают уголовные дела против людей вашего круга, если нет достаточных оснований.

— Да хоть бы и завели, — отозвалась Эльза. — Если бы я угодила на скамью подсудимых и мне пришлось защищать свою жизнь, может, я наконец ожила бы, хоть что-то произошло бы. Быть может, я получила бы от этого удовольствие.

— Вряд ли его получил бы ваш муж.

Эльза окинула Пуаро пристальным взглядом.

— Неужто вы думаете, что меня волнуют чувства моего мужа?

— Нет, я так не думаю. Я уверен, что вы всегда были совершенно равнодушны к переживаниям других людей. Не будь этого, вы могли бы стать счастливой.

— Так вам меня жаль? — неприязненно спросила она.

— Потому что, милая моя, вам слишком многое пока недоступно.

— Что именно?

— Те эмоции, которые испытывает нормальный человек: жалость, участие, понимание. Вы ведь пока познали только два из этих чувств: любовь и ненависть.

— Я видела, как Кэролайн взяла кониум, — сказала Эльза. — И решила, что она хочет покончить с собой. Это, разумеется, значительно все упростило бы. А на следующее утро я услышала, как он говорит ей, что я ему совершенно безразлична. Раньше, мол, да, он был очень увлечен, но теперь все прошло. Как только он кончит картину, он расстанется со мной. Ей не о чем беспокоиться, сказал он.

А ей… Ей было меня жаль… Вы понимаете, что я испытала, поняв это? Я нашла в ее комоде яд, а после, когда налила его в пиво, сидела и ждала, а затем смотрела, как он умирает. Никогда еще я не ощущала в себе такой полноты жизни, такого ликования, такой энергии. Я смотрела, как он умирает…

Она вскинула руки.

— В те минуты я не понимала, что убиваю не его, а себя. И после, когда я увидела в западне уже ее, то, представьте, тоже не испытала радости. Я не могла причинить ей боли, ей было все равно — она будто и не была уже здесь, на земле. Они с Эмиасом ушли, оба ушли куда-то, где я не могла до них добраться. Не они умерли, умерла я.

Эльза Диттишем встала. Подошла к двери. И, помедлив у порога, повторила:

— Умерла я…

В холле ей пришлось пройти мимо тех двоих, чья совместная жизнь только начиналась.

Шофер поспешно открыл дверцу. Леди Диттишем села в машину, и шофер укутал ее ноги меховой полостью.

19 ноября.

Джентльмены, собравшиеся у камина были сплошь юристы или по крайности люди, так или иначе связанные с юриспруденцией.

Адвокат Мартиндейл, королевский адвокат[132] Руфус Лорд; молодой, но уже успевший сделать себе имя на деле Карстера Денилз; гроза всех прочих барристеров[133] судья Кливер; господин Льюис из адвокатской конторы «Льюис и Тренч» и, наконец, патриарх британской юриспруденции мистер Тривз, приближающийся к восьмидесятилетнему рубежу своей многоопытной и плодотворной жизни. Мистер Тривз был членом знаменитейшей адвокатской фирмы, блистательнейшим ее членом. Он слыл непревзойденным мастером улаживать щекотливые дела, не доводя их до суда. Поговаривали, что он как никто другой ориентировался в закулисной жизни Англии, а в довершение был отличным специалистом по криминологии[134].

Люди неискушенные считали, что мистеру Тривзу непременно надо заняться мемуарами. Но сам он только кротко улыбался, ибо прекрасно знал, что делать этого нельзя, потому что знает он слишком много.

От практики он давно отошел, но едва ли был в юридическом мире Англии другой человек, чье мнение ценилось бы столь высоко. Там, где раздавался спокойный и негромкий голос мистера Тривза, тотчас устанавливалась почтительная тишина.

На сей раз речь шла о нашумевшем деле, разбирательство которого закончилось накануне в суде Олд-Бэйли[135]. Это было дело об убийстве, и обвиняемый был оправдан. Собравшиеся скрупулезно обсуждали ход судебного разбирательства, пристрастно оценивая работу своих коллег.

Обвинение, безусловно, совершило большую ошибку, вызвав в качестве своего свидетеля эту юную служанку, — опытный прокурор Деплич должен был предвидеть, какие возможности это даст защите. Молодой адвокат Артур выжал из показаний служанки более чем достаточно. И хотя судья Бентмор в заключительном слове проявил максимум объективности, пытаясь представить все в истинном свете, присяжные все-таки поверили служанке. Присяжные вообще непредсказуемы. С ними никогда не угадаешь — что они проглотят как миленькие, а что станет им поперек горла. Но уж если они что вобьют себе в голову — аргументы бессильны. Они поверили, что служанка говорит об этом злополучном ломике правду, — и все тут. Что им заключения медицинских экспертов? Все эти научные термины, которые и выговорить-то невозможно, пролетают мимо их ушей. Да к тому же ученые медики никогда не скажут четко «да» или «нет», а все топчутся вокруг да около — «при определенных обстоятельствах с известной долей достоверности можно считать…» А можно и не считать!

