Блейк кивнул.

— Но это была всего лишь кошка.

— Откуда вам известно, что это была кошка?

— Я… Я не помню. Но это была кошка. Я убежден, что это была кошка. Окно было приоткрыто настолько, что сюда могла влезть только кошка.

— Но рама не была закреплена, поэтому ее можно было легко поднять и опустить. Значит, сюда мог влезть и человек.

— Да, но я знаю, что это была кошка.

— Вы ее видели?

— Нет… не видел, — смутился Блейк. Он помолчал, хмурясь. — И тем не менее я знаю.

— Позвольте объяснить вам, почему вы решили, что это была кошка. Но сперва обратите ваше внимание на следующее обстоятельство. В то утро кто угодно мог пробраться в вашу лабораторию, взять с полки то, что ему нужно, и уйти незамеченным. Далее, если этот кто-то явился сюда из Олдербери, то это точно не мог быть ни Филип Блейк, ни Эльза Грир, ни Эмиас Крейл, ни Кэролайн Крейл. Нам хорошо известно, где находились эти четверо. Остаются Анджела Уоррен и мисс Уильямс. Мисс Уильямс — вы видели ее, когда вышли из дома, — сказала вам, что ищет Анджелу. Анджела рано утром отправилась на пляж, но мисс Уильямс там ее не нашла. Анджела запросто могла переплыть бухту (судя по тому, как она сделала это, когда пошла купаться с Филипом Блейком), подойти к дому, влезть в окно и взять что-то с полки.

— Не лазила я ни в какие окна, — возмутилась Анджела Уоррен. — По крайней мере тогда…

— Ага! — торжествуя, воскликнул Пуаро. — Вы вспомнили! Вы сказали мне, что ради того, чтобы сыграть шутку с Эмиасом Крейлом, вы отлили немножко того, что назвали «кошачьей настойкой», и влили это…

— Валерьянка! — сообразил Мередит Блейк. — Ну конечно!

— Именно. Вот почему вы решили, что в лаборатории побывала кошка. Вы очень чувствительны к запахам. Вы уловили запах валерьянки, не давая, впрочем, себе в этом отчета, и подсознательно пришли к выводу: кошка. Кошки обожают валерьянку и полезут за ней куда угодно. Валерьянка довольно неприятно на вкус, и после вашей лекции о свойствах растений неугомонная мисс Анджела задумала подлить ее в пиво, которое, как она знала, Эмиас обычно выпивал залпом.

— Неужто это было в тот же день? — изумилась Анджела Уоррен. — Я хорошо помню, как отливала валерьянку. Да, помню, как брала пиво, но вошла Кэролайн и чуть не поймала меня, когда я хотела влить в пиво валерьянку. Конечно помню… Но у меня это как-то не связывалось с тем днем.

— Естественно. Потому что для вас два эти события не были сопоставимы друг с другом. Одно — всего лишь шалость, другое — трагедия, вытеснившая из памяти все другие происшествия. Ну а я отметил при нашем разговоре одну фразу: «Стащила кошачьею настойку, чтобы налить ее Эмиасу в пиво…» Но вы не сказали, что сделали это.

— Не сказала, потому что так и не сделала. Кэролайн вошла в кладовую как раз в ту минуту, когда я отвинчивала пробку. Ох! — вскрикнула она. — Значит, Кэролайн решила… решила, что это я…

Она умолкла, огляделась. И тихо заключила своим обычным холодным тоном:

— Вы все, наверное, тоже так думаете? — Она помолчала. — Я не убивала Эмиаса, — сказала она. — Ни случайно, ни преднамеренно, ни из каких-либо побуждений… Если бы я это сделала, я обязательно бы созналась…

— Разумеется, нет, моя дорогая, — решительно поддержала ее мисс Уильямс и взглянула на Эркюля Пуаро. — Только глупцу могла бы прийти в голову подобная мысль.

— Я не глупец, — кротко отозвался Эркюль Пуаро, — и я тоже этого не думаю. Я прекрасно знаю, кто убил Эмиаса Крейла.

Он помолчал.

— Всегда существует опасность, что факты — вроде бы неопровержимые — вовсе таковыми не являются. Возьмем ситуацию, сложившуюся в Олдербери. Она стара как мир. Две женщины и один мужчина. Мы все убеждены, что Эмиас Крейл намеревался оставить жену ради другой женщины. А я вам говорю, что он никогда ничего подобного делать не собирался.

Он увлекался женщинами и прежде. Пока увлечение продолжалось, он был словно одержимый, ко довольно скоро наступало охлаждение. Женщины, в которых он влюблялся, обычно были мягкими по своему характеру и ничего от него не требовали. Но на этот раз с него потребовали… Собственно говоря, это была не умудренная опытом женщина, а юная девушка и, по мнению Кэролайн Крейл, предельно искренняя… Послушать ее, так она готова пуститься во все тяжкие, никаких предрассудков, но на самом деле это были всего лишь слова, в любви она была почти пугающе одержима. Безоглядно влюбившись в Эмиаса Крейла, она решила, что и он отвечает ей тем же. Она не сомневалась, что их любовь продлится вечно — всю жизнь. Эльза была уверена, что он бросит свою жену, хотя она об этом его даже не спрашивала…

Но почему, спросите вы, Эмиас Крейл с ней не объяснился? Мой ответ — из-за картины. Ему было необходимо закончить ее портрет, самое совершенное, по его мнению, его творение…

Некоторым это покажется невероятным, но мы должны помнить, что для художника главное — его творчество. Именно от этого надо отталкиваться. И тогда становится более понятным разговор Крейла с Мередитом Блейком. Крейл смущен, но успокаивающе похлопывает Блейка по плечу и уверяет его, что вся история кончится благополучно. Эмиасу Крейлу все казалось предельно простым. Он пишет картину, и хотя ему поперек дороги встают две, как он их называет, ревнивые психопатки, ни одной из них он не позволит помешать ему сделать то, что он считает главным в своей жизни.