Постепенно разговор рассыпался на отдельные реплики, и все присутствующие почувствовали, что предмет как бы уже себя исчерпал. Один за другим джентльмены стали посматривать на мистера Тривза, который до сих пор не проронил ни слова. И вот в комнате воцарилась тишина: все ждали решающего вердикта самого опытного коллеги.

Мистер Тривз, откинувшись в кресле, с отсутствующим видом протирал линзы очков. Наконец напряженная тишина заставила его насторожиться и поднять взгляд:

— Что такое? Вы меня о чем-то спрашивали?

— Мы тут обсуждали дело Лэморна, сэр, — сказал Льюис и выжидательно замолчал.

— Да-да, — откликнулся Тривз, — я тоже как раз думал об этом.

Все с безмолвным почтением приготовились его слушать.

— Похоже, я замечтался, — тихо проговорил мистер Тривз, продолжая аккуратно протирать очки. — Да замечтался. Годы, видимо, берут свое. В конце концов, согласитесь, в моем возрасте человеку вполне позволено немного помечтать.

— Конечно, сэр, — отозвался Льюис, недоуменно глядя на мэра.

— Вы знаете, я думал не столько о юридических тонкостях дела… Хотя, безусловно, тут есть очень интересные моменты, очень… Да… Будь приговор иным, у защиты нашлись бы весьма веские основания для апелляции. Я даже уверен, что… Впрочем; пока не стоит об этом. Как я уже сказал, я думал не столько о законе, сколько о людях, причастных к этому делу.

Присутствующие были явно сбиты с толку. По их мнению, люди в этом деле имели значение только как свидетели — надежные и ненадежные. Никому и в голову не пришло бы взять на себя смелость решать: был ли обвиняемый виновен или же — как объявлено судом — чист перед законом…

— М-да… Люди, — задумчиво проговорил мистер Тривз. — Индивидумы… Они такие разные. И ростом, и возрастом, и характером. Кто-то из них умнее, что называется, с головой, но в основном, конечно, безголовые..; Выходцы из разных мест — из Шотландии, из Ланкашира, из Италии, как тот хозяин ресторанчика. А эта школьная учительница — вообще из Америки, откуда-то со Среднего Запада. Всех их свела судьба, — чтобы в конце концов втянуть в эту историю и одним серым ноябрьским днем привести в зал лондонского суда. Каждый внес свою небольшую лепту. А в целом, получилось дело об убийстве.

Он замолчал и тихонько побарабанил пальцами по коленке.

— Я люблю хорошие детективные романы, — снова заговорил мистер Тривз. — Но знаете, на мой взгляд, все они начинаются не с того, с чего следовало бы! С убийства! А ведь на самом деле убийство — конец. Конец длинной цепи событий, которая берет начало много раньше то может быть, за несколько лет до того, как стечение обстоятельств приводит определенных людей в определенное место в определенное время. Возьмите хоть эту свидетельницу, служанку — если бы на прежнем месте кухарка не разругалась с ее дружком, она не взяла бы расчет и не поступила бы к Армонзам и соответственно не оказалась бы главной свидетельницей защиты. Или этот Джузеппе Антонелли, подменивший на месяц своего брата. Брат слеп как крот, и, будь он на своем месте, он никогда бы не заметил того, что разглядел своим острым глазом Джузеппе.

Мистер Тривз слегка наклонил голову.

— Все нити тянулись к одной точке. И когда пришло время и пробил час, назначенный судьбой, — они сошлись! Назначенный судьбой Час зеро[136]. Да, к одной точке. — Он замолчал и задумчиво повторил: — Час зеро…

И вдруг зябко передернул плечами.

— Вам холодно, сэр, подвиньтесь ближе к огню.

— Благодарю, это не то. Это, как говорится, мороз по коже. Назначенный судьбой Час зеро… Пожалуй, мне пора домой.

Он встал, слегка поклонился присутствующим и медленной, но твердой походкой вышел из комнаты.

Все в растерянности молчали. Через миг тишину нарушил королевский адвокат Руфус Лорд, заметив, что старик Тривз, похоже, немного не в себе.

— Блестящий ум, — кивнул Уильям Кливер, — блестящий острый ум, но ничего не попишешь — годы берут свое…

— И сердце пошаливает, — сказал Лорд. — Все может случиться — в любую минуту.

— Да нет, он бережет себя, — возразил Льюис.

А мистер Тривз тем временем усаживался в свой покойный, мягкий на ходу «даймлер»[137], который через несколько минут доставил его к уютному дому на тихой площади. Услужливый дворецкий помог снять пальто, и мистер Тривз прошел в библиотеку, где мирно потрескивали уголья в жарком камине. Спальня была тут же, рядом, поскольку из-за слабого сердца мистер Тривз почти никогда не поднимался на второй этаж.