Если бы он сказал Эльзе правду, на картине можно было бы поставить крест. Впрочем, когда он только ею увлекся, он и в самом деле уверял ее, будто оставит Кэролайн. Мужчины, когда они влюблены, часто выдают желаемое за действительное. Но не исключено, что он просто ее обманывал, говоря, что готов развестись с женой, и его абсолютно не трогало, что Эльза строит на его счет какие-то планы… Пусть строит… Только бы не дергала еще пару деньков…

А потом — потом он скажет ей правду, объяснит, что все кончено. Он был не из тех донжуанов, кого в дальнейшем мучают угрызения совести.

И ведь он с самого начала попытался не допускать близких отношений. Он предупредил ее, что слишком падок на женские чары, но она пренебрегла его предупреждением. Она решила испытать судьбу. Крейл же по натуре охотник, женщина для него — всего лишь приз в увлекательной любовной игре, желанная добыча. Если бы его обвинили в легкомыслии, он тут же бы ответил, что Эльза еще очень молода и быстро обо всем забудет. Вот как рассуждал Эмиас Крейл.

А вот что касается жены… Если Крейл кого и любил, так только ее. Но он не особенно с ней считался. Придется ей потерпеть еще несколько дней — ничего страшного… Он был очень зол на Эльзу за то, что она наболтала бог знает что, но полагал, что в конце концов все уляжется. Кэролайн, как уже не раз прежде, простит его, а Эльза… Эльзе придется смириться… Вот так просто решают подобные проблемы люди, подобные Эмиасу Крейлу.

Но как мне кажется, в тот последний вечер он начал беспокоиться… Не об Эльзе, а о Кэролайн. Быть может, она отказалась с ним общаться… Во всяком случае, сразу после завтрака он повел ее в библиотеку и там сказал ей всю правду. Признался, что был увлечен Эльзой, но что теперь все кончено… Как только картина будет завершена, он расстанется с ней навсегда…

В ответ на это Кэролайн Крейл возмущенно воскликнула: «Ты и твои женщины!» Эта фраза, как вы видите, ставит Эльзу в один ряд с его прежними увлечениями, которые навсегда исчезли из их жизни… И добавила: «Когда-нибудь я тебя прикончу».

Она была возмущена его бесчувственностью и жестоким отношением к девушке. Когда Филип Блейк увидел ее в холле, он услышал, как она прошептала: «Это слишком жестоко!», она имела в виду не саму себя, а Эльзу.

Что же касается Крейла, то он, выйдя из библиотеки, встретил Эльзу с Филипом Блейком и бесцеремонно приказал ей отправляться в сад — позировать. Он, разумеется, не знал, что Эльза, сидя под окном библиотеки, слышала весь их с Кэролайн разговор. После, рассказывая о том, что именно она услышала, ока, конечно же, лгала. Вспомните, ведь, кроме нее, этого никто не слышал…

Представьте себе ее отчаяние, когда она узнала жестокую правду!

От Мередита Блейка мы знаем, что накануне, ожидая, когда Кэролайн выйдет из лаборатории, он разговаривал с Эльзой Грир. Причем стоял он, повернувшись спиной к двери, а значит, Эльза, стоявшая напротив него, могла видеть, что там делает Кэролайн, — только она, и никто другой.

Она видела, как Кэролайн взяла яд, но никому об этом не сказала. Став же свидетельницей разговора Крейла со своей женой в библиотеке, она тут же вспомнила об этом.

Так вот, когда Эмиас Крейл велел ей отправляться позировать, она, заявив, что ей нужно взять пуловер, поднялась в спальню Кэролайн, чтобы найти и взять флакончик с ядом. Женщине несложно догадаться, где другая женщина могла спрятать то, что никому не надо видеть. Она нашла флакон, отлила немного яда в пузырек, после чего стерла с флакона отпечатки пальцев.

Затем они отправились вместе с Крейлом в Оружейный сад. Там она незаметно подлила яд в пиво, стоявшее возле мольберта, которое он по обыкновению выпил одним залпом.

А взбудораженная разговором Кэролайн Крейл никак не могла успокоиться. Она видела, как Эльза снова вернулась в дом, чтобы на сей раз действительно взять свой пуловер, и, воспользовавшись ее отсутствием, побежала в Оружейный сад отчитать своего, по ее мнению, подлеца мужа. То, что он делает, — чудовищно! Разве так можно! Быть таким жестоким по отношению к молоденькой девушке! Эмиас тут же разозлился, поскольку его вынудили прервать работу, сказал, что все решено, что, как только он завершит картину, он прикажет ей отправляться восвояси. Прикажу, сказал он, а не прослежу. «Все решено — я прикажу ей, пусть собирается».

Затем они услышали шаги братьев Блейк, и Кэролайн, чуть смущенная, вышла и пробормотала что-то насчет отъезда Анджелы в школу, что предстоит масса дел, и, естественно, Блейки решили, что разговор, невольными свидетелями которого они стали, касался Анджелы, и «я прикажу ей» превратилось в «я провожу